Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки, с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое, мрачное лицо, с насупленными бровями, ясно виднелось в свете угольев.
— Ça lui est bien égal, — проворчал он быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним... — brigand. Va!113 Ему все равно,... разбойник, право! — И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь втени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал почем-то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собаченку, которая, виляя хвостом, сиделаподле солдата.
— А, пришла? — сказал Пьер. — А, Пла... — начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись Бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе его киевского дома. И, всё-таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купаньи, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда-то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие, частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
— Les cosaques!114 Казаки! — прокричал один из них и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог Пьер понять того, чтò с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но, когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
— Сколько? — спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
— На вторую сотню, — отвечал казак.
— Filez, filez,115 Проходи, проходи, — приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов и, встречаясь глазами спроходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28-го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся на смерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но, в сущности своей, процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из 73-х тысячной французской армии, не считая гвардии(которая во всю войну ничего не делала кроме грабежа) из 73-х тысяч, осталось 36 тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым, математически верно, определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась
