Народ не пошел на работу, и толпились у дворов отъезжающих. — Погода стояла теплая. Скотина 3-й день уж ходила в поле и
№ 9.
В селе Никольском на Зуше была сходка. Это было вечером, в весенний Егорий. Шесть семей выходили на новые земли, и старики третий раз судили о том, как их выпустить. Сходка, как всегда, сошлась на углу проулка, где просохла и притопталась хороводами земля. Весь народ собрался на сходку, и все толпились и слушали. В середине сходки сцепились, спорили Тит Ермилин, грубый мужик, большой, черный, как цыган, с густой, курчавой бородой, и Никифор, бывший сборщик, худощавый мужик, грамотный и обходительный. Никифор выходил на новые земли; он спорил с Титом за то, что Тит налагал на выходцев еще за три года подати.
— Вы земли покидаете нам неродимые, — говорил Тит, грозно хмурясь. — От хороших земель бы не ушли. А подати-то на нас навалятся. Добро бы земли хорошия оставляли, а то кто идет? Голь. Давыдка Козлов — его пашня ненавожена от роду. Не пахана второе лето лежит. Макарычевы еще того хуже. Болхина Гаврюхи? Так она и лесом заросла, а податями нас не помилуют, не спросят, хороши ли, дурны [ли] земли, а денежки с души по 7 рублей подай хорошия. Ты, небось, счетчик — учел, много ли тебе расхода станет проезд, a мирское дело не учел.
Никифор давно собирался говорить, но Тит все перебивал его. Теперь Макарычев Дмитрий, угрюмый, широкоплечий мужик, с редкой бородой и в оборванном зипуне, подпоясанном веревкой, перебил Тита. Дмитрий тоже уходил на новые земли.
— Грех тебе, Тит, — выступая на середку, сказал он дрожащими губами. — Отпустил нас мир православный, что же ты мир колобродишь.
«Что же делать, разобрать надо». «Тит дело говорит». «Они уйдут, a отвечать мы будем», заговорили голоса.
Никифор выступил наперед, запахивая свой дранный новый кафтан.
— Велите слово сказать, старички, — проговорил он, по-старинному прямо и низко кланяясь на все 4 стороны. — Тит Евсеич нас корит, что мы будто выходим, на мир тяготу сваливаем. — Мы в миру выросли, миром вскормлены,
— Бог с ними. Грех, ребята! Что дело, то дело, — заговорили в народе.
— Как же все тут — заговорил, еще мрачнее хмурясь Тит. — Дементий, небось, 100 колодок пчел продал. Я чай, сундук денег везет. Да что и говорить, мне его денег не нужно. Дай Бог ему. А только не пошел бы он на новые места, чего ему идти? Первый двор на селе был. Мы знаем, зачем он идет. Кабы у него не было 3-х сынов на очереди, он бы не пошел, а он нынче уйдет, а осенью за моего сына возьмутся, а не за моего, за другого через очередь. Толкуй, ты!
— Оно дело! Дядя Дементей, небось, догадлив. Что дело, то дело. Он очисти рекрутчину и иди, — заговорили в народе. —
— Грех будет, православные!..
— Да вот грех. Он где, дядя Дементей? Чего он не пришел, — заговорил Тит.
Толпа от угла стала раздвигаться. Дядя Дементей сидел на углу, на завалинке, облокотясь на костыль, и слушал. Он встал во весь свой высокий рост и, опустив голову, хромая, вышел в круг. Он снял большую старинную шапку с седевших густых волос и поклонился.