— Где дом воинский начальник? — спросил меня офицер из горцев по русски с горским акцентом.

Я указал ему.

— Поды, скажи Хаджи-Мурат1086 приехал прислали, — сказал он мне.

Я взглянул1087 опять в лицо на Хаджи-Мурата и не верил своим глазам. Хаджи-Мурат тоже взглянул на1088 Он поглядел меня, потом подозвал ехавшего за ним корноухого, рыжего с красным лицом чеченца в оборванной черкеске и заломленной назад, курпеем к голове, папахе. Чеченец заговорил с ним не на татарском языке, который я понимал немного, а1089 на знакомом мне по странным гортанным звукам чеченском языке. Только что я подумал, что не тот ли это знаменитый шамилевский наиб Хаджи-Мурат, который, как мы знали, вышел к русским и был в Тифлисе, как горский офицер подтвердил мою догадку. по чеченски, с теми странно гортанными звуками, которыми отличают этот язык от всякого другого.

Хотя это было и не мое дело, я пошел в дом с заднего крыльца и застал Марью Дмитриевну в кухне, где она, засучив рукава, размещала по формам такие же белые, как и ее руки, комки теста.

— Где Иван Матвеевич?

— Да что случилось, зачем вам?

— Хаджи-Мурат приехал, спрашивает Ивана Матвеевича.

— Да что вы, с ума сошли?

— Стоит у крыльца.

— Иван Матвеевич в канцелярии. Подите, что ли, кликните. Да не может быть? Да зачем же он сюда? — всё спрашивала Марья Дмитриевна, спуская однако рукава своего платья.

— Да кто ж его знает.

— Ну, так идите, зовите Ивана Матвеевича, — сказала Марья Дмитриевна, ощупывая рукой шпильки в своей густой косе и самую косу, и вместе со мною вышла на крыльцо своей молодецкой походкой.

Всадники всё еще стояли, как я их оставил. Офицер поздоровался с Марьей Дмитриевной.

— Этот — Хаджи-Мурат? — спросила она.