Л. Н.: Ах, ужас! Вы́резать! (эту статью из «Русских ведомостей») 1 Анон. корресп. из Берлина по поводу Съезда германских юристов, обсуждавших вопрос о смертной казни в №№201—202 газ., 1—2 сент. .

Л. Н.: Если у человека есть чувство долга, чувство, что он обязан к чему-нибудь, этот человек уже религиозный человек. А вот эти профессора могут все знать на свете, но они ниже тех людей, самых простых, у которых есть чувство долга.

Фельетон в «Русских ведомостях» о салютистах 2 М. Стричек. Парис (№203 газ., 3 сент.). В ст. идет речь об «Армии спасения». Салютистами (франц. salutistes) называли членов «Армии спасения». .

Дашкевич: В Швейцарии смеются над ними.

Л. Н.: Они повторяют одно и то же на все лады.

В разговоре о Л. Н. я сказал Дашкевичу, что удивляюсь, что НиколайII не желает познакомиться с Л. Н. — пожалеет, когда его не будет.

Дашкевич: Желание в нем должно быть, в каждом человеке есть. Миллионы желают и не могут приехать, но он может. Но до этого его придворные не допустят, потому что один разговор мог бы перевернуть весь строй, и потом он пожелал бы чаще советоваться со Львом Николаевичем.

5 сентября. Кочеты. В 1.15 поехали верхами к А. Я. Григорьеву в Александровку. Было холодно, сильный ветер и дождь. Л. Н. надел на пальто свиту; ветер сбоку. Температура на точке замерзания; дождь одно время замерзал в крупу и сильно стегал руки. Лошади иногда отворачивались от него. При таком холоде, ветре и дожде ехали в открытом поле девять верст. После первой версты Л. Н. обождал меня и спросил, не холодно ли мне. Я не признался и спросил Л. Н., не холодно ли ему. Было такое ненастье с ветром, в какое в Ясной Поляне в поле никогда не поехали бы, только в лес. К тому же лошади скользили по дорогам; впрочем, половину пути мы ехали полем. Григорьев нас в такую погоду и не ожидал. Никого не созвал. Л. Н. согласился было на «поумнее людей». Дома был Андрей Яковлевич, старший брат Мардарий, две сестры. Племянника дома не было, а были два его сына — 16-ти и 8 лет.

Григорьев был приезду Л. nbsp; Н. очень рад. Засуетился, и особенно тогда, когда через 20—30 минут Л. nbsp; Н. назначил время отъезда — через 15 минут. Сестры что-то толкли за стеной, стряпали и показались только при нашем приезде и прощании. Либо растерялись, либо думали, что Л. nbsp; Н. пробудет дольше и будет пить с ними чай. Григорьев несколько раз повторял, как он рад и счастлив, что имеет гостем Л. nbsp; Н., рассказывал, как сидели и читали его сочинения, ежедневно его вспоминали; как он, уезжая из Сибири, говорил, что непременно отыщет Л. nbsp; Н. nbsp; Стал доставать книжки со шкапа и показал Л. nbsp; Н-чу: там были два Евангелия, скопческая книга песен, молитв, книжки Л. nbsp; Н.; потом подал «Корень зла» (историческая книга); стал рассказывать, что творилось при Борисе Годунове: люди поедом ели друг друга; потом про книжку Ми-ти (Л. nbsp; Н-ча, «Посредника»):

— Вот, что значат Китай, что они знают, а мы, православные...

Л. Н. спросил, где он спит. Он указал на широкую скамейку; сказал, что спит на ней, на голых досках и прикрывается кожаном; под голову кладет себе что-то, но не подушку. Л. Н. спросил:

— А не твердо и не холодно на голых досках? А давно так и одетый ли?

Григорьев: С 30-ти лет; привык; раздетый. Не холодно и не проспишь. Когда молотили в Сибири в 6-часовую смену, я никогда не просыпал.

Л. Н.: А от похоти это полезно. Очень важно для молодых людей. Посоветовать ребятам у Чертковых.

Григорьев рассказывал, как он ездил в Столбовую, в Мещерское. В вагоне разговорился с ним студент, читавший книгу Толстого, и сказал, что он в бога не верит; не может верить; что у них прения на лекциях и что существование бога никто доказать не может. Григорьев ему сказал: «Я в двух словах: «Ведь совесть есть?» — «Есть». — «Совесть — голос души? — а в душе бог»».