— Ну, прощайте, — сказал Нехлюдов, чувствуя неловкость и стыд, в причине которых он не давал себе отчета.
— Благодарим покорно, что проведал нас, — сказал старик.
В сенях народ, нажавшись друг на друга, пропустил его, и он вышел на улицу и пошел вверх по ней. Следом зa ним из сеней вышли два мальчика босиком: один, постарше,— в грязной, бывшей белой рубахе, а другой — в худенькой слинявшей розовой. Нехлюдов оглянулся на них.
— А теперь куда пойдешь? — сказал мальчик в белой рубашке.
— К Матрене Хариной, — сказал он. — Знаете?
Маленький мальчик в розовой рубашке чему-то засмеялся, старший же серьезно переспросил:
— Какая Матрена? Старая она?
— Да, старая.
— О-о, — протянул он. — Это Семениха, эта на конце деревни. Мы тебя проводим. Айда, Федька, проводим его.
— А лошади-то?
— Авось, ничего!
Федька согласился, и они втроем пошли вверх по деревне.
Нехлюдову было легче с мальчиками, чем с большими, и он дорогой разговорился с ними. Маленький в розовой рубашке перестал смеяться и говорил так же умно и обстоятельно, как и старший.
— Ну, а кто у вас самый бедный? — спросил Нехлюдов.
— Кто бедный? Михайла бедный, Семен Макаров, еще Марфа дюже бедная.