Фигура эта возбуждала удивление тем, что очевидно не принадлежала ни к какому классу. Даже французы с недоумением смотрели на1820
него, не зная, к какому сословию
У ворот одного дома1822 Тверского бульвара 3 француза, толковавшие что-то не понимавшим их1823 не понимавшим их переделано из: не понимавшему их и зач.: дворовому человеку русским, старым чиновникам, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по-французски. Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше.1824 У Никитских ворот В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у1825 пороховых зарядных ящиков, и Пьер только на повторенный, грозный крик и удар ружья, взятого часовым на руку, заметил, что ему говорили. Он ничего не слышал, не видел вокруг себя. Он, как наполненный жидкостью какой-нибудь сосуд, быстро и осторожно нес свое намерение, боясь,1826 как-нибудь наученный опытом прошлой ночи, как-нибудь растерять это намерение. Он боялся смотреть, слушать и думать о чем-нибудь другом, кроме того, что предстояло ему.1827 У Арбатских ворот, однако, Пьер невольно должен был обратить внимание на то, что делается вокруг него. Кто-то схватил его за руку и чей-то голос с польским акцентом крикнул ему: — Идти на пожар. Все па пожар. Пьер опомнился и <увидал вокруг себя много народа, в особенности услыхал ту> стал оглядываться вокруг себя. Большая колонна французских солдат в синих шинелях без ружей, но с <топорами, нерусскими> кирками через плечи, шла через Арбатские ворота к Воздвиженке. За колонной ехали бочки — бочек 15 — на русских лошадях и с русскими мужиками, сидевшими на бочках. Около бочек шел русский народ всякого сословия: <в том числе> и чиновники, и купцы, и дворовые люди, и мужики. К этому-то народу требовали <французский седой офицер>, чтобы присоединился Пьер. Говорил ему улан поляк, служивший переводчиком у французского офицера, распоряжавшегося командой. Позади бочек шла еще команда французских солдат в синих шинелях. <Но, выйдя на Поварскую, Пьер вдруг как бы проснулся и стал оглядываться вокруг себя. Вверху улицы с правой стороны ярким пламенем горели, треща, два деревянные дома. Народ бежал туда и оттуда. Туда бежали французские солдаты, оттуда шли жители русские. И вся улица была наполнена движением, но то, что <обратило внимание> разбудило Пьера, был плач женщины, сидевшей на сундуке против него. — Куды денешься.
Пьер, как сомнамбул, хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, скорее инстинктом, чем соображением, помнил свою дорогу и не ошибся переулками, выводившими его на Поварскую. Но тут именно, при повороте из Спиридоньевки в Поварскую, Пьер вдруг был пробужден из своей сосредоточенности и вовлечен в водоворот событий, не имеющих ничего общего с его намерением и вовлекших его в совершенно противуположный ряд впечатлений.1832 На Поварской уже горели два большие деревянные дома Он попал на одно из пожарищ горевшего дома.
Дым становился всё сильнее и сильнее по мере того, как Пьер приближался к Поварской. Становилось даже тепло. Больше народа встречалось на улицах, народ этот был тревожен, но Пьер, ничего не замечая, шел своей дорогой, хотя и чувствовал, что что-то такое необыкновенное творится вокруг него. При повороте на Поварскую он вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины.
Оглянувшись, он увидал пристроившееся на сундуках и перинах у забора дома графа Хвостова целое семейство с своими пожитками, сидевшее на сундуках и перинах против церкви. Женщина лет 45, беременная, худая, желтая, одетая в черный салоп и чепчик с черными лентами, была страшна выражением своего злобного отчаяния. Она, захлебываясь1833
икая
и надрываясь, плакала и кричала что-то1834
сидя на сундуке.
На полях: Образа
. Трое детей были около нее; старшие
— Вот досиделся! От тебя одного! Ванюшка! Пропали! — кричала изредка женщина между слезами к мужу, который, видимо, не намерен был обращать ни малейшего внимания на ее крики.1835 Голубчик Пьер остановился, глядя на женщину. Она увидала его и, прерываемая рыданиями, обратилась к нему.
— Голубчик, кто-нибудь, помогите,1836 коли этот истукан, ничего не слышит, — обратилась она к Пьеру. — Девочку, дочь мою меньшую, оставили!
— Где оставили? — спросил Пьер.
— В огне горели, сами насилу ушли.
— Что грешить, Марья Николаевна, — басистым спокойным голосом обратился муж к жене, очевидно не для того, чтобы отвечать ей, но для того, чтобы оправдаться перед посторонним человеком, Пьером. — Ведь я ходил.1837 дом наш еще не горел. Ведь, говорят, что сестрица унесла. А то больше где ж быть?
Пьер так дурно был наряжен в мужика, что, стоило ему только подойти к женщине и сказать два слова, как и муж и жена, сначала обратившаяся к нему, называя его «голубчик», тотчас же поняли, что он был не мужик, и, видимо, считали даже его важным человеком: муж оправдывался перед ним, а жена обвиняла.
— Вы — благородный человек (в смысле «дворянин»), — говорила жена, — хоть и в этом костюме, вижу — можете судить чувства матери... — и она, не переставая рыдать (что всегда так тяжело действовало на Пьера),1838 а муж изредка, для оправдания себя, рассказала Пьеру следующее: они остались в Москве по упрямству мужа, в своем доме. У них поместили француза, и не обижал их, вел себя, как красная девушка, стали думать — ничего, вдруг умоляла Пьера помочь ей.
Загорелось рядом. Разом сбросило галку в крышу, на дворе загорелось. Бросились собирать. Одна девка, нянька да кучер. В чем были, в том и выскочили. Вот что захватили: божье благословенье да приданую постель, а то всё пропало.1839 Да вещи — ничего. Божья власть Да, о господи, меньшая девочка пропала где-то.1840 Мать не могла говорить про это без рыданий. И опять она зарыдала. Отец говорил, что свояченица, бывшая тут при начале пожара, ухватила с собой, что попало, должно быть и девочку, побежала на Спиридоньевку к отцу. Кучер пошел за телегой к тестю за Москву-реку, а девка обгоревшая у того места ходит.