Л. Н. пешком, он пошел духоборам покупать 500 грамм хинину, а я в церковь. Слушала молитвы, в душе молилась очень горячо; люблю я это уединение в толпе незнакомых, отсутствие забот и всяких отношений земных. Из церкви пошла в приют: дети меня окружили, ласкали, приветствовали. Там долго сидела, узнавая о делах и нуждах приюта. Дома одиноко, но с Л. Н. хорошо, просто и дружно. После обеда мне m-lle Lambert читала вслух «La Ténébreuse» Ofret 17 G. Ohnet. La Ténébreuse. P., 1901 ( ЯПб). . Потом пришли Алмазова, Дунаев, Усов, проведать Льва Николаевича. У него очень увеличена печень и болят ноги и руки.

Усов дал Карлсбад и порошки от болей. Во втором часу ложимся спать, вдруг звонок отчаянный. Какая-то дама, вдова Берг, сидевшая 13 лет в сумасшедшем доме, хотела видеть Льва Николаевича. Я ее не допустила, она час целый возбужденно говорила и, между прочим, вспомнила, как семь лет тому назад Ванечка мой рвал синенькие цветы в саду сумасшедших и просил у нее цветов. Жалкая, нервнобольная полячка. Легли поздно, дружно и спокойно. В 6 часов утра смазывала горло Саше.

17 февраля . Встала поздно; опять к Саше доктор, смазывал горло; все еще налет, жар меньше. Ясный, чудесный день, весело напоминает весну и радость жизни. Опять поехала на рынок с Марусей; купила пропасть дешевых деревянных и фарфоровых игрушек детям в приют; свезла их туда, большая была радость. Убирала детские вещи, которые готовила Таниному и Машиному ребенку — и оба родились мертвые. Ужасно грустно! Забот много с детьми, а радости мало!

18 февраля . Вчера легла поздно под тяжелым впечатлением религиозных разговоров Льва Николаевича и Булыгина. Говорили о том, что поп в парчовом мешке дает пить скверное красное вино, и это называется религией. Лев Николаевич глумился и грубо выражал свое негодование перед церковью. Булыгин говорил, что видит всегда в церкви дьявола в огромных размерах.

Мне стало и досадно и грустно все это слышать, и я стала громко выражать свое мнение, что настоящая религия не может видеть ни парчового мешка священника, ни фланелевой блузы Льва Николаевича, ни рясы монаха. Все это безразлично.

20 февраля. Сережа вернулся, слава богу, благополучно. Опять ездит в Думу, сидит над шахматными задачами. Саша здорова, а Л. Н. все жалуется на боль печени, худеет и наводит на меня мрачную грусть.

Сегодня он обедал один, я подошла к нему, поцеловала его в голову, — он так безучастно на меня посмотрел, а у меня точно упало сердце. Вообще что-то безнадежное в душе. Чудесная погода, ясные дни и лунные ночи; безумно красиво, волнительно и возбуждающе действует эта блестящая, уже напоминающая весну погода. Утром фотографировали весь приют со мной и начальницей для афиш моего концерта. Потом много играла на фортепьяно, вечером ходила гулять...

6 марта . Пережили много событий не домашних, а общественных. 24 февраля было напечатано во всех газетах отлучение от церкви Льва Николаевича. Приклеиваю его тут же, так как это событие историческое, на предыдущей странице 18 24 февраля 1901 г. в «Церковных ведомостях» №8 было опубликовано определение святейшего Синода от 20—22 февраля о Толстом, в котором говорилось: «Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею». 25 февраля этот документ появился в газетах. Это было официальное отлучение Толстого от церкви. В дневник вклеена вырезка из газеты. . Бумага эта вызвала негодование в обществе, недоумение и недовольство среди народа. Льву Николаевичу три дня подряд делали овации, приносили корзины с живыми цветами, посылали телеграммы, письма, адресы. До сих пор продолжаются эти изъявления сочувствия Л. Н. и негодование на Синод и митрополитов. Я написала в тот же день и разослала свое письмо Победоносцеву и митрополитам. Приложу его здесь же 19 26 февраля 1901 г. С. А. Толстая послала письмо обер-прокурору Синода К. П. Победоносцеву и митрополитам, подписавшим определение. Узнав о его содержании, Толстой сказал: «Об этом вопросе написано столько книг, что их и в этот дом не уложишь, а ты хочешь их учить своим письмом» ( Моя жизнь, 1901). Письмо С. А. Толстой было напечатано 24 марта 1901 г. в прибавлении к №17 неофициальной части «Церковных ведомостей» вместе с ответом митрополита Антония от 16 марта 1901 г. Вырезку изгазеты c этой публикацией и своими замечаниями на полях С. А. Толстая вклеила в дневник. «... Горестному негодованию моему нет пределов, — писала она. — И не с точки зрения того, что от этой бумаги погибнет духовно мой муж: это не дело людей, а дело божье. Жизнь души человеческой с религиозной точки зрения никому, кроме бога, не ведома и, к счастью, не подвластна. Но с точки зрения той церкви, к которой я принадлежу и от которой никогда не отступлю, которая создана Христом для благословения именем божиим всех значительнейших моментов человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских... которая громко должна провозглашать закон любви, всепрощения, любовь к врагам, к ненавидящим нас, молиться за всех — с этой точки зрения для меня непостижимо распоряжение Синода. Оно вызовет не сочувствие (разве только «Московских ведомостей»), а негодование в людях и большую любовь и сочувствие Льву Николаевичу. Уже мы получаем такие изъявления — и им не будет конца — от всего мира». .

Глупое отлучение это совпало с студенческими беспорядками. 24-го был уже третий день движения в университете и среди всего населения Москвы. Московские студенты поднялись вследствие того, что киевских отдали в солдаты за беспорядки. Но небывалое явление то, что прежде народ был против студентов, теперь же, напротив, все сочувствия на стороне студентов. Извозчики, лавочники, особенно рабочие, все говорят, что за правду стоят и за бедных заступаются студенты 20 За участие в студенческих волнениях, происходивших в Киевском университете в начале января 1901 г., 183 студента были отданы в солдаты. Это послужило толчком для выступления в защиту пострадавших студентов в Петербурге и других городах. 25 февраля в Москве состоялась демонстрация рабочих и студентов. .

В то же воскресенье, 24 февраля, Л. Н. шел с Дунаевым по Лубянской площади, где была толпа в несколько тысяч человек. Кто-то, увидав Л. Н., сказал: «Вот он дьявол в образе человека». Многие оглянулись, узнали Л. Н., и начались крики: «Ура, Л. Н., здравствуйте, Л. Н.! Привет великому человеку! Ура!»

Толпа все прибывала, крики усиливались; извозчики убегали...

Наконец какой-то студент-техник привел извозчика, посадил Льва Николаевича и Дунаева, а конный жандарм, видя, что толпа хватается за вожжи и держит под уздцы лошадь, вступился и стал отстранять толпу.

Несколько дней продолжается у нас в доме какое-то праздничное настроение; посетителей с утра до вечера — целые толпы...