Только что я услыхал голос St. -Jérôme’a, я горошком вскочи л с постели и стал одеваться. Я его боялся, не потому, чтобы он был строг; но я еще не знал, a неизвестность страшнее всего.

Володя бросил книгу, в которой, я уверен, он и прежде ничего не понимал, так сильно должно было быть его без- покойство, и стал не без волнения в первый раз надевать синий фрак галстук и сапоги с каблуками. — Он был совсем готов, когда я взошел в комнату, и уже с шляпой в руке стоял перед зеркалом. St. -Jérôme отошел в сторону с озабоченным видом, чтобы издалека посмотреть на него. «C’est bien, сказал он: partons.73 *** Хорошо, едем. Et vous, сказал он, с строгим лицом, обращаясь ко мне: préparez votre thème pour cette après-dîner»,74 *** А вы приготовьте вашу тему к сегодняшнему вечеру. и вышел. Володя, выходя, оглянулся на меня и покраснел. — Должно быть он заметил зависть и досаду в моих глазах, или это было от удовольствия — не знаю. St. -Jérôme напомнил мне о темах, может-быть так, чтобы сказать что-нибудь, или чтобы показать, что, несмотря и на этот важный случай, он не забывает своей обязанности. Мне же показалось, что он сказал это, чтобы унизить меня перед братом, показать мне этим, что я еще мальчишка. Мне было очень больно. —

Вскоре за их уходом я услышал шум подъехавшего экипажа и подошел к окну. Я видел, как лакей откинул крышку фаэтона, подсадил Володю, потом St. -Jérôme’a, как закрыл крышку, взглянул на кучера Павла, и как кучер Павел тронул возжами вороных, и как кучер, фаэтон и Володя с St. -Jérôme’ ом скрылись за углом переулка. — Когда я увидал почтительность лакея к Володе и Володю в том самом фаетоне, в котором привык видеть только бабушку, мне показалось, что между нами все кончено — он стал большой, он не может теперь не презирать меня. — Я сбежал вниз, чтобы рассеяться. — Бабушка стояла у окна, из которого еще видень был фаэтон, и крестила его, у другого окна Любочка и Катинька с выражением любопытства и радости провожали глазами Володю в фаэтоне и синем фраке. —

Я поздоровался и тотчас же ушел наверх. —