— А, вы говорите, что новый дух времени лучше, так я вам докажу, что при Иоанне Грозном русские были счастливее, чем теперь, — говорили Карамзин и противники. И те и другие думали, что судьба человечества и наверное России и всех русских зависит от решения их спора о введении или не введении в действие указа о министерствах или экзаменах. И в этом то, как и всегда, они более всего заблуждались. Никому, кроме тех, которые в споре о том находили счастье жизни, не было никакого дела ни до министерств, ни до экзаменов, ни до освобождения крестьян, ни до введения судов и т. п.

Жизнь с своими существенными интересами: здоровья, болезни, богатства, бедности, любви брата, сестры, сына, отца, жены, любовницы, с своими интересами труда, отдыха, охоты, страсти, мысли, науки, музыки, поэзии, — шла вне указов о министерствах и о коллегиях, как и всегда идет вне всех возможных правительственных распоряжений.

Приехав в Петербург в 1809 году, князь Андрей велел себя везти прямо в дом Безухового (не собственный дом, но дом, занимаемый им на Мойке со времени женитьбы, из которого Pierre, несмотря на дороговизну, не переехал, и жил один). Въехав в ворота, он спросил, дома ли? уверенный, что вопрос этот мог относиться только к Pierr’y, так как графиня была в Эрфурте, с тех пор приезжала в Петербург и опять уехала за границу.

— Графиня выехали, — отвечал дворник.

— Так стало быть Петр Григорьевич не живет тут?

— Они дома.

Князь Андрей был так удивлен этим известием, что он едва удержался от выражения недоумения перед дворником. Он послал наверх слугу спросить, может ли остановиться тут, но сам пошел вслед за слугою.

Дом был большой, половина Pierr’a была наверху в низеньких комнатках. Он остановил слугу и вошел сам. Pierre в выпущенной рубашке, с голыми, толстыми ногами в туфлях сидел за столом и писал. <Низкая комната была накурена.

— Что я вижу? — радостно закричал Pierre и бросился к своему другу. — Разумеется, у меня, нигде, как у меня.

— Да, как же ты с женой? — с улыбкой сказал Андрей.

Pierre интересовался не вопросом, а тоном, которым он был сделан, звуком голоса, улыбкой и в особенности лучистым светом глаз. Он в мгновение, с чутьем любящей женщины понял, что друг его — другой человек и ожил.

— Да с женой, — отвечал [Pierre], — я вам объясню всё: с женой и очень рад и спокоен, что с женой. Я расскажу, как это всё сделалось. Но как я рад. Ах, как я рад. А я вот за работой, — начал он, — аббат... вы не знаете его, это — удивительный человек. Я вас с ним непременно познакомлю. Можете представить, это — проект мира вечного. Он мне оставил. Много есть маниака, но мысль глубокая; я делаю отметки и увлекся, пишу целый traité,3157 [трактат,] ну, да после. Ведь мы два года не видались. Помните паром?... Что за прелесть была весна. Как вы, зачем вы? Как я рад.

Он говорил, что рад, и Андрей понимал, что друг его был рад не только видеть его, но видеть его ожившим. Он не только не скрывал этого, но, чтобы дать тон своего положения, тотчас сказал ему:

— Зачем? Ты удивишься.3158 Служить в комиссии составления законов. Дела с тестем. Тебя посмотреть и отсюда в Крым. Я нездоров, и очень нездоров.

— Что вы!