— Тебе что надо? Что надо? Вот жизнь: ни минуты покоя!

— Mon père...

— Что тебе нужно? Мне никого не нужно. У меня Bourienne есть, она хорошо читает, и Тихон камердинер хороший. Что ж мне еще? Ну, продолжайте! — обратился он к m-lle Bourienne и опять лег.

Княжна Марья расплакалась и выбежала, но в истерике упала у себя в комнате.

Ввечеру того же дня князь позвал ее к себе, встретил у двери — он видно дожидался ее, тотчас обнял ее, как только она вошла, заставил ее читать себе и всё ходил, дотрогиваясь до ее волос. M-lle Bourienne он не звал в этот вечер и долго не отпускал от себя княжну Марью. Только она хотела уходить, и он выдумывал еще новое чтение, и опять продолжал ходить. Княжна Марья знала, что он хочет говорить с ней об объяснении нынешнего утра, но не знает, как начать. Ей было невыразимо больно и совестно, что отец перед нею в виноватом положении, но помочь она ему не могла потому, что не смела. Наконец в третий раз она встала, чтобы уходить; его смягченное, просветленное лицо с детски робким взглядом и детской улыбкой на морщинистых щеках смотрело прямо на нее. Он быстрым движением схватил ее руку и, несмотря на все усилия отдернуть ее, поцеловал. Он никогда в жизни не делал этого. Закрыл ее обеими ладонями, вновь поцеловал, с тою же робкой улыбкой взглянул в глаза дочери, вдруг нахмурился, перевернул ее за плечи и толкнул ее к двери.

— Ступай, ступай, — проговорил он.

В то время, как он повертывал ее, он сам был так слаб, что пошатнулся, и голос, проговоривший: «ступай, ступай», хотевший казаться грозным голосом, был слабый, старческий голос. Как было не простить всего после этого. Но не простить, княжна Марья и не могла думать о прощении, разве мог он быть виноват перед нею, разве мог быть несправедливым, да и что такое несправедливость? Она никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все законы человечества сосредоточивались для нее в одной простой и ясной истине: исполнять закон любви и самоотвержения, преподанный нам тем, который с любовью страдал за человечество, когда сам он был богом. Что ей бывало за дело до справедливого и несправедливого других людей? Ей нужно было любить и исполнять закон любви, и это она делала.3385 Ранней весною в Лысые Горы приехал князь Андрей. Он взял отпуск и ехал за границу лечить свою открывшуюся рану и приискать своему сыну швейцарца-воспитателя, одного из таких наставников-философов, добродетельных друзей, которых тогда привозили детям богатые люди.

Но минута умиления старого князя прошла и на другой день прежняя жизнь пошла по старому и прежнее чувство тихой ненависти старика к своей дочери, выражавшееся ежеминутными оскорблениями, которые как бы против его воли делались им, стало проявляться по прежнему. С этого времени новая мысль стала входить в голову княжны Марьи. Эта мысль для княжны Марьи, столь же темная и столь же дорогая и составлявшая сущность жизни мысль, как мысль князя Андрея о дубе, это была мысль о монашестве, и не столько о монашестве, сколько странничестве.

Года три тому назад княжна Марья сделала обыкновение два раза в год ездить говеть в Сердобскую пустынь.3386 и беседовать там с отцом Акинфием, настоятелем скита, и исповедываться ему. Только ему, отцу Акинфию, она поверяла эту тайну, и он сначала отговаривал, а потом благословил ее.

Оставить семью, родню, родину, свое положение, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепиться ни к чему, ходить в посконном рубище, скитаться под чужим именем с места на место, не делать вреда людям и молиться за них. Молиться и за тех, кто покровительствует им, и за тех, которые гонят их. «Выше этой истины и жизни нет истины и жизни», думала княжна Марья. Что же могло быть лучше такой жизни? Что могло быть чище, возвышенней и счастливей?

Часто, слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми — для них механическими речами так, что она готова была вот — вот бросить всё и бежать из дому.3387 (У ней уже был и костюм, приготовленный для этого) Но потом, увидав отца и, особенно, маленького Коко, она проклинала свою слабость, потихоньку плакала, но чувствовала, что она, грешница, любила их больше, чем бога. С ужасом и страхом находила княжна в своей душе еще худшее (по ее мнению, помыслу): страх к отцу, зависть к Bourienne, сожаление о невозможности связать свою судьбу с каким нибудь простым, честным и милым молодым человеком.3388 каким ей представлялся Ростов И потом опять и опять возвращалась к своей любимой мечте, видела себя с Пелагеюшкой, в грубом рубище, одною, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие, без зависти, без любви человеческой, без желаний, от угодников к угодникам и в конце концов туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство. «Нет, я обдумаю это, я непременно это исполню», думала княжна Марья, сидя у письменного стола и грызя перо, которым она писала в 1809 году свое обычное, привычное, четверговое французское письмо своему другу Julie.

ЧАСТЬ3389 четвертая ТРЕТЬЯ честолюбие

В 1808-м году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном и3391 только и было речи в высшем петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.3392 двух властелинов мира и о гениальности императора Наполеона, бывшего корсиканского Буонапарте, антихриста, которого год тому назад, по высочайшему манифесту, как врага рода человеческого, по всем русским церквам предавали анафеме. В 1809-м году3393 дружба близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра, и когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Буонапарте и против прежнего союзника, австрийского императора.3394 Но в обществе чувствовалось, что мы не примем серьезного участия в этой войне, и общество не было занято ею. Кроме политических соображений, в это время внимание русского общества обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы императором во всех частях государственного управления.3395 с помощью неслыханно возвысившегося из ничтожества Сперанского.

Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, восторгов — шла, как и всегда, независимо и3396 вне всех указов о министерствах, Совете и экзаменах, вне дружбы или вражды. вне политической близости или отдаления с Наполеоном Бонапарте и вне всех возможных внутренних преобразований.

Князь Андрей, за исключением короткой поездки в Петербург, где он был принят в масоны, еще два года после Тильзита безвыездно прожил в деревне. В торжественные, имянинные дни он бывал у Ростовых, иногда, редко, ночевывал у них, но держал себя таким гостем, а не домашним человеком, что самые проницательные барыни не могли ничего вывести, никакого заключения из его частых посещений. Личное вступление свое в масонскую ложу (он числился масоном) и поездку для этого в Петербург (в чем умолял его письмами Pierre) он постоянно откладывал, не в силах чувствуя себя преодолеть свое отвращение к свету и особенно к Петербургу. Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по имениям, которые затеял у себя Pierre и3398 бросил, не в силах будучи преодолеть все неожиданные им препятствия, встреченные во всех и в особенности в тех, для кого он думал сделать добро, и препятствия, встреченные в увлечениях, переносивших его беспрестанно не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, — все эти предприятия, без высказывания кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем. Он имел в высшей степени ту, недостававшую Pierr'y практическую цепкость, которая без размахов и усилий с3399 при весьма малом движении его стороны3400 заставляла покорно и правильно двигаться прикасающиеся ему колеса. давала движение делу. Одно имение его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы, — это был первый пример в России, в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник, за жалование, обучал детей крестьян и дворовых грамоте.