— Кончился, — сказала раскрасневшаяся Катерина, с засученными рукавами вышедшая ему на встречу.

Левин перекрестился и пошел домой. Тот самый туманный день, который ему казался так хорош, когда он верхом возвращался с постройки, теперь новым ужасом обхватил его. «Как он умер? Что он думал? Зачем звал меня?» думал он, глядя себе под ноги, шагая по привычной тропинке мимо конюшни.

Подле конюшни что то белое мелькнуло ему на навозной куче. Он взглянул. Это была Помчишка, она лежала на куче, положив желтую с проточиной на носу голову на лапы.

«И все одно къ одному, — подумалъ онъ. — Неужели она бѣшенная?» Онъ, не останавливаясь, вглядѣлся въ нее. Въ туманѣ онъ не могъ разобрать выраженіе ея лица.

— Помчишка, ферт — Ha! — свиснул он.

Собака поднялась шатаясь и двинулась къ нему. Движенія ея показались ему странны, и морозъ ужаса пробѣжалъ по спинѣ. Онъ прибавилъ шагу, чтобы уйти отъ нея, и взглянулъ впередъ, гдѣ ему можно укрыться. Въ 40 шагахъ впереди былъ домъ Управляющаго, въ 20 шагахъ сзади была собака; но она подвигалась къ нему медленно рысью. На ходу онъ разглядѣлъ ее всю. Ротъ былъ открытъ и полонъ слюны, хвостъ поджатъ. И вся эта ласковая, милая собака имѣла волшебно страшный видъ, и чѣмъ болѣе она приближалась, тѣмъ страшнѣе она становилась.

Ужас, какого никогда не испытывал Левин, обхватил его. Он бросился бежать своими сильными, быстрыми ногами что было духа. Он испытывал страшный ужас, но в ту минуту, как он побежал, ужас еще усилился. Как съумашедший, он влетел в дверь сеней управляющего и захлопнул их за собой. Долго он не мог отдышаться и ответить на вопросы управляющего и его жены, выбежавших к нему в сени. Опомнившись, он осторожно отворил дверь. У угла шатаясь стоял пьяный Семен.

— В подвал ушла, батюшка, — сказал он. — Ну, легки вы, сударь, бегать. Чего ее бояться то.

И, возбужденный присутствием барина и управляющего, Семен, чтобы показать свою храбрость, кинул арапник, опустился на колени, и никто не успел остановить его, как он уже полез головой вперед в подвальное окно, которое только могло пропустить его тело.

Левин всплеснул руками и побежал с управляющим [?] тащить Семена назад за ноги.

— Брось! Ты! ухватился. Виш Вишь , испугались. Гавно! — мурчал Семен, вытащенный оттуда.

— Убирайся, когда ты пьян, не суйся; — крикнул на него Левин.

— Я пьян, трезвее тебя. Сам его ешь. Так то. Расчет подай. Это разве охотники? Горе вы охотники. Меня как Князь звал.

Вытащив измазанного и кричавшего Семена и велев убрать его, Левин ушел к себе в невеселом расположении духа.

Без него были получены с почты газеты, книги и одно письмо незнакомого, безграмотного почерка. Письмо начиналось с слов: «Милостивый Государь благодетель» и кончалось «Известная вам Марья Синевская». Разобрав безграмотное письмо, Левин понял, от кого оно было и его содержание. Оно было от Марьи Николавны, жившей с его братом, и смысл его содержания был один. Брат Николай прогнал ее от себя, и она боится за него и просить Константина найти брата. Одна фраза во всем казенном, очевидно нанятым безграмотным писцом написанном письме была ее и имела для Константина Левина трогательный смысл. Она писала:1228 и даже два раза повторяла это, видимо настояв у писца, чтобы он поместил эту фразу, она писала «Он оскорбил и обидел меня хуже последней твари; но Бог с ним. Я его добродетель никогда не забуду и всегда готова служить ему как раба, хоть он избей меня до смерти; а без меня он, как малое дитя, пропадет. Того мне жалко. Адрес мой тот то. И где он теперь, я и не знаю. Он меня с глаз согнал, и я о том убиваюсь. А из ваших 500 рублей у него теперь и 70 не осталось. И что с ним будет, не знаю».