Анна как будто оскорбилась и нахмурилась.
— О нет, о нет! Я не Мишенька. Я оттого говорю тебе, что я ни на минуту даже не позволяю себе сомневаться в себе.
— Да, Мишенька мне говорил, что ты с Вронским танцовала мазурку и что он...
— Ты не можешь себе представить, как это смешно вышло. Я только думала сватать, и вдруг я почувствовала себя польщенной...
— О, они это сейчас чувствуют, — сказала Долли.
— Но я бы была в отчаянии, если бы он точно стал ухаживать за мной. Это глупо и ни к чему не ведет.
— Впрочем, Анна, по правде тебе сказать, я не очень желаю для Кити этого брака. Мое сердце на стороне Левина. И лучше, чтобы это разошлось, если он, этот Вронский, мог влюбиться в тебя в один день.
— Ахъ, Боже мой, это было бы такъ глупо, — сказала Анна, и опять густая краска выступила на ея лицо. — Такъ вотъ я и уѣзжаю, сдѣлавъ себѣ врага въ Кити, которую я такъ полюбила. Ахъ, какая она милая! Но ты поправишь это, Долли. Да?
— Какие мысли! Это не может быть.
— Да, но я так бы желала, чтобы вы меня все любили, как я вас люблю и еще больше полюбила, — сказала Анна с слезами на глазах. — Ах, как я нынче глупа!
Она провела платком по лицу и стала одеваться.
Уже перед самым отъездом приехал, опоздавши, Степан Аркадьич с красным, веселым лицом и запахом вина и сигары.
Чувствуя, что чувствительность Анны сообщилась и ей, Долли с слезами на глазах в последний раз обняла золовку и прошептала:
— Помни, Анна, что то, что ты сделала, я никогда не забуду и что я люблю и всегда буду любить тебя как лучшего друга.
