36. В. В. Арсеньевой.1856 г. Ноября 12—13. Петербург.

Чувствую, что я глуп, но не могу удержаться, милая барышня, и, не получив все-таки от вас ни строчки, опять пишу вам. Теперь уж за 12 часов ночи, и вы сами знаете, как это время располагает к нежности и, следовательно, глупости. — Напишу вам о будущем образе жизни Храповицких, ежели суждено им жить на свете. — Образ жизни мущины и женщины зависит 1) от их наклонностей, а 2) от их средств. Разберем и то и другое. Храповицкой, человек морально старый, в молодости делавший много глупостей, за которые поплатился счастьем лучших годов жизни, и теперь нашедший себе дорогу и призвание — литературу, — в душе презирает свет, обожает тихую, семейную, нравственную жизнь и ничего в мире не боится так, как жизни рассеянной, светской, в которой пропадают1 В автографе: пропадаетвсе хорошие, честные, чистые мысли и чувства, и в которой делаешься рабом светских условий и кредиторов. — Он уж поплатился за это заблуждение лучшими годами своей жизни, так это убеждение в нем не фраза, а убеждение, выстраданное жизнью. Милая Г-жа Дембицкая2 Дембицкой Толстой называл В. В. Арсеньеву, изображая в письмах историю их отношений. еще ничего этого не испытала, для нее счастье: бал, голые плечи, карета, брильянты, знакомства с Камергерами, Генерал-Адъютантами и т. д. Но так случилось, что Х Храповицкий и Дя Дембицкая как будто бы любят друг друга (я, может быть, лгу перед самим собой, но опять в эту минуту я вас страшно люблю). — Итак эти люди с противоположными наклонностями будто бы полюбили друг друга. Как же им надо устроиться, чтобы жить вместе? Во-первых, они должны делать уступки друг другу; во-вторых, тот должен делать больше уступок, чьи наклонности менее нравственны. Я бы готов был жить всю свою жизнь в деревне. У меня бы было 3 занятия: любовь к Д Дембицкой и заботы о ее счастии, литература и хозяйство — так, как я его понимаю, т. е. исполнение долга в отношении людей, вверенных мне. При этом одно нехорошо — я бы невольно отстал от века, а это грех. — Г-жа Д Дембицкая мечтает о том, чтоб жить в Петербурге, ездить на 30 балов в зиму, принимать у себя хороших приятелей и кататься по Невскому в своей карете. Середина между этими двумя требования требованиями есть жизнь 5 месяцев в Петербурге, без балов, без кареты, без необыкновенных туалетов с гипюрами и point d’Alençon3 Кружева из французского города того же названия. и совершенно без света, и 7 мес месяцев в деревне. У Храп Храповицкого есть 2000 сер. дохода с именья (т. е. ежели он не будет тянуть последнее, как делают все, с несчастных мужиков, как делают все), есть у него еще около 1,000 р. сер. за свои литературные труды в год (но это неверно — он может поглупеть или быть несчастлив и не напишет ничего). У Г-жи Д Дембицкой есть какой-то запутанный вексель в 20,000, с кот которого , ежели бы она получила его, она бы имела процентов 800 р. — итого, при самых выгодных условиях, 3,800 р. — Знаете ли вы, что это такое 3,800 р. в Петербурге? Для того, чтобы с этими деньгами прожить 5 мес месяцев в Пет Петербурге , надо жить в 5-м этаже, иметь 4 комнаты, иметь не повара, а кухарку, не сметь думать о том, чтобы иметь карету и попелиновое платье с point Alençon, или голубую шляпку, потому что такая шляпка jurera4 [не будет гармонировать] со всей остальной обстановкой. — Можно с этими средствами жить в Туле или Москве, и даже изредка блеснуть перед Лазаревичами,5 О Лазаревичах см. прим. 3 к п. № 34. но за это merci. Можно тоже и в Петербурге жить в 3-м этаже, иметь карету и point Alençon и прятаться от кредиторов, портных и магазинщиков, и писать в деревню, что всё, что я приказал для облегчения мужиков, — это вздор, а тяни с них последнее, и потом самим ехать в деревню и с стыдом сидеть там годы, злясь друг на друга, и за это — merci. Я испытал это. — Есть другого рода жизнь на 5 этаже (бедно, но честно), где всё, что можно употребить на роскошь, употребляется на роскошь домашнюю, на отделку этой квартирки на 5 этаже, на повара, на кухню, на вино, чтоб друзьям радостно было придти на этот 5 этаж, на книги, ноты, картины, концерты, квартеты дома, а не на роскошь внешнюю для удивления Лазарев Лазаревичей , холопей и болванов (12 Nоября). Прощайте, ложусь спать, жму вашу милую руку и слишком, слишком много думая о вас. Завтра буду продолжать. Теперь же буду писать в желтую книжечку и опять о вас6 В Записной книжке Толстого 1856 г. после записи от 25 октября идет сразу 18 ноября, но следует принять во внимание, что часть записей сделана без дат; к тому же часть записи от 18 ноября написана не в Ясной Поляне, а позже. Запись о В. В. Арсеньевой см. в т. 47, стр. 199.. Я дурак.

13 Nоября. Буду продолжать это письмо в другой раз, получив от вас; а теперь как-то это не занимает, и в голове другое. — Последний раз пишу вам. Что с вами? Больны вы? или вам снова совестно отчего-нибудь передо мной, или вы стыдитесь за те отношения, которые установились между нами? Но что бы то ни было, напишите строчку. Сначала я нежничал, потом злился, теперь чувствую, что становлюсь уже равнодушен, и слава Богу. Какой-то инстинкт давно говорит мне, что кроме вашего и моего несчастия, ничего из этого не выйдет. Лучше остановиться во время. Посылаю вам программу о вступлении в приготов приготовительный класс Правоведения.7 Императорское училище правоведения — привилегированное закрытое учебное заведение, учрежденное в 1835 г. (см. прим. 16 к п. № 32). Там всё есть. Когда будете подавать в Мае прошение, напишите в нем, что документы, посланные мной тогда-то, уже находятся в Совете Правоведения. Заметьте, что Николиньке нужно для поступления выучиться читать и писать по-немецки, чего он, кажется, не знает. Поручительство даст тот, кто его повезет. — Когда я люблю вас, мне часто хочется приехать к вам и сказать вам всё, что чувствую; но в такие минуты, как теперь, когда я злюсь на вас и чувствую себя совершенно равнодушным, мне еще больше хочется видеть вас и высказать вам всё, что накипело, и доказать вам, что мы никогда не можем понимать и поэтому любить друг друга, и что в этом никто не виноват, кроме Бога и нас, ежели мы будем обманывать себя и друг друга. —

Во всяком случае, ради истинного Бога, памятью вашего отца и всего, что для вас есть священного, умоляю вас, будьте искренны со мной, совершенно искренны, не позволяйте себе увлекаться. —

Прощайте, дай вам Бог всего хорошего.

Ваш Гр. Л. Толстой.

Впервые полностью опубликовано в Б. I, 3, стр. 336—340. См. записи в Дневнике Толстого под 12 ноября (т. 47, стр. 100).