— Ты такой умный, а я такая ничтожная, — и она спрятала свое лицо у него на груди. И она скоро родит теперь. «Не был ли я несправедлив к ней?» спросил он себя, с нежностию думая о том, как он вернется в Лысые Горы, застанет ее уже с сыном, о том как старик будет под оригинальными выходками скрывать свою нежность к внуку, как княжна Марья будет стараться вызвать нежность князя Андрея. Он думал, что он отогнал страшную мысль о смерти, но вся та нежность, вся та четырнадцатилетняя размягченность чувства, с которой он теперь думал о семье, была ничто иное, как всё тот же страх смерти. «Ежели я был несправедлив к своей бедной Лизе, я всё заглажу теперь», подумал он. «Но придется ли мне еще увидать ее, придется ли мне увидать свет божий после
Он с досадой слушал вокруг себя в темноте ночи озабоченные толки денщиков, поваров Кутузова, спокойно озабоченных тем, куда и как положить посуду, провизию. Он вернулся в свою квартиру. Огромная гора тела Несвицкого лежала на кровати и слышался мерный и спокойный храп. Денщик его тоже укладывал самовар и осмелился спросить у князя Андрея, как он полагает, вернутся ли или нет на старое место после нынешнего похода и потому можно ли оставить здесь некоторые вещи. Князь Андрей2538 не отвечая, велел разбудить своего Петра — подать себе несессер и чистое белье и стал тщательно делать свой женственный туалет, который он боялся, что не успеет сделать утром. — Двадцать раз я говорил, чтобы ты не смел подавать моего мыла князю. Подай сюда новое! — крикнул он на денщика. Одевшись, обрившись и надушившись, он, закутываясь в мягкой бобер шинели, вышел опять на улицу. На полях:<Я нежно честолюбив. Я не виноват. Я не могу быть иначе. Я не знаю, чего я хочу, себе ли славы и через себя доставить счастье людям.> с досадой вышел опять на улицу, опять обхватил его тот же сырой туман, сквозь который> таинственно пробивался лунный свет, и опять2539 он увидал освещенные окны, в которых переписывалась диспозиция, увидал выдвинутые фургоны, лошадей и он услыхал те же равнодушные голоса укладывавшихся денщиков и в особенности раздражавший его голос вероятно кучера, дразнившего старого кутузовского повара, которого знал князь Андрей и которого звали Титом.
— Тит, а Тит, — говорил голос.
— Ну, — отвечал старик.
— Тит, ступай молотить, — говорил шутник.
— Тьфу, ну те к чорту! — и раздавался хохот лакейских голосов.2540 Князь Андрей отошел в поле. Как матовый колпак лампы, стоял прозрачный молочный туман пошел. «И отчего я думаю о них. Отчего я жалею их?» спрашивал себя князь Андрей. «Предчувствие смерти? Княжна Марья посоветовала бы обратиться к богу...... Господи помилуй, господи помилуй», повторил он бессознательно.
Князь Андрей вышел в поле и стал ходить со своими мыслями, уже не расстроиваемый этими беспечными голосами, всё думая о смерти; он вспомнил о сестре, которая всегда и в эту минуту, вероятно, посоветовала бы ему обратиться к богу. Он вспомнил детскую молитву, которую он, поклонник
Но вдруг пришло ему в голову: «у кого же я прошу этого? Кто он, к кому я обращаюсь? Или сила неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, которую я не только не могу выразить словом. Великое всё или ничего», сказал он сам себе, «или это тот бог, которого мне в ладонке повесила княжна Марья.2541 Всё вздор, всё пустяки.
Но несмотря на то, что ни в религии, ни в философии князь Андрей не нашел ни успокоения, ни ответа на свои вопросы, к утру он вернулся домой спокойный, ясный, твердый и готовый к делу. Он перемучался, перестрадал и перебоялся. Когда в восьмом часу утра он, вместе со всеми штабными, выехал с Кутузовым в деревню Працен, где собирались наши колонны, он был совершенно спокоен, ясен, ко всему внимателен и готов ко всякому делу и тем более, чем более оно было опасно.
Нет, нету бога. А что ж есть? Я. А кто я? Нет в нем мне не найти успокоения.
«Так что же я наконец? — спрашивал он сам себя. — Чего я ищу? Об чем страдаю? Что люблю? На что надеюсь? Что такое — то томящее и нежное чувство желания, которое живет во мне? Кто я? И чего я хочу от жизни? Что бы я сказал, ежели бы всемогущая судьба спросила у меня, чего я хочу, и могла бы исполнить. Могущества? Славы? Первенства над людьми?... Да, да, я сказал бы это, но я сказал бы: не из твоих рук, слепая и всемогущая судьба хочу я могущества и славы, да, хочу сам приобресть их. Хочу и могу приобресть их. Я хочу только того, что я могу. Я хочу только освободиться от того сознания возможности великих поступков, которое живет во мне. Есть ли что нибудь, чего бы я не сделал для того, чтобы сделать великое и прекрасное? Всё. Есть ли что нибудь, что бы я любил больше славы? Ничего. Неужели же так напрасно вложено в меня это чувство, не случайное временное чувство, а страсть, которая съедает меня? И разве я меньше других людей, достигших в истории могущества и славы, достоин я этого? Нет, я не знаю никого выше, чище и добродетельнее себя. Я не
Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.2548 Князь Андрей стоял молча в свите Кутузова, в странном, раздраженном, сосредоточенном состоянии. Он, который всегда интересовался и следил за общим ходом дел, почти не смотрел вперед на поле сражения, не думал о том, что предстоит ему и русским войскам, а невольно до малейших подробностей наблюдал, что происходило вокруг него, и чувствовал только одно, что, хотя он и не может думать в настоящую минуту, он готов, в высочайшей степени готов на всякое, какое бы то ни было трудное дело.
Кутузов, с полверсты проехав в хвосте колонны, остановился впереди Працена у одинокого, заброшенного дома (вероятно бывшего трактира) у разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору. Хотя туман уже только клоками носился над лощиной2549 не видно было еще тех войск, которые внизу уже вступили в сражение. и солнце ярким косым светом обливало поля, леса и горы, неприятеля еще не было видно, и войска и начальство двигались, нескоро еще ожидая столкновения. Кутузов направил часть Новгородского полка по дороге налево, меньшую же часть Апшеронского батальона направо. Он разговаривал с австрийским генералом.
Князь Андрей, стоя несколько позади, наблюдал окружающих его генералов,2550 прислушивался к выстрелам и смотрел русских и австрийских, и адъютантов.2551 которые все, очевидно, не имели ни малейшего понятия о том, что делалось перед ними и которые Ни один из них не имел естественного вида (он всех их знал) и все одинаково старались принимать, кто проницательный, кто воинственный, кто небрежный вид, но ненатуральный.