Анна».
Всё в этом письме раздражило графиню Лидию Ивановну: и содержание, и намек на великодушие, и в особенности развязный, как ей показалось, тон.
— Скажи, что ответа не будет, — сказала графиня Лидия Ивановна и тотчас, открыв бювар, написала Алексею Александровичу, что надеется видеть его в первом часу на поздравлении во дворце.
«Мне нужно переговорить с вами о важном и грустном деле. Там мы условимся, где. Лучше всего у меня, где я велю приготовить ваш чай. Необходимо. Он налагает крест, но Он дает и силы», прибавила она, чтобы хоть немного приготовить его.
Поздравление кончалось. Уезжавшие, встречаясь, переговаривались о последней новости дня, вновь полученных наградах и перемещении важных служащих.
— Как бы графине Марье Борисовне — военное министерство, а начальником бы штаба княгиню Ватковскую, — говорил, обращаясь к высокой красавице фрейлине, спрашивавшей у него о перемещении, седой старичок в расшитом золотом мундире.
— А меня в адъютанты, — отвечала фрейлина улыбаясь.
— Вам уж есть назначение. Вас по духовному ведомству. И в помощники вам— Каренина.
— Здравствуйте, князь! — сказал старичок, пожимая руку подошедшему.
— Что вы про Каренина говорили? — сказал князь.
— Он и Путятов Александра Невского получили.
— Я думал, что у него уж есть.
— Нет. Вы взгляните на него, — сказал старичок, указывая расшитою шляпой на остановившегося в дверях залы с одним из влиятельных членов Государственного Совета Каренина в придворном мундире с новою красною лентою через плечо. — Счастлив и доволен, как медный грош, — прибавил он, останавливаясь, чтобы пожать руку атлетически сложенному красавцу камергеру.
— Нет, он постарел, — сказал камергер.