Чарская отвечала ему только улыбкой. Она смотрела на Кити, думая о том, как и когда она будет стоять с графом Синявиным в положении Кити и как она тогда напомнит ему его теперешнюю шутку.
Щербацкий говорил старой фрейлине Николаевой, что он намерен надеть венец на шиньон Кити, чтоб она была счастлива.
— Не надо было надевать шиньона, — отвечала Николаева, давно решившая, что если старый вдовец, которого она ловила, женится на ней, то свадьба будет самая простая. —Я не люблю этот фаст.
Сергей Иванович говорил с Дарьей Дмитревной, шутя уверяя ее, что обычай уезжать после свадьбы распространяется потому, что новобрачным всегда бывает несколько совестно.
— Брат ваш может гордиться. Она чудо как мила. Я думаю, вам завидно?
— Я уже это пережил, Дарья Дмитревна, — отвечал он, и лицо его неожиданно приняло грустное и серьезное выражение.
Степан Аркадьич рассказывал свояченице свой каламбур о разводе.
— Надо поправить венок, — отвечала она, не слушая его.
— Как жаль, что она так подурнела, — говорила графиня Нордстон Львовой. — А всё-таки он не стòит ее пальца. Не правда ли?
— Нет, он мне очень нравится. Не оттого, что он будущий beau-frère,1 [Шурин,] — отвечала Львова. — И как он хорошо себя держит! А это так трудно держать себя хорошов этом положении — не быть смешным. А он не смешон, не натянут, он видно, что тронут.
— Кажется, вы ждали этого?
— Почти. Она всегда его любила.
— Ну, будем смотреть, кто из них прежде станет на ковер. Я советовала Кити.
— Всё равно, — отвечала Львова, — мы все покорные жены, это у нас в породе.
