— Я особенно люблю Гайдна, — сказал Л. Н. — Скромность, самоотречение артистическое, когда автора не видно. Гайдн таков.

Л. Н. ( ко мне): Гайдн будто бы происхождения хорватского, жил среди них и брал их мотивы (это сказал тут же Л. Н-чу Гольденвейзер). Решено финал повторить. После Бетховена Л. Н. сказал:

— Я спокоен, любовался игрой.

Когда же Бетховена стали хвалить, восторгаться и про него говорить, Л. Н. сказал хвалящим Александре Львовне и Гусеву:

— Я думаю, что притворяетесь. Про Бетховена сказал:

— У Моцарта еще нет, а Бетховен он (начал) соединять внутреннее содержание с внешними эффектами.

Л. Н.: Шекспир, Данте, Гете, Рафаэль, Бетховен. Я так и умру с той мыслью, что ничего в них нет.

Аренский понравился больше всех.

Л. Н.: Прелестно, это как красиво: scherzo, trio.

Л. Н. опять о том, что нельзя хвалить все, что есть у Бетховена (кажется, ему нравятся его произведения до известной эпохи — до девятой симфонии? — разумеется, и эти не все).

На замечание Сибора, что Чайковский долго не будет пользоваться славой, Л. Н. сказал:

— У Чайковского есть восхитительные вещи. У Бетховена есть дурные вещи, а публика непременно все, что от Бетховена, будет превозносить, предвзято хвалить. Мой портрет с Софьей Андреевной Репина до комизма нелепый, но это Репин, и все будут восхищаться им.

Софья Андреевна сказала в оправдание, как Репин, во время работы над портретом, выходил от Л. Н. и с отчаянием говорил ей, что Л. Н. ни разу, ни полчаса ему не позировал.

Л. Н.: Он меня ни разу не просил, я бы попозировал.