Л. Н. снова переделал статью Суткового; кажется, не осталось ни одного предложения, им написанного. И переделал прибавление к Гаррисону.

Софья Андреевна: Не помню, чтобы когда-нибудь мы жили так одиноко, как в этом году.

Всю зиму мало гостей. Мария Львовна умерла, Сухотины живут в другом доме. Андрей Львович, Александра Львовна уехали, теперь остались только Л. Н., Софья Андреевна, Юлия Ивановна и я.

Софья Андреевна о своей работе (пишет 1883 год):

— Чтобы легко и удачно писалось, надо войти в дух того времени, которое описываешь.

Л. Н. вечером слаб, пошел с Софьей Андреевной к Татьяне Львовне.

26 марта. У Л. Н. слабость прошла. Сегодня опять много писал, кончил переделку статьи Суткового и прибавления к «Провозглашению» Гаррисона.

За обедом Л. Н. о дороге:

— Наст держит. — Об Илье Васильевиче, у которого ночью сын помер. Потом о старичках, муже и жене калужских, побирающихся. О первом сказал: — Он непрестанно говорит. Его бы в Думу, делать обструкцию. — И Л. Н. вспомнил картинку, представляющую одного парламентского обструктора: — Глупейшее лицо, и он говорит речь. Совсем бессмысленную тоже нельзя говорить, а то председатель может остановить.

Вечером с 7 до 8 Л. Н. занимался с мальчиками и роздал им картинки. С 8 до 9 Л. Н. был у Татьяны Львовны. Вечером, как и вчера, его знобило, голова болела, слаб.

Л. Н. ( мне про школу): Это для меня такая польза, удовольствие. Если бы я для своего удовольствия занимался ими, то выбрал бы пять самых лучших, остальные невнимательны. Еще не прочел с ними Евангелие до конца, надо его прочесть, а потом снова, тогда выйдет что-то.

В 11.10 Л. Н. взял чашку чаю к себе:

— Пойду к себе читать. Читать нечего! Как-то я романы читать не могу, повести.

27 марта. Похоронили Сережу, сына Ильи Васильевича. За обедом Софья Андреевна о своей книге, которую торопится написать, пока жив Л. Н., а то ей может стать тяжело вспоминать после его смерти. Надеется, что это будет книга серьезного тона, какой она в мемуарной литературе не знает, и что будет иметь успех.