Л. Н. спрашивал Ландовского про китайскую музыку.

— Китайская музыка интересует меня, она имеет громадное значение (у себя дома), — сказал Л. Н.

Ландовский ответил, что он знает индокитайскую, которая возвышенна, понятна. Китайская — шумливая, японская — еще хуже.

Л. nbsp; Н.: Я думаю, что по музыке можно судить о душе народа (китайская, японская музыка дики). А какое впечатление производит наша музыка на восточные народы? О восточной музыке имею некоторое понятие. В Самаре мальчик-садовник ходил петь к старику, пели свои (персидские? калмыкские?) песни. Она на меня действует. Персидские мотивы совершенно понятны, доступны. И совершенно другой склад этой музыки, но нам доступна, потому, думаю, что и наша музыка им доступна. Новый мотив в первый момент чужд, а потом радуешься, что в него вникаешь.

Л. Н. продолжал:

— Вся народная музыка будет доступна всем людям, персидскую поймет мужик (и наоборот), а господское вранье — Штрауса — никто, и сами господа не поймут. Как в религии религиозные истины, добро всякий поймет, а католическую литургию, лютеранское (богослужение) — никто.

Кажется, по поводу Ландовской Л. Н. сказал:

— La modestie est une qualité des génies* Скромность — свойство гениев ( франц.). .

Просили Гольденвейзера сыграть, он отказался.

Л. Н.: Его (Гольденвейзера) главный недостаток, что он очень скромен.

Когда Ландовска играла старые французские танцы, записанные А. Франсиском около 1610 (?) г. — «Danse des jeunes gens, des mariés, des vieux, des domestiques** Танец молодых людей, супругов, стариков, слуг ( франц.). , Л. Н. сказал мне:

— Это в вашем духе.

Л. Н. просил меня спеть словацкие песни. После старых французских песен Л. Н. сказал:

— Возвращение к старине — не то что суживает, а расширяет область музыки (она теперь у́же, чем была в старину).

После пения польских песен Ландовский сказал, что западнославянские (польские) песни — веселые, широкие, а восточные (особенно малорусские) — унылые.