— Непременно всем. Это мы ведем такую сложную жизнь, что нам трудно сразу повернуть, — сказал Л. Н.

В разговоре о том, что жен трудно заставить, Л. Н. сказал:

— Женщин нельзя упрекать за то, что они не хотят жить на земле. У них нет никакого мотива, который побуждал бы к тому.

Л. Н.: Hunter** Американец, бывший у Л. Н. в книге «On Poverty» пишет, что в Соединенных Штатах 10 миллионов людей бедных. Описывает, сколько должен зарабатывать американец, чтобы иметь соответственную пищу, без которой он будет считаться бедным (голодным). Для той работы, какую он должен делать, требуется пища дорогая (мясо, виски). Русскому на щах, хлебе той работы не сделать. Русский, у которого есть щи и хлеб, еще не считается голодающим, американец — да. Бедность относительная 2 R. Hunter. On Poverty. N. Y., 1905 ( Япб, дарств. надпись (печатн.) пометы Т. и переводчика на рус. яз.). .

Л. Н. рекомендовал Дмитриеву журнальчик «The Crank» (C. W. Daniel) и советовал переводить из него. Еще дал ему книгу Хёнтера, чтобы сделал выборки из нее и перевел.

Крупский (проживший пять лет в Якутской области) рассказывает, что в Петербурге мальчики продают «Стыдно» 3 Л. Н. Толстой. Стыдно. СПб., 1906. , выкрикивая: ««Стыдно Семеновскому полку» Л. Н. Толстого!!!» Семеновский полк 75 лет тому назад первый решил не наказывать палками, а теперь усмирял революционеров в Москве. Разговорились о влиянии политических общественных статей-брошюр Л. Н.

Л. Н.: Иван Иванович не хочет напечатать «К правительству, революционерам, народу». Ему «К революционерам» — часть статьи моей — не нравится, потому, что он сам склонен к революционерам. Он все нападает на правительство за то, что оно делает, сильно осуждает его 4 Горбунов писал об этом Т. 3 марта (почт. шт.). .

Крупский попросил портрет с подписью. Л. Н. отказал. Когда гости ушли (опять пешком на станцию), Л. Н. сказал мне о Дмитриеве:

— Какой горячий, решительный! Ничего не жду от их житья на земле: шансов 999 из 1000 — разойдутся.

Л. Н. вернулся к французским гостям, которые уезжали в 11 часов к полуночному поезду.

Л. Н. в разговоре спросил Карбонеля, пишут ли дипломаты мемуары.

Карбонель: Теперь не пишут.

Ночью приехал М. С. Сухотин. Л. Н. был сегодня усталый от стольких гостей, по духовному облику различных. На утренней прогулке встретился с Александри, Дмитриевым и Крупским и беседовал с ними. В течение дня было еще несколько напряженных бесед. Несколько раз беседовал с живой, умной, оригинальной старушкой Юнге, старательно, внимательно, с большим удовольствием и, по-моему, с интересом.

За обедом и вечером с французами и со всеми. Л. Н. шел всем навстречу. Каждый «выуживал» Л. Н. по-своему, и Л. Н. отвечал и напутствовал каждого соответственно его пониманиям — иначе дипломата, иначе революционера и так далее. Л. Н. не жалеет себя. Я сегодня мало был дома из-за больных* Далее Маковицкий приводит запись из дневника С. Л. Дмитриева:
«Запишу эти строки, находясь с Н. Н. Александри в доме великого старца после прогулки, во время которой он с ним беседовал. Приближаясь к дому, мы издали увидели двух бедно одетых прохожих, выходивших из столбов яснополянского имения. Вслед за ними показался Л. Н. При виде его мой спутник схватил меня за руку и остановился, полный чувства великой радости. Он мечтал о Л. Н. десятки лет; посвятив большую часть своей сознательной жизни воплощению в жизнь его идей чистого христианства, он увидел своего учителя в первый раз. Между тем, странники прошли мимо нас, и сам Л. Н. был от нас уже в нескольких шагах. Выйдя вперед, я поздоровался с Л. Н. и тут же представил ему своего спутника, лицо которого светилось и улыбкой и смущением. Л. Н. встретил нас радушно. Узнав, что Николай Николаевич приехал из Бессарабии, он начал кричать уже порядочно отошедшим прохожим, чтобы они вернулись назад.
«Они тоже из Бессарабии, — пояснил нам Л. Н. — Они тут узнали от кого-то, что тут живет добрый барин, помогающий бедным, вот и прервали свое путешествие по святым местам и зашли попросить помощи». — Л. Н. не замедлил предложить нам сделать в пользу бедняков складчину. Николай Николаевич заговорил с ними по-молдавански. Л. Н. внимательно прислушивался к незнакомому наречию. Когда мы распрощались со странниками, Л. Н. повел нас к себе, и по дороге мы сообщили ему о том, что скоро намереваемся ехать в Бессарабию и заняться землей. Л. Н. был очень заинтересован. Одобряя наше решение, он все же предостерег нас, что впереди нас ожидают не только радости, но и разочарования. Говоря о жизни в деревне да и вообще о жизни, Л. Н. заметил, что он понимает жизнь человеческую как постоянное усилие, как постоянное самосовершенствование, улучшение своего внутреннего я. — «Не надо бояться лишений, голода, холода, вшей, — пояснил он нам, — но нужно бояться самодовольства, пресыщенности». — Зашел разговор о пропаганде. Л. Н. сказал, что он все в страхе за участь тех, которые, не будучи внутренно готовыми для восприятия и распространения идеи, посвящают ей свою жизнь и, в конце концов, изменяют своей идее, считая ее нежизненной и поэтому невыполнимой. Л. Н. также высказался против устройства всякого рода коммун, основанных на искусственном сближении людей. По его мнению, духовный рост личности прямо пропорционален ее внутренней работе над собой и вовсе не зависит от окружающей обстановки. «И хотя, — добавил Л. Н., — пропаганда хорошей идеи без внутренней работы над собой может дать с внешней стороны кажущиеся хорошие результаты, — на самом же деле эти результаты преходящие и не повышают духовный уровень жизни народа». Л. Н. привел два примера процесса перерождения, которые могут быть наблюдаемы в жизни. Один процесс подобен извержению вулкана, другой — нептунический, основанный на медленном видоизменении не только формы, но и вещества. С личности Л. Н. перешел на имущество. «Центральная цель в вопросе об имуществе и его устройстве, — заметил Л. Н., — есть сохранение любовных отношений. Если бы я не разделил своего имущества между своими близкими, я озлобил бы их против себя». Мы пришли в комнату Душана Петровича. Л. Н. предложил нам кофе, а сам направился наверх, чтобы приняться за обычную утреннюю работу».
Н. Н. Александри впоследствии так записал конец своего разговора с Л. Н.:
«Когда мы — Л. Н., Дмитриев, Крупский и я — уже подходили к дому, я сказал, что у меня остался тоже Лев Николаевич, мой старший 18-летний сын.
— В каких отношениях вы с ним? — спросил Л. Н.
— Ни в каких. Я уже давно разошелся со своей семьей; она живет за границей. Л. Н. ужасно взволновался:
— Как это семья за границей?! — сказал он.
— Если бы меня кто убедил, чтобы я жил с ними, а так не могу, — сказал я.
— Представьте себе, что то же самое у меня, — сказал Л. Н. — Я хотел сохранить их чувство ко мне — и потерял свое чувство к ним.
Как это Л. Н. мог мне сказать про себя такое интимное! И сейчас же я начал выкладывать ему свою душу, а он мне — свою.
Как это ни странно, но когда мы вошли в комнаты (я с 17 лет хотел его видеть, а тогда мне было 46 лет), мы больше с ним не поговорили. Дмитриев потащил меня в лес. Только что мы ушли, Л. Н. сошел вниз и стал говорить с Крупским и говорил с ним 2 часа». .