Ну, отчего-ж, папаша умный и сочувствует; ну, мамаша немножко.... Ну, да она такая добрая, она так меня любит. А папаша вас любит очень....

Венеровский.

От них-то вам и надо удалиться, да-с. Что они вас любят, это понятно. Всякому дурному, как бы он дурен ни был, хочется быть поближе к хорошему. А нам то за что любить затхлое и дрянное? — Вам надо подальше, подальше.

Любочка (капризно).

Не говорите так. Не люблю, не люблю, не люблю.

Венеровский.

Вы посмотрите на них просто, как на посторонних людей, не можете же вы находить их привлекательными.

Любочка.

Не люблю, когда вы так говорите, не люблю! Ежели вы еще мне это скажете, я совсем разлюблю новые идеи и, как выйду за вас, так стану жить по-моему, а не по-вашему. Вот вам и будет. —

Венеровский.

Ну, как же по вашему то-с?

Любочка.

Вот как: поедем в Москву, наймем дом самый хороший. Я сделаю себе одно черное бархатное платье, одно белое — пу-де-суа. Утром мы поедем кататься, потом поедем обедать к тетеньке, потом я надену черное бархатное платье и поедем в театр, в бенуар. Потом я надену другое платье и поедем на бал к крестному отцу, а потом приедем домой, и я вам все буду рассказывать, и ни одной книги не буду читать. А буду вас любить. Очень буду любить и не буду давать никакой свободы. Потому что ежели я уж полюблю, так уж так полюблю, что все забуду, кроме вас. И мамаша такая была, и я на нее очень похожа. И посмотрите, как будет хорошо! Вот вы увидите.

Венеровский.

Да ведь это вы только сделаете, ежели я буду говорить?