Дубков, однако, не стал сдавать карты, а встал, пожал нам руки, усадил и предложил трубки, от которых мы отказались.
— Так вот он, наш дипломат, виновник торжества, — сказал Дубков. — Ей-Богу, ужасно похож на полковника.
— Гм! — промычал я, чувствуя опять на своем лице распускающуюся глупо самодовольную улыбку.
Несмотря на всё мое уважение, во всё время нашего с ним знакомства, мне, Бог знает отчего, бывало тяжело и неловко смотреть ему в глаза. А я заметил после, что мне бывает неловко смотреть в глаза трем родам людей — тем, которые гораздо хуже меня, — тем, которые гораздо лучше меня, и тем, с которыми мы не решаемся сказать друг другу вещь, которую оба знаем. Может быть, Дубков был и лучше, может быть, и хуже меня, но наверное уже было то, что он очень часто лгал, не признаваясь в этом, что я заметил в нем эту слабость и, разумеется, не решался ему говорить о ней.
— Сыграем еще одного короля, — сказал Володя, подергивая плечом, как папа, и тасуя карты.
— Вот пристает! — сказал Дубков: — после доиграем. Ну, а впрочем, одного — давай.
В то время, как они играли, я наблюдал их руки. У Володи была большая, красивая рука; отдел большого пальца и выгиб остальных, когда он держал карты, были так похожи на руку папа, что мне даже одно время казалось, что Володя нарочно так держит руки, чтоб быть похожим на большого; но, взглянув на его лицо, сейчас видно было, что он ни о чем не думает, кроме игры. У Дубкова, напротив, руки были маленькие, пухлые, загнутые внутрь, чрезвычайно ловкие и с мягкими пальцами; именно тот сорт рук, на которых бывают перстни и которые принадлежат людям, склонным к ручным работам и любящим иметь красивые вещи.
Должно быть, Володя проиграл, потому что господин, смотревший ему в карты, заметил, что Владимиру Петровичу ужасное несчастье, и Дубков, достав портфель, записал туда что-то и, показав записанное Володе, сказал: «так?»
— Так! — сказал Володя, притворно рассеянно взглянув в записную книжку, — теперь поедемте.
Володя повез Дубкова, меня повез Дмитрий в своем фаэтоне.
— Во что это они играли? — спросил я Дмитрия.
— А они в большие деньги играют?
— Не в большие, однако нехорошо.