— Ей! кто тут! — крикнул он.
С печки послышался другой протяжный вздох.
— Кто там? поди сюда.
Еще вздох, мычанье, зевок.
— Ну, что-ж ты?
На печи медленно зашевелилось, наконец спустилась одна нога в лапте, потом другая, и показалась вся толстая фигура Давыдки Белого, сидевшего на печи и протиравшего глаза. — Медленно нагнув голову, он, зевая, взглянул в избу, и увидав Князя, стал поворачиваться скорее, чем прежде, но все еще так лениво, что Николиньке тотчас вспомнился зверь Ай, про которого он читал в детской натуральной истории. — Давыдка Белый был действительно
— Ну, как же тебе не совестно, — начал Николинька, — середь белого дня спать, когда у тебя двор разгорожен, когда у тебя хлеба нет... и т. д.
Как только Давыдка протрезвился и стал понимать в чем дело, он сложил руки под животом, опустил голову, склонив ее немного на бок и сделал самую жалкую и терпеливую мину. Выражение его лица можно передать так: «знаю! уж мне не первый раз это слышать. Ну, бейте же, коли хотите. Я снесу». Он, казалось, желал, чтобы Николинька перестал говорить, a поскорее избил бы его и оставил в покое. — Замечая, что Давыдка, привыкший к одним побоям и брани, не понимает, к чему клонятся его убеждения и советы, Николинька разными вопросами старался вывести его из апатического молчания.
— Для чего же ты просил у меня лесу, когда он у тебя вот уж скоро месяц целый и самое свободное время, как лежит? а?
Давыдка моргал глазами и молчал.
— Ну, отвечай же.
Давыдка промычал что-то.
— Ведь надо работать, братец: без работы что же будет? вот теперь у тебя хлеба уж нет, а все это отчего? оттого, что у тебя земля дурно вспахана, да не передвоена, да не во время засеяна — все от лени. — И вот ты просишь у меня хлеба, ну положим, я тебе дам; потому что нельзя тебе с голоду умирать; да ведь этак делать не годится. Чей хлеб я тебе дам, как ты думаешь? а?
— Господский? — пробормотал Давыдка, робко и вопросительно поднимая глаза.
— A господский то откуда? рассуди-ка сам, кто под него вспахал, заскородил, кто его посеял, убрал? Мужички? так? Так вот видишь ли, уж ежели раздавать хлеб господский мужичкам, так надо раздавать тем больше, которые больше за ним работали, а ты меньше всех — на тебя и на барщине жалуются — меньше всех работал, — а больше