ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ РОМАНОВ.
За 1870-ые годы не имеется дневников Толстого, по которым можно было бы проследить творческую историю его произведений этого времени. Тем не менее об истории его работ над историческими романами имеются данные, которые можно почерпнуть как из дневника С. А. Толстой «Мои записи разные для справок», так и из записных книжек Толстого, а равно из переписки Толстого с целым рядом лиц. Первое упоминание о новых исторических работах после завершения «Войны и мира» мы имеем у С. А. Толстой, которая записала под 15 февраля 1870 г.: «Нынче утром Л. зазвал меня в кабинет, когда я проходила мимо, и говорил много об русской истории и исторических лицах. Я застала его за чтением истории Петра Великого Устрялова. Типы Петра Великого и Меншикова очень его интересуют. О Меншикове он говорил, что чисто русский и сильный характер, только и мог быть такой из мужиков. Про Петра Великого говорил, что он был орудием своего времени, что ему самому было мучительно, но он судьбою назначен был ввести Россию в сношения с Европейским миром. В истории он ищет сюжета для драмы и записывает, что ему кажется хорошо. Сегодня он записал сюжетом историю Мировича, хотевшего освободить Иоанна Антоновича из крепости. Вчера он сказал мне, что опять перестал думать о комедии, а думает о драме, и всё толкует: «как много работы впереди!» Запись сюжета о Мировиче не сохранилась. Согласно указанию С. А. Толстой видно, что первоначально Толстой думал облечь свое художественное произведение времен Петра в драматическую форму. Следующая запись С. А. Толстой от 24 февраля свидетельствует о том, что роман Толстым уже начат. «Наконец после долгих колебаний сегодня Л. приступил к работе. Вчера он сказал, что когда думает серьезно, тогда ему представляется не драматическое, а опять эпическое. На-днях он был у Фета, и тот сказал ему, что драматический не его род, и, кажется, теперь мысль о драме и комедии оставлена. Сейчас, утром, он написал своим частым почерком целый лист кругом. Действие начинается в монастыре, где большое стечение народа и лица, которые потом будут главными». Упоминаемый С. А. Толстой отрывок сохранился (рукопись IX, вар. № 8), в нем описываются исторические события, происходившие в Троицкой лавре 7 сентября 1689 г. Вероятно, в ту же пору Толстым были
написаны и другие начала романа, связанные с событиями осени 1689 г. Пять различных вариантов этого цикла включают один характерный образ, который должен был выявить сущность исторического момента и весь ход дальнейших событий. Это — образ весов (терез), у которых один лоток с тяжелой гирей покоится на земле, а на другой незримой исторической рукой сыплятся зерна до тех пор, пока первый лоток вдруг не начнет подниматься вверх; этим Толстой хотел подчеркнуть, что историческая судьба незаметно вдруг сворачивает на новый путь, и наступает новая эра, каковой и было начало царствования Петра I. Исторический смысл этого сравнения роднит подход у Толстого к событиям конца XVII века с судьбой исторических событий в 1812 г. в его понимании. На страницах последней части «Войны и мира», по написанию довольно близко примыкающих к началу работ Толстого над эпохой Петра, мы имеем такое сравнение: «И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существующему изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов» (См. т. 12 настоящего издания, стр. 71).
Свой взгляд на эпоху преобразования, которой так усиленно занялся Толстой в 1870 г., он охарактеризовал следующим образом в своей «Записной книжке» под 2 апреля. «Петр, т. е. время Петра сделало великое необходимое дело, но, открыв себе путь к орудиям Европ. цивилизации, не нужно брать цивилизацию, а только ее орудия для развития своей цивилизации. Это и делает народ. Во времена Петра сила и истина были на стороне преобразователей, a защитники старины были пена-мираж». Эта последняя мысль легла в основание двух набросков романа (рукоп. XVI и XX), так и названных: «Стapoe и новое». Далее Толстой записал в своей Записной книжке: «Вся история России сделана казаками. Недаром нас зовут Европейцы — казаками. Народ казаками желает быть. Голицын при Софьи ходил в Крым, острамился, а от Палея просили пардона крымцы, и Азов взяли 4000 казаков и удержали. Тот Азов, который с таким трудом взял Петр и потерял. Как просто мы говорим теперь: как глупо было учреждение пытки. Пытка затемняла, а не открывала правду. Через... лет будут удивляться: как могли не понимать глупость учреждения присяжных и обвинителя и защитника! Это затемняло правду и была игра. Петр — охотник. Признаки: баб, детей, baby не любит, пышности не любит. Любит доходить сам». Под 4 апреля Толстой писал: «Читаю историю Соловьева. Всё по истории этой было безобразно в допетровской России: жестокость, грабеж, правеж, грубость, глупость, неуменье ничего сделать. Правительство стало исправлять. И правительство это такое же безобразное до нашего времени. Читаешь эту историю и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершилась история России. Но как же так ряд безобразий произвел великое и единое государство?! Уж это одно доказывает, что не правительство производило историю. Но кроме того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли? А от этого вопроса к другому: кто производил то, что разоряли? Кто и как кормили хлебом весь этот народ? Кто делал парчи, сукна, платья,
камки, в которых щеголяли цари и бояре? Кто ловил чернобурых лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывал и ростил этих людей единого корня? Кто блюл святыню религиозную, поэзию народную? Кто сделал, что —»
Из приведенных записей следует, что в 1870 г.: 1) Толстым усиленно изучалась эпоха Петра (в особенности труды Устрялова и Соловьева, извлечения из которого, различным образом систематизированные, составляют целую пачку бумаг, сохранившихся в архиве); 2) Толстой сосредоточенно размышлял над общими историческими предпосылками эпохи и выяснял задачи своей предполагаемой «поэмы в прозе», как называла С. А. Толстая этот труд. Эти исторические размышления Толстого, перенесенные на другую эпоху, представляют собою продолжение рассуждений из области философии истории, которыми замыкается последний том «Войны и мира». Мысль о невозможности научно «описать жизнь не только человечества, но одного народа» («Война и мир» т. IV, настоящее издание — т. 12, стр. 296) явилась отправным пунктом для приведенной выше записи под 5 июня 1870 г. 3) Кроме этих подготовительных занятий Толстым за 1870 г. был написан ряд приступов из эпохи 1689 г.1207
См. об этом подробнее стр. 647—649.
За 1871 г. мы не имеем свидетельств о продолжении работ над историческим романом. В это время Толстой был отвлечен изучением греческого языка и началом работ над «Азбукой».
Имеется лишь следующая запись С. А. Толстой под 27 марта 1871 г.: «Мечтает написать из древней русской жизни».
За 1872 г. и начало 1873 г. сохранились разнообразные сведения о занятиях Толстого над романом времен Петра, которые за данный промежуток времени развивались с наибольшей интенсивностью. У самого Толстого в его Записной книжке под 18 (16) января1208 Год явствует из предшествующей записи Толстого в Записной книжке от 15 января 1872 г., тоже имеющей отношение к роману времен Петра. мы находим следующую запись: «Гости угостили войска под Кожуховым. Лефорт. Posselt, II т. 213 и далее: стреляли и ранили». Эта запись позволяет приурочить к январю и следующим месяцам 1872 г. составление начал, относящихся ко времени Кожуховского похода (потешная война 1694 г.). Стр. 213 Поссельта начинается со слов: Der 4 October war der St. Franciscus-Tag, Lefort’s Namensfest. Der Zaar und die Officiere der verschiedenen Truppenkörper waren bei ihm zum Mittagsessen versammelt. Срв. вариант № 14: В Кожухове, слышно было, гулял любимец царский Лефорт, Франц Иванович, и угощал на именинах царя и всех придворных. Срв. также вариант № 11. Эта группа «Кожуховского похода» состоит из восьми начал (№№ 10—16).
20 февраля Толстой писал А. А. Фету: «Я кончил свои Азбуки, печатаю и принимаюсь за задушевное сочинение, которое не только в письме, но и на словах едва ли расскажу, несмотря на то, что вы тот, кому можно рассказать».1209 Л. Н. Толстой. Собрание сочинений, XVIII т., изд. Саблина, 1911, стр. 176.
16 марта Толстой в досаде, что печатание Азбуки идет черепашьими шагами, жалуется Фету, что «Азбука моя не дает мне покоя для другого занятия».
О том, с каким интересом Толстой приступал к роману времен Петра, свидетельствует его письмо к гр. А. А. Толстой от марта того же года: «Теперь я начинаю новый, большой труд... Я теперь вообще чувствую себя отдохнувшим от прежнего труда и освободившимся совсем от влияния на
себя своего сочинения [В. и м.?] и главное освобожденным от гордости, от похвал. Я берусь за работу с радостью, робостью и сомнениями, как и в первый раз».1210
ПТ, стр. 231.
Для своего романа помимо чтения исторических книг Толстой начинает привлекать новые материалы. В письме от 5 июня той же гр. А. А. Толстой Лев Николаевич пишет: «Надеюсь, что Илье Андреевичу лучше... Очень благодарен зa его приписку. Сведения эти для меня очень важны, но хотелось бы знать их источник. Еще не знает ли он или вы чего-нибудь о наших предках Толстых, чего я не знаю. Мне помнится, граф Илья Андреевич собирал сведения. Если есть что написанное, не пришлет ли он мне. Самый темный для меня эпизод из жизни наших предков, это изгнание в Соловецком, где и умерли Петр и Иван. Кто жена Ивана (Прасковья Ивановна, рожд. Троекурова)? Когда и куда они вернулись? — Если бог даст, я нынешнее лето хочу съездить в Соловки. Там надеюсь узнать что-нибудь. Трогательно и важно то, что Иван не захотел вернуться, когда ему было возвращено это право. Вы говорите: время Петра не интересно, жестоко. Какое бы оно ни было, в нем начало всего. Распутывая моток, я невольно дошел до Петрова времени, — в нем конец».1211
Там же, стр. 234.
В соответствии с запросом к гр. А. А. Толстой мы находим следующие записи в черновых бумагах Толстого: «Что известно о Иване Андреиче Толстом. Можно ли его героем? и его племянника?» И далее: «Петр Толстой. Сослан в Соловец с сыном, там умер». Но как не состоялось поездки Толстого в Соловки, так мы не обнаруживаем никаких набросков об Иване Толстом. Лев Николаевич, очевидно, пришел к отрицательному выводу относительно возможности изобразить этого своего предка героем романа, но продолжал им интересоваться, о чем свидетельствуют такие поздние записи, как рукопись о Корнее Захаркине (№ XXVI), о которой речь впереди. А именно: в конце текста этой рукописи, поперек листа рукою Толстого написано: В 1720 гр.
Об упорном интересе Льва Николаевича к лицам своей родословной первой половины XVIII века свидетельствует кроме приведенного целый ряд документов, хранящихся ныне в ГТМ (по книге поступлений № 4523). Сюда относятся: поколенная роспись роду Толстых 1755 г. и сведения о Петре Андреевиче и сыне его, Иване Петровиче Толстых (на 10 лл.), выписки о Петре Андреевиче, касающиеся его имущественных дел (3 лл.) и справки в письме архивиста Николева от 23 марта 1879 г. со сведениями о Петре Андреевиче, о роде жены его, Соломониды Тимофеевны Дубровской, а также о П. П. Толстом. Но материалы о Толстых начала XVIII века не получили отражения в писаниях Толстого 1879 г., также мы не имеем ни одного наброска романа, где бы фигурировали Толстые, среди тех рукописей, которые можно отнести к 1872 г.
В работах Толстого этого года над историческими темами наступает перерыв. Толстой уезжает на хутор в Самарскую губернию, работает над
арифметикой и занят печатанием «Азбуки». На осень 1872 г. падает значительное количество свидетельств о работе Толстого над романом времен Петра.
В письме к А. А. Фету от начала сентября 1872 г. Толстой пишет: «Пришла дурная погода и дух работы и тишины приближается и я ему радуюсь». Около 30 сентября Толстой писал Н. Н. Страхову: «Все эти последние дни насилу удерживал потребность начать свою настоящую работу. Теперь, благодаря вам, я могу начать и забыть про Азбуку».1212
Толстой. Собр. соч., XVIII т., изд. Саблина, стр. 187.
(Страхов помогал Толстому при печатании Азбуки); В письме к А. А. Толстой, относящемся к октябрю 1872 г., Лев Николаевич сообщает: «... В последнее время, кончив свою Азбуку, я начал писать ту большую (я не люблю называть романом), о которой. я давно мечтаю».1213
ПТ, стр. 241.
В начале ноября в письме А. А. Фету Толстой пишет: «Я прилаживаюсь всё писать, но не могу сказать, чтобы начал».1214
А. А. Фет, «Мои воспоминания», II, стр. 256. (Датировано неверно)
В неопубликованном письме С. А. Толстой к Т. А. Кузминской от 28 октября 1872 г. мы читаем.: «Около 1-го ноября выйдет наша Азбука. Левочка уже начал новый роман, и очень весел и радуется будущему своему труду» (ГТМ). В письме Софьи Андреевны к Ст. Андр. Берсу от 19 ноября мы находим следующую картину занятий Толстого: «Левочка сидит, обложенный кучею книг, портретов, картин и нахмуренный читает, делает отметки, записывает. По вечерам, когда дети ложатся спать, рассказывает мне свои планы и то, что он хочет писать; иногда разочаровывается, приходит в грустное отчаяние и думает, что ничего не выйдет, иногда совсем близок к тому, чтобы работать с большим увлечением; но до сих пор еще нельзя сказать, чтобы он писал, а только готовится. Выбрал он время Петра Великого».1215
С. А. Берс, «Воспоминания о Толстом», 1894, стр. 45.
Под 27 ноября в Записной книжке Толстого перечислены книги, освещающие эпоху Петра: «Голиков, Гордон, Устрялов, Пекарский, Посошков и Бантыш-Каменский». 30 ноября С. А. Толстая пишет своей сестре Т. А. Кузминской: «Теперь Левочка очень усердно работает над историей Петра Великого. Собирает материал, читает, пишет, ужасно трудится и хочет писать роман из этой эпохи. Мы ведем более, чем когда-либо уединенную и трудовую жизнь». Подлинник хранится в ГТМ. Не довольствуясь имеющимися материалами, Толстой 6 декабря запрашивает П. Д. Голохвастова о следующих книгах: «1) Posselt. 2) Жизнь Лефорта и анекдоты Штелина. 3) Гордона дневник. 4) Забелин. Домашний быт русск. царей и 5) Забелин. Опыт изуч. русской древности. 6) Болотова. 7) Записки Щербатова., 8) Котошихин. 9) Олеариус. 10) Вебер. 11) Кабинет. П. В. 12) Записки Базевича. 13) Путешествие по России англичанина. Вот сколько мне нужно и у меня нет книг. Я и боюсь злоупотреблять вашей любезностью, да и очень мне хочется иметь эти книги. Те, которые я подчеркнул, мне особенно нужны.1216
ПТСО, стр. 8—9. В архиве С. А. Толстой (ГТМ) сохранился счет книжного магазина И. Г. Соловьева от 4 декабря 1872 г. Из него явствует, что для своей работы над романом Толстым были приобретены следующие книги: 1) П. В. Туманский, «Собрание разных записок и сочинений служащих к доставлению полного сведения о жизни и деяниях государя императора Петра Великого»,
тт. 1, 2, 3, 4, 7. 1787—1788. 2) «Записки Желябужского с 1682 по 2 июля 1709 г.», Спб. 1840. 3) «Словарь достопамятных людей русской земли...», сост. Бантышом-Каменским. М. 1836. 4) «Дневник камер-юнкера Берхгольца, веденный им в России, в царствование Петра Великого, с 1721—1725 гг.». Перевод с немецкого И. Аммона. 4 части. 1721—1725 гг. Изд. 2. М. 1863. (Сохранился в Яснополянской библиотеке со многими пометами Толстого). 5) «Словарь русских светских писателей соотечественников и чужестранцев, писавших в России, сочинение митрополита Евгения». М. 1845. 6) «Альбом 200-летнего юбилея Петра Великого (1672—1872)». Текст П. Н. Петрова и С. Н. Шубинского. Спб. 1872 и 7) «Современники и деятели императора Петра 1-го Великого». Исторический альбом портретов известных лиц. Составлен художником А. М. Лушевым. Спб. 1872.
В письме Толстого H. Н. Страхову от
17 декабря мы читаем: «До сих пор не работаю. Обложился книгами о Петре I и его времени, читаю, отмечаю, порываюсь писать и не могу. Но что за эпоха для художника. На что ни взглянешь, — всё задача, загадка, разгадка которой только и возможна поэзией. Весь узел русской жизни сидит тут. Мне даже кажется, что ничего не выйдет из моих приготовлений. Слишком уж долго я примериваюсь и слишком волнуюсь. Я не огорчусь, если ничего не выйдет».1217
Толстой. Собр. соч., XVIII, стр. 193—194. Датировано неверно.
Через день С. А. Толстая пишет брату: «Левочка всё читает из времен Петра Великого исторические книги. Записывает разные характеры, черты, быт народа и бояр, деятельность Петра и проч. Сам он не знает, что будет из его работы, но мне кажется, что он напишет опять подобную «Войне и миру» поэму в прозе, но из времен Петра Великого».1218
Берс, «Воспоминания о Толстом», стр. 45.
Эти записи Толстого, на которые указывает С. А. Толстая, сохранились, и соответствующие материалы печатаются в настоящем томе.1219
Стр. 414—444.
Благодаря П. Д. Голохвастова за присланные им по запросу книги, Толстой пишет 12 января 1873 г.: «Мучаюсь, волнуюсь, ужасаюсь перед представляющимся, отчаиваюсь, обнадеживаюсь и склоняюсь к тому убеждению, что ничего, кроме муки, не выйдет».1220
ПТСО, стр. 10.
В тот же день, 12 января, Толстой обращается за сведениями к своему знакомому В. К. Истомину, жившему в то время в Новочеркасске: «У меня к вам просьба. Вы живете недалеко от Азова. Может быть и сами бываете, а может быть знакомые ваши. Мне нужно вид — картину того места, где стояли войска и были военные действия при Петре. Мне нужно знать, какие берега Дона, Мертвого Донца, Кутерьмы там, где высоко, где низко. Есть ли горы, курганы. Есть ли кусты — чилига или что-нибудь подобное — какие травы? Есть ли ковыль? Какая дичь? Да и вообще течение Дона от Хопра, какой общий характер имеет, какие берега? Может быть есть книги об этом специальные, то назовите». И в приписке: «Да нет ли чего-нибудь мне неизвестного, местного об Азовских походах Петра». Хотя на письме помета адресата о получении письма 17 января 1872 года, считаем год проставленным ошибочно, что часто случается в начале нового года.1221
Текст письма опубликован в «Литературной газете», 1935 г., № 64 (555).
16 января 1873 г. С. А. Толстая занесла в свою записную книжку: «Занят он теперь чтением материалов из истории времен Петра Великого. Его вдруг охватило какой-то бессознательной потребностью избрать себе умственную деятельность
именно из этого времени. Как это подкралось — было даже незаметно. Он записывает в разные записные книжечки всё, что может быть нужно для верного описания нравов, привычек, платья, жилья и всего, что касается обыденной жизни особенно народа и жителей вне двора и царя. А в других местах записывает всё, что приходит в голову касательно типов, движения, поэтических картин и проч. Эта работа мозаичная. Он вникает до таких подробностей, что вчера вернулся с охоты особенно рано и допытывался по разным материалам, не ошибка ли, что написано, будто высокие воротники носились при коротких кафтанах. Л. предполагает, что они носились при длинных верхних платьях, особенно у простонародья. Вечером мы читали вслух записки
