Степан Аркадьич взял письмо, с недоумевающим удивлением посмотрел на тусклые глаза, неподвижно остановившиеся на нем, и стал читать.

«Я вижу, что мое присутствие тяготит вас. Как ни тяжело мне было убедиться в этом, я вижу, что это так и не может быть иначе. Я не виню вас, и Бог мне свидетель, что я, увидев вас во время вашей болезни, от всей души решился забыть всё, что было между нами, и начать новую жизнь. Я не раскаиваюсь и никогда не раскаюсь в том, что я сделал; но я желал одного, вашего блага, блага вашей души, и теперь я вижу, что не достиг этого. Скажите мне вы сами, что даст вам истинное счастье и спокойствие вашей душе. Я предаюсь весь вашей воле и вашему чувству справедливости».

Степан Аркадьич передал назад письмо и с тем же недоумением продолжал смотреть на зятя, не зная, что сказать. Молчание это было им обоим так неловко, что в губах Степана Аркадьича произошло болезненное содрогание в то время, как он молчал, не спуская глаз с лица Каренина.

— Вот что я хотел сказать ей, — сказал Алексей Александрович отвернувшись.

— Да, да... — сказал Степан Аркадьич, не в силах отвечать, так как слезы подступали ему к горлу. — Да, да. Я понимаю вас, — наконец выговорил он.

— Я желаю знать, чего она хочет, — сказал Алексей Александрович.

— Я боюсь, что она сама не понимает своего положения. Она не судья, —оправляясь говорил Степан Аркадьич. — Она подавлена, именно подавлена твоим великодушием. Если она прочтет это письмо, она не в силах будет ничего сказать, она только ниже опустит голову.

— Да, но что же в таком случае? Как объяснить... как узнать ее желание?

— Если ты позволяешь мне сказать свое мнение, то я думаю, что от тебя зависит указать прямо те меры, которые ты находишь нужными, чтобы прекратить это положение.

— Следовательно, ты находишь, что его нужно прекратить? — перебил его Алексей Александрович. — Но как? — прибавил он, сделав непривычный жест руками пред глазами, —не вижу никакого возможного выхода.

— Во всяком положении есть выход, — сказал, вставая и оживляясь, Степан Аркадьич. — Было время, когда ты хотел разорвать... Если ты убедишься теперь, что вы не можете сделать взаимного счастия...

— Счастье можно различно понимать. Но положим, что я на всё согласен, я ничего не хочу. Какой же выход из нашего положения?

— Если ты хочешь знать мое мнение, — сказал Степан Аркадьич с тою же смягчающею, миндально-нежною улыбкой, с которой он говорил с Анной. Добрая улыбка была так убедительна, что невольно Алексей Александрович, чувствуя свою слабость и подчиняясь ей, готов был верить тому, что скажет Степан Аркадьич. — Она никогда не выскажет этого. Но одно возможно, одного она может желать, — продолжал Степан Аркадьич, — это — прекращение отношений и всех связанных с ними воспоминаний. По моему, в вашем положении необходимо уяснение новых отношений. И эти отношения могут установиться только свободой обеих сторон.

— Развод, — с отвращением перебил Алексей Александрович.

— Да, я полагаю, что развод. Да, развод, — краснея повторил Степан Аркадьич. — Это во всех отношениях самый разумный выход для супругов, находящихся в таких отношениях, как вы. Что же делать, если супруги нашли, что жизнь для них невозможна вместе? Это всегда может случиться. — Алексей Александрович тяжело вздохнул и закрыл глаза. — Тут только одно соображение: желает ли один из супругов вступить в другой брак? Если нет, так это очень просто, — сказал Степан Аркадьич, всё более и более освобождаясь от стеснения.