Поправляю корректуры и с нежностью и умилением слежу за тонкой художественной работой. Часто у меня слезы и радость от нее.

22 февраля. Утро. Со вчерашнего вечера опять заболел Ваня. У него сегодня уже скарлатинная сыпь, болит горло и понос. Был Филатов и определил.

23 февраля. Мой милый Ванечка скончался вечером в 11 часов. Боже мой, а я жива! 26 В эти тяжелые для семьи Толстых дни М. Л. Толстая писала А. Н. Дунаеву: «Мама́ страшна своим горем. Здесь вся ее жизнь была в нем, всю свою любовь она давала ему. Папа́ один может помогать ей, один он умеет это. Но сам он ужасно страдает и плачет все время» (письмо от конца февр. — март, ГМТ). Подробнее см.: Т. Л. Сухотина, с. 400—404; И. Л. Толстой, с. 216—218. См. также Приложение «Смерть Ванечки».

1897

1 июня. Два года было 23 февраля, что умер мой Ванечка, и с тех пор, написав последнюю страницу в книге дневника, я закрыла ее так же, как закрыла свою жизнь, свое сердце, восприимчивость и радость жизни. И я не ожила, но полнейшее душевное одиночество снова пробудило желание писать дневник. Да и пускай останется на бумаге картина последнего времени моей жизни — главное, замужней жизни. Буду писать строго одни факты, а когда буду более расположена, — опишу и эти промежуточные два года моей столь значительной, по внутреннему ее содержанию, жизни.

Сегодня Троицын день. Ясно, красиво. С утра проводила Таню и Сережу в Москву на свадьбу Маши, которая будет завтра 1 М. Л. Толстая 2 июня 1897 г. вышла замуж за Н. Л. Оболенского. Об отношении родителей к своему замужеству она писала Л. Ф. Анненковой 8 мая 1897 г.: «Мама́ была сначала против моего замужества, так как он очень беден, т. е. ничего не имеет и немного моложе меня, папа же очень любит моего будущего мужа и находит, что он лучший, кого я могла выбрать. Но он жалеет меня и грустит по мне, но мне никогда не высказывает своих мыслей, не дает советов и совершенно отстраняется. Мне очень радостно, что он любит Колю и, главное, верит в него, но мне, конечно, страшно больно подумать о том, что придется расстаться с ним...» ( ГМТ). . Потом читала корректуру XII уже части нового, печатаемого мною издания 2 «Сочинения гр. Л. Н. Толстого», тт. I—XIV. Издание десятое. М., 1897. . Лев Николаевич пишет статью об искусстве 3 В январе 1897 г. Толстой приступил к работе над трактатом «Что такое искусство?». Завершенный в 1898 г. трактат впервые был напечатан в журн. «Вопросы философии и психологии»(гл. I—V в ноябре — декабре 1897 г., гл. VI—XX в январе — феврале 1898 г.). Первое отдельное издание вышло в XV части соч. Толстого, М., 1898, а также выпущено «Посредником» в этом же году. Все издания вышли с большими цензурными изъятиями. Первое бесцензурное издание появилось в 1898 г. в Лондоне на английском яз. в переводе Э. Моода с предисловием Толстого. , и я его до обеда не вижу. В 2 часа обедали. В 3 часа меня стал Лев Николаевич звать ехать верхом. Я отказывалась; но потом мне ужасно захотелось ехать, а главное, одной оставаться было жутко и тоскливо. Мы поехали втроем (третий был Дунаев) и ездили по очень красивым местам Засеки. Были и на рудниках, где копает руду Бельгийская компания, были и в заброшенном «Мертвом царстве», спускались и поднимались в оврагах. Лев Николаевич был необыкновенно нежен со мной и заботлив, и я умилялась и трогалась этим, но прежде это его отношение дало бы мне огромное счастие, а теперь, когда я узнала по его дневникам его настоящее отношение ко мне, — я только умиляюсь его старческой добротой ко мне, и уж никогда не отдамся тем порывам то счастия, то отчаяния, которым предавалась, любя его, — до чтения его дневников. Когда-нибудь опишу эту историю с дневниками, перевернувшую всю мою сердечную жизнь 4 Вероятно, С. А. Толстая имела в виду дневниковые записи Толстого, относящиеся к периоду ее дружбы с С. И. Танеевым после смерти младшего сына Ванечки. 4 февраля 1897 г. Толстой записал в Дневнике: «Соня без меня читала этот дневник, и ее очень огорчило то, что из него могут потом заключить о том, что она была нехорошей женой. Я старался успокоить ее — вся жизнь наша и мое последнее отношение к ней покажет, какой она была женой. Если она опять заглянет в этот дневник, пускай сделает с ним, что хочет, а я не могу писать, имея в виду ее или последующих читателей и писать ей как будто свидетельство» ( ПСС, т. 53, с. 133). См. также Дн. 14 декабря 1890 г. и коммент. 11. .

Ездили мы часа три с половиной, было очень хорошо. Вернувшись, застали А. А. Зиновьева. Лев Николаевич читал с своими гостями немецкое письмо какое-то 5 Возможно, письмо Евгения Шмита, не сохранившееся в архиве, на которое Толстой ответил 11 июня 1897 г. ( ПСС, т. 70, с. 94). , я опять поправляла корректуры. Приехал Андрюша, и, увы! они оба с Мишей ушли на хороводы. У Саши гостит Соня Колокольцева, они гуляли с m-lle Aubert.

2 июня. Опять то же: корректуры с утра, вечером прогулка с Львом Николаевичем, Дунаевым и Маклаковым. Дунаев все говорил (очень громко) о вывозе и привозе товара из-за границы. Красивый закат: на чистом небе яркий шар солнца и одно черное облачко. Думала хорошо и вспоминала счастливое. А теперь наша жизнь больная. Да и в прямом значении Лев Николаевич что-то меня пугает: он худеет, у него голова болит — и эта наболелая ревность! Виновата ли я — я не знаю. Когда я сближалась с Танеевым, то мне представлялось часто, как хорошо иметь такого друга на старости лет: тихого, доброго, талантливого. Мне нравились его отношения с Масловыми, и мне хотелось таких же... И что же вышло!

Вечером были Зиновьев и Фере с женой. Ездила с Сашей на Козловку, встретила мисс Вельш. Луна, сыро, холодно... и как тоскливо!

3 июня. Приехали Маша с Колей женатые. Приехали Танеев и Туркин учить Мишу. Мучительный страх перед неприятностями по случаю приезда Сергея Ивановича заслонил все другие чувства. Маша мне жалка, и я потому чувствую к ней нежность и, конечно, буду ее и любить, и буду помогать ей в жизни, чем могу. Коля производит то же впечатление — хорошего мальчика, но мысль как о муже моей дочери сейчас же исключает хорошее чувство к нему. Это не сила, не поддержка в жизни... Ну, да увидим. Сила моего мужа меня сломила и убила и мою личность, и мою жизнь. А я ли не сильна была — в смысле энергии. Сейчас на душе хорошо и примирительно. Но больно было ужасно видеть ужас и болезненную ревность Льва Николаевича при известии о приезде Танеева. И страданья его мне подчас невыносимы 6 О своем отношении к С. И. Танееву С. А. Толстая писала в «Моей жизни»: «После смерти маленького сына Ванечки я была в том крайнем отчаянии, в котором бываешь только раз в жизни; обыкновенно подобное горе убивает людей, а если они остаются живы, то уже не в состоянии так ужасно страдать сердцем вторично. Но я осталась жива и обязана этим случаю и странному средству — музыке... Отравившись музыкой и выучившись ее слушать, я уже не могла без нее жить... Но сильнее, лучше всех на меня действовала музыка Танеева, который первый научил меня своим прекрасным исполнением слушать и любить музыку... Иногда мне только стоило встретить Сергея Ивановича, послушать его бесстрастный, спокойный голос — и я успокаивалась... Состояние было ненормальное. Совпало оно и с моим критическим периодом. Личность Танеева во всем моем настроении была почти ни при чем. Он внешне был мало интересен, всегда ровный, крайне скрытный и так до конца непонятный совершенно для меня человек» ( Моя жизнь, кн.3, из гл. «Три эпохи», с. 556, 560, 561). . А мои.......

4 июня. С утра тяжелый разговор с Львом Николаевичем о С. nbsp; И. nbsp; Танееве. Все та же невыносимая ревность. Спазма в горле, горький упрек страдающему мужу и мучительная тоска на весь день. Читала корректуры «Власти тьмы»; 7 «Власть тьмы» вошла в XII часть 10-го издания «Сочинений Л. Н. Толстого» (1897). прекрасное, цельное и не лживое произведение искусства. Потом пошла купаться, встретила Танеева, и это напомнило с грустью прошлогодние ежедневные веселые встречи. После обеда он играл Тане свои романсы. Я люблю и его музыку, и его характер: спокойный, благородный п добрый. Потом я переписывала для Льва Николаевича его статью об искусстве. Пришел он меня звать с такой добротой гулять, и мы отлично прошлись. Тяжелая сцена с Андрюшей из-за денег. Он плакал, и мне было его жаль, но он мне неприятен своей слабостью — не мужскою.

Танеев сыграл две «Песни без слов» Мендельсона и перевернул всю душу. Опять переписывала Льву Николаевичу до сна.

Были Маша с Колей, жалкие, худые, слабые... Таня очень мне дорога и мила. Но куда девалась человеческая жизненная энергия, та, которая из меня просится наружу с такой силой?