2 февраля. Днем каталась на коньках с Сашей, Марусей и знакомыми. Как мне было легко и весело кататься! Обедали без Льва Николаевича, он теперь всегда опаздывает и обедает один. После обеда я села шить, позвала Льва Николаевича со мной посидеть, он сказал, что пойдет к себе читать. Мне почему-то стало ужасно грустно, и я заплакала. В сущности никто так не одинок, как я. С утра одна, обедаю одна, вечер одна. Поневоле будешь уходить в концерт и общаться с людьми, которые хоть поговорят серьезно и участливо со мной.

Почувствовал ли Л. Н. мое огорченное сердце, не знаю, но он скоро сошел ко мне, но у меня сидела Анненкова.

Чудесный концерт чехов. Устраиваю трио у себя в воскресенье и приглашала нынче музыкантов 24 См. Дн. 7—27 февраля . .

3 февраля. Много ходила без толку, с тревогой в душе. К обеду радость — получено письмо от Сережи из Канады. У них на пароходе оказалась оспа; духоборов с Сережей ссадили на 19 дней на маленький остров, и карантин теперь. О себе мало он пишет; но, видно, устал, утомлен от роли переводчика, от морской болезни, заботы и проч.

Вечером экстренное симфоническое, знаменитый и крайне противный пианист Падеревский. Был Сергей Иванович.

Дома у Льва Николаевича был Русанов молодой, делал массаж, потом чужой Матвеев и Бутенев. Прочла Микулич (Веселитской) «Встреча с знаменитостью», воспоминания ее о Достоевском, и очень хорошо 25 Вероятно, С. А. Толстая читала воспоминания в рукописи. Позднее они были напечатаны: В. Микулич. Встреча со знаменитостью. М., изд. «Посредник», 1903. .

4 февраля. С утра суета: заехала милая Маня Стахович, потом пришла с фотографией А. И. Маслова, снимала картинки евангельского содержания, которые нам принес Бутенев, какого-то князя Гагарина иллюстрации Евангелия, очень хорошая 26 «Изображения из св. Евангелия и Псалтыря в свободных подражаниях древнейшим источникам». СПб., 1884. . Потом долго возилась с испорченным аппаратом, снимала Анну Ивановну; тепло, вода 4 градуса тепла, мы снимали в саду, на воздухе.

Пришла Маруся, переписывала Льву Николаевичу. Миша дома, говорил о тошноте, в лицей не пошел. Обедали Анненкова и Сергеенко. Поехала вечером опять чехов слушать. Прекрасно играли, но хорош был только квартет Бетховена. Встретились с Сергеем Ивановичем, где шубы снимают. Неприятный разговор о том, что вчера вечером он шел, потом ехал с М. Н. Муромцевой, и рассказ об этом с каким-то глупым смехом. Меня взорвало: какое мне до этого дело! Я очень была строга и брезглива с ним, и он это понял, сконфузился и ушел. А что-то екнуло в сердце, и это досадно, досадно на себя.

Дома застала Льва Николаевича стоящим у стола чайного, длинного, в зале накрытого, и вокруг приехавших из Самарской губернии молокан. Дунаев, Анненкова, Горбунов, Накашидзе, еще крестьянин какой-то, все пили чай, и Лев Николаевич что-то толковал им об Евангелии Иоанна, и до меня шла беседа религиозная.

Не понимаю религиозных разговоров; они нарушают мое высокое, не выразимое никакими словами отношение к богу. Как нет определенного понятия о вечности, о беспредельности, о будущей жизни — этого не расскажешь никакими словами, так нет и слов для выражения моего отношения, моих чувств к отвлеченному, неопределимому беспредельному божеству и вечной моей жизни в боге.

А церковь, а обряды, образа — все это мне не мешает; это то, среди чего я с детства привычна вращаться, когда душа моя настроена к богу, и мне бывает хорошо и в церкви, и во время говенья, и я люблю маленький образок Иверской божьей матери, который всегда висит над моей кроватью и которым тетенька Татьяна Александровна благословила Льва Николаевича, когда он ехал на войну.

Молокане ночуют у нас, и мне неприятно.

5 февраля. Скучнейший концерт Падеревского, утром визиты, фотография Анны Ивановны Масловой. Разговор интересный с Сафоновым и Скрябиным о музыке. Мучительная тоска весь день: не могу примириться с тем разрывом, который я сама устроила с Сергеем Ивановичем. Не спала всю ночь.

7—27 февраля. Двадцать дней я не писала дневника, и, как всегда это бывает, тут-то и было много событий, впечатлений и значительных минут. 7-го утром получила из Киева от Веры Кузминской телеграмму: «Воспаление легких, мама плоха». В понедельник утром я уехала в Киев 27 С. А. Толстая уехала в Киев 8 февраля 1899 г. В ответ на письмо жены от 9 февраля с сообщением о почти безнадежном положении Т. А. Кузминской Толстой писал 11—12 февраля: «Знаю, что все умрем, что в смерти нет ничего дурного, а больно. Очень я ее люблю» ( ПСТ, с. 723—724; ПСС, т. 84, с. 340). . А в воскресенье Гольденвейзер, Алмазов и Сац играли 3-е трио Бетховена, сонату Грига, молодая Вера Алмазова пела, была Л. И. Веселитская, Анненкова и вообще гости, что было крайне тяжело 28 Музыкальный вечер в доме Толстых состоялся 7 февраля 1899 г. «Лев Николаевич, по обыкновению, принимал в музыкантах живейшее участие» (см.: «Дневник В. Ф. Лазурского». — ЛН, т. 37/38, с. 496). . В Киеве застала сестру Таню с ползучим воспалением обоих легких, слабую, с воспаленным лицом, красивую, страдающую и обрадованную мне. Описывать ее болезнь, мое влияние духовное на нее, мои чувства ужаса потерять лучшего друга и мое открытие неожиданное, что такое смерть? Все это я не буду. Верно описать свои чувства и мысли можно только непосредственно, и это написано в моих письмах.