Этот офицер был один из довольно часто встречающихся102
на Кавказе
здесь103
забавных
типов удальцов, образовавшихся по рецепту героев
Но и у этого Ахиллеса была своя пятка, в которую больно можно было уколоть его. Поручик Розенкранц уверял всех, что он чистый Русской, многие же не без основания предполагали, что «он должен быть из Немцов».
В числе их был и Грузинский Князек молодой Прапорщик, который мне так понравился. Он был очень забавен: глаза его блестели, язык немного путался; то он лез целоваться, обниматься и изъясняться в любви со всеми, то схватывал ложки, постукивая ими выскакивал перед песенников и помирая со смеху пускался плясать. Видно было, что офицерский кутеж был для него еще вещью необыкновенной и непривычной: он вполне наслаждался. У него не было еще рутины пьянства; он не знал, что в этом положении можно быть смешным и наделать таких глупостей, в которых после будешь раскаиваться, не знал, что нежности, с которыми он ко всем навязывался, расположат других не к любви, а к насмешке, не знал и того, что
После прапорщика, два старые офицера заказали другую песню, встали и пошли плясать. Пляска их нисколько не была похожа на бестолковую пляску пьяных людей, которые не знают, что делают; напротив, видно было, что они не мало практиковались в этом деле и прилагали к нему все возможное старание и усердие. Один стоял чинно и терпеливо дожидался, пока другой выделывал красивые и разнообразные па. Когда этот останавливался, пускался другой и не менее отчетливо исполнял свою партию. Особенно Подпоручик танцовал так хорошо, что когда он с кондачка, выкидывая ногами, прошел в присядку, все офицеры изъявили громкое одобрение, и молодой прапорщик бросился обнимать его. Одним словом, всем было хорошо, исключая, может быть, одного офицера, который, сидя под ротной повозкой, проиграл другому лошадь, на которой ехал, с уговором отдать по возвращении в Штаб и тщетно уговаривал его играть на шкатулку, которая, как все могли подтвердить, была куплена у Жида за 30 р. сер., но которую он, единственно потому, что находился в подмазке, решался пустить в 15-ть. Противник его небрежно посматривал в даль, упорно отмалчивался и наконец сказал, что ему ужасно спать хочется.
Признаюсь, что с тех пор как я вышел из крепости и решился побывать в деле, мрачные мысли невольно приходили мне в голову; поэтому, так как мы все имеем склонность по себе судить о других, я с любопытством вслушивался в разговоры солдат и офицеров и внимательно всматривался в выражения их физиогномий; но ни в ком я не мог заметить ни тени малейшего беспокойства. Шуточки, смехи, рассказы, игра, пьянство выражали общую беззаботность и равнодушие к предстоящей опасности. Как будто нельзя было и предположить, что некоторым не суждено уже вернуться назад по этой дороге, как будто все эти люди давно уже покончили свои дела с этим миром. — Что это: решимость ли, привычка ли к опасности, или необдуманность и равнодушие к жизни? — Или все эти причины вместе и еще другие неизвестные мне, составляющия один сложный, но могущественный моральный двигатель человеческой природы, называемый esprit de corps?104
"силой спаянности?]
Этот неуловимый устав, заключающей в себе общее выражение всех добродетелей и пороков людей, соединенных при каких бы то ни было постоянных условиях, — устав, которому каждый новый член невольно и безропотно подчиняется и который не изменяется вместе с людьми; потому что, какие бы ни были люди, общая
Карета застучала дальше, а Генерал с Маиором вошли в приемную. Проходя мимо отворенной двери адъютантской комнаты, Генерал заметил мою немундирную фигуру и обратил на нее свое милостивое внимание. Выслушав мою просьбу, он изъявил на нее совершенное согласие и прошел опять в кабинет. «Вот еще человек, — подумал я, — имеющий все, чего только добиваются люди: чин, жену, богатство, знатность; и этот человек перед боем, который Бог один знает чем кончится, шутит с хорошенькой женщиной и обещает пить у неё чай на другой день, точно также, как будто он встретился с нею на придворном бале или рауте у Собранника». Я вспомнил слышанное мною рассуждение Татар о том, что только байгуш может быть храбрым: богатый стал, трус стал, говорят они, нисколько не в обиду своему брату, как общее и неизменное правило. Генерал вместе с жизнью мог потерять гораздо больше тех, над кем я имел случай делать наблюдения, и напротив, никто не выказывал такой милой, грациозной беспечности и уверенности, как он. Понятия мои о храбрости окончательно перепутались.
Я люблю ночь. Никакое самолюбивое волнение не может устоять против успокоительного, чарующего влияния прекрасной и спокойной природы.
Как могли люди среди этой природы не найти мира и счастия? — думал я.
Война? Какое непонятное явление в роде человеческом. Когда рассудок задает себе вопрос: справедливо ли, необходимо ли оно? внутренний голос всегда отвечает: нет. Одно постоянство этого неестественного явления делает его естественным, а чувство самосохранения справедливым.
Кто станет сомневаться, что в войне Русских с Горцами справедливость, вытекающая из чувства самосохранения, на нашей стороне? Ежели бы не было этой войны, что бы обезпечивало все смежные богатые и просвещенные русския владения от грабежей, убийств, набегов народов диких и воинственных? Но возьмем два частные лица. На чьей стороне чувство самосохранения и следовательно справедливость: на стороне ли того оборванца, какого нибудь Джеми, который, услыхав о приближении Русских,105
Начиная с этого слова, переделанного из: Русского и кончая: на штыки Русских? — приведенный текст надписан над зачеркнутым: отряда
с проклятием снимет
«Скажите пожалуйста, что это за огоньки?» спросил я у подъехавшего ко мне Татарского офицера.
«Это Горской в ауле огонь пускает.»106 пущает жигает
«Зачем же огонь пускает?»
«Чтобы всякий человек знал: Русской пришел. Теперь в ауле всякий хурда-мурда будет из сакли в балка тащить».
«Разве в горах уж знают, что отряд идет?»