ЖИЗНЬ ИСТИННАЯ НЕ ПОДЛЕЖИТ СТРАДАНИЯМ.

Но если бы даже одни люди, тем или другим доводом уверили себя, что их ожидает личное бессмертие, или другие, которых очень много, успокоили бы себя часто бессознательно рассуждением Эпикура о том, что смерти я не увижу, так как меня не будет, когда будет смерть, те и другие люди, удалив от себя представление о неизбежности смерти, никогда не в состоянии, если они не имеют истинного понимания жизни, помириться с представлением об ожидающих их, угрожающих им со всех сторон неизбежных страданий. Смерть еще ничего, мы научились жить без страха смерти; но страдания? Страдания, вот что ужасно! — говорят они. Обыкновенно под этим общим словом страданий, смешивают три разные понятия о страданиях: страдания свои телесные, личные, которые собственно и составляють главный ужас, потом вид страданий других людей, потом свои нравственные страдания.

И удивительное дело: утверждение о том, что утверждали не одни стоики, но и все люди, мыслившие о жизни, что страдания суть произведения нашего воображения, что наш взгляд на страдания может или до бесконечно большего увеличить или до бесконечно малого уменьшить страдания, это утверждение из себя выводит людей, боящихся страданий и утверждающих то, что это есть главное бедствие жизни то, что страдания — положительное зло, нисколько не зависящее от нашего взгляда на них. Люди защищают действительность неотвратимость и мучительность страданий, как какую то драгоценность, как опору своего миросозерцания, которую они ни за что не хотят и не могут уступить. И защищая свое представление о страданиях, эти люди всегда смешивают в одно разные рода страданий, умышленно подменяя одно понятие другим, страх перед возможностью своих личных животных страданий — боли, сострадание или вид страданий других и нравственные страдания свои и других людей, все эти роды страданий кажутся им несомненным ничем не уменьшаемым и, главное, ничем не оправдываемым злом.

«Человек привыкший к роскоши обеднел, голодает, мерзнет и принужден жить во вшах».

«Человек молодой, живой, полный силы сидит в одиночном заключении».

«Вагон в 6 тысяч пудов, упав, навалился на человека и придавил ему половину тела. Он лежит под 6-ю тысячами пудами в страшных мучениях. Вот первый вид страданий, отравляющий жизнь людей».

«И все это может быть со мною. Разве это не ужасно?»

Ужасно; и не может быть не ужасно для человека, понимающего свою жизнь, как плотское существование. Вся жизнь такого человека проходила только в том, чтобы увеличивать свои наслаждения. Наслаждения же не что иное, как противоположная сторона страданий. Постель из розовых листьев было наслаждение сибарита, завернувшийся листок в постели было его страдание.

Средины нет для человека, полагающего свою жизнь в плотском существовании. Все его состояния — суть состояния наслаждения, или страдания. И для такого человека богатство и здоровье и вытекающая из него возможность удовлетворения своим похотям — наслаждения, нищета и нездоровье, и связанные с ними лишения — страдания.

Возможность переходить и переезжать с места на место, видеть тех людей, которые ему нравятся — наслаждение, тюрьма — страдание. Состояние, при котором нигде ничего не болит, и человек чувствует незадержанную ничем деятельность своего тела — наслаждение. Завалившийся на живот вагон — страдание.

Но так же, как для человека, понимающего свою жизнь в подчинении личности разуму, не может быть наслаждением его богатство, т. е. средство потворствовать своей личности и утверждать ее, как не может быть наслаждением свобода передвижения и вид тех или других людей, как не может быть наслаждением сознание жизненности своего тела, так не может быть и страданием состояние противоположное этим наслаждениям. Ни в одном из этих случаев нет ничего такого, чтобы препятствовало течению разумной и любовной жизни, как ее понимает такой человек или хоть сколько-нибудь нарушало ее. То, что он, прежде богатый, лишен возможности есть много и греться, когда хочется телу, и состарелся и заболел, все это для него только условия, давным давно известные и ожидаемые и приветствуемые им, как облегчающия для него дело его жизни — подчинение личности закону разума. То же и с заключенным. Страдания его вытекают из представления о том, что его телу надобно бы и можно бы быть свободным. Но для человека, полагающего жизнь в подчинении закону разума, нисколько не важна внешняя свобода или несвобода его тела. Для него важно подчинение его тела закону разума, a подчинение точно так же иногда еще и более возможно в тюрьме, чем на свободе. 6000 пудов лежит на животе человека, раздавив его, как это ужасно? Но что же тут более ужасного, чем то, чему мы, как говорят, подлежим и подвергаемся каждую секунду — залетит одна из биллионов летающих бактерий, и я без 6000 пудов буду точно также лежать и также умру. Но вот> Кондуктор в столкновении поездов прижат к паровику и пар выжигает ему внутренности. На корабле люди поедают друг друга и медленно умирают от голода. На пытке выворачивают ногти и сдирают кожу, человек похоронен живой и просыпается в гробу.

Разве это не положительное зло и такое несомненное, что никакие рассуждения не могут уменьшить его? Вот это то ужасно, говорят люди, точно как будто прямо из рая, из того места, где они никогда не видали и не производили страданий. Точно страдания, которые они сами производят и сами испытывают и воображают великая не только новость, но и неожиданность. Когда они с таким ужасом рассказывают про того человека, который подвергся ужасным страданиям, они как будто подразумевают то, что самое ужасное в этом деле то, что с человеком этим, попавшим в тюрьму или под вагон, или умирающим от голода или рака случилось что то такое, чего никак не должно было случиться, как будто человек всякий предназначен только для того, чтобы пить, есть, курить папироски и веселиться, и вдруг такая неприятная неожиданность. Точно как дети, которые перебили друг другу носы и потом удивляются, что это больно. Ведь хорошо бы было человеку возмущаться против страданий своих и людских, если бы он сам не производил их. А то вся наша жизнь проходит в том, что производим свои и чужия страдания, и потом удивляемся на них, возмущаемся и готовы обвинять в этих страданиях всех, только не себя: т. е. тех, которые производят их. У человека рак, и мы ужасаемся на его страдания, да посмотрите на прошедшую жизнь его, и вы увидите, что не смотря на все предостережения, которые давал ему закон жизни, он старательно делал себе его. Люд Люди умирают без помощи в страшных мучениях на железных дорогах, на полях сражений, на кораблях, в тюрьмах. Да кто же сделал эти войны, дороги, корабли, тюрьмы, и кто гнал этих людей туда? Но нет, отвечают на это, есть люди, которые наследовали страшные мучительные болезни от предков, есть люди, которые никак уже сами ни в чем не виноватые, что попали под вагоны и в тюрьмы, на войну. Но дело не в виноватости, а в причине страданий, и причину эту нам нельзя не видеть. Если бы люди любили друг друга — не могли бы одни из них умирать с голода, не было бы войн, тюрем, не было бы возможности проезжающим задавить человека. А если я участвую в порядках, мучающих людей болезнями, голодом, тюрьмами, ранами, крушениями, то причины страданий, которым подвержен и я, очевидны, они во мне, в моей жизни.

458 А и страдает человек от заблуждений других людей, и заблуждения каждого человека заставляют страдать других. В том то и дело, что человек не может жить для себя одного, не может спастись один, что нет для человека одного его личного блага. В том то и дело, что заблуждение человека производит страдание человека, страдание человека есть последствие заблуждения человека. Человек же, заблуждающийся и страдающий, не есть один личный человек, я, Л. H., a человек это все люди и теперь живущие и прежде жившие и те, которые будут жить. — Это сын человеческий, как называет это Евангелие. И жил, и живет, и может жить в нас только он, этот Сын Человеческий, тот, который не только связан, но есть одно со всеми людьми, который своими страданиями выкупает и свои и чужие грехи, своими заблуждениями производит свои и чужия страдания и своими избавлениями от заблуждений избавляет себя и других от страданий. Ничто не доказывает с такой очевидностью, как страдания, невозможность человеку отделить себя от других людей и жить для своего личного блага.

ЗАЧЕМ СТРАДАНІЕ?