Все материалы
Кинематографщик и фотограф преследовали. В Москве узнали и приветствовали — и приятно, и неприятно, потому что вызывает дурное чувство самомнения.
Встал поздно, пошел ходить по лесам до завтрака.
В Москве тяжело от множества людей.
Хочу перестать играть в карты, как то совестно. Не брался за работу. Теперь 2 часа. Еду верхом. Тоже надо бы бросить.
Живу совершенно скотски; хотя и не совсем беспутно, занятия свои почти все оставил и духом очень упал.
Теперь лето и прелестное лето, и я, как обыкновенно, ошалеваю от радости плотской жизни и забываю свою работу.
Я перебесился и постарел.
Вот уже именно cercle vicieux; как только не в духе, так не любишь людей, а чем больше позволяешь себе не любить, тем больше и больше становишься не в духе.
Видел во сне, что творю нечто ужасное по безнравственному безобразию. Делаю это, и совершенно спокоен.
Приехал Ушаков, и этот прохвост своим апломбом смущает меня.
Чтение газет и романов есть нечто вроде табаку – средство забвения.
Утром хотел писать, но не очень и потому шил сапоги.
Я шил сапоги.
Книг слишком много, и теперь какие бы книги ни написали, мир пойдет всё так же. Если бы Христос пришел и отдал в печать Евангелия, дамы постарались бы получить его автографы и больше ничего. Нам надо перестать писать, читать, говорить, надо делать.
Надо твердо поставить всю жизнь на это: искать, желать, делать одно — доброе людям — любить и увеличивать в них любовь, уменьшать в них нелюбовь.
Очень жарко. Я даже не купаюсь, а то прилив к голове.
Мне тяжело, гадко. Не могу преодолеть себя. Хочется подвига.
Тоска началась, раскаянье в своей дурной жизни.
Описывать жизнь людей так, чтобы обрывать описание на женитьбе, это всё равно, что, описывая путешествие человека, оборвать описание на том месте, где путешественник попал к разбойникам.
Я не люблю писать жалостливо, но я 45 лет живу на свете и ничего подобного не видал.
Даю себе слово никому, исключая в случае крайней физической необходимости, взаймы денег не давать.
