Все материалы
Нынче целый день был для меня моральным отдыхом, необходимость которого так часто бессознательно сознаешь в себе.
Все дни живу бесцветно, но прозрачно, всех люблю естественно, без усилия.
Теперь лето и прелестное лето, и я, как обыкновенно, ошалеваю от радости плотской жизни и забываю свою работу.
Вы, пожалуйста, после неприятного впечатления, которое произведет на вас это письмо, подумайте, что я на траве и сплю, и не выводите никаких обо мне заключений.
Все ушли спать. Я сидел один тихо. И хорошо.
Какой то казак, в то время как я проходил по улице, сказал: «поп! солдат!» и такая глупость, сказанная, может, вовсе не мне, мучила меня.
Исполнил все, исключая писанья.
На душе очень, очень хорошо. Всё думаю: за что мне такое счастье.
Буду пытаться восстать.
Болтовня моя не обещает ничего хорошего.
Приятно, дружно с женой. Говорил ей истины неприятные, и она не сердилась.
Живу совершенно беспечно, не принуждая и не останавливая себя ни в чем: хожу на охоту, слушаю, наблюдаю, спорю.
Вот уже именно cercle vicieux; как только не в духе, так не любишь людей, а чем больше позволяешь себе не любить, тем больше и больше становишься не в духе.
Удивительное дело, в 81 год только только начинаю понимать жизнь и жить.
Всё неясно, но понятно.
Знать, что было и будет, и даже то, что есть, мы не можем, но знать, что мы должны делать, это мы не только можем, но всегда знаем, и это одно нам нужно.
Машинька упрямится. Не сваришь с ней каши.
Читал Шопенгауера.
Чувствую себя очень нездоровым, в самом дурном расположении духа и потому всем недоволен и не могу любить.
Апатия во мне.
Мне тяжело, гадко. Не могу преодолеть себя. Хочется подвига.
