НЕОПУБЛИКОВАННОЕ, НЕОТДЕЛАННОЕ
И НЕОКОНЧЕННОЕ

В 1668 году Астраханский воевода181 Против слов: Астраханский воевода кончая: вдова написано: Анисья Тимофевна много и горя и радости пережила на своем веку старая матерая вдова Анисья Тимофевна Апраксина. 18 Августа в 1695 Вдова А. Т. Апраксина мать царицы Марфы Матвевны приехала в Москву повидаться с дочерью Ц. М. М. и с любимым сыном А. М. Проехав слободы Апраксин, М Матвей В Васильевич возвращался в Москву. Из Саратова Воевода поехал сухим путем. Недалеко от Пензы на него напали Башкирцы, разогнали и перебили его людей и его убили. — Тело подняли, сложили куски в гроб и привезли в Москву к молодой вдове. Остались 4 детей — сирот: 4 мальчика, Андрей, Никита, Федор и Петр да 5-ым вдова182 Против слов: Астраханский воевода кончая: вдова написано: Анисья Тимофевна много и горя и радости пережила на своем веку старая матерая вдова Анисья Тимофевна Апраксина. 18 Августа в 1695 Вдова А. Т. Апраксина мать царицы Марфы Матвевны приехала в Москву повидаться с дочерью Ц. М. М. и с любимым сыном А. М. Проехав слободы осталась беременна и в ту же зиму родила девочку Марфу.

Крестилъ дѣвочку Матвѣевъ, Артамонъ Сергѣевичъ и Лопухина боярыня. Вдова выростила дѣтей, только одинъ Никита умеръ, и дожила радости въ 1682 году. Когда овдовѣлъ Царь Ѳедоръ, на смотръ невѣстъ къ Царю повезли и ея дочь, 15 лѣтнюю ˂красавицу˃ Марфу. Никто не думалъ, чтобы Царь выбралъ Марфу: она была дробна и мелка; но Царь полюбилъ ее и женился на ней. — Женился онъ на ней въ Февралѣ, а въ Апрѣлѣ умеръ. И осталась осталось молодая царица ни девка, ни баба, ни матерая вдова, так что и мать за сыновей радовалась, что они через сестру попали в силу, а дочь жалела больше, чем прежде. —

Из сыновей старший Андрей был виднее всех, и умнее, и добрее, и был любимец матери. За год до выдачи дочери за Царя, мать женила его на девице хорошей, из роду Щетининых, и у сына пошли дети. Но недолго мать радовалась на сына. Сперва он вдался в книги и чуть-чуть не зашолся: уж стал заговариваться.

Мать возила его к старцу в монастырь и его отчитали, но потом, когда сестра стала Царицей, Андрей сделан был ближним комнатным стольником к Царю Ивану Алексеевичу и с тех пор стал пить, так что редко когда бывал трезвым. Мать все также, еще больше, любила его; но сокрушалась о нем. —

Второй сын, Федор, был весь в мать, живой, быстрый и умильный. Не ни сердился, не ни обижал людей и видеть не мог, когда люди злобятся друг на друга или казнят один другого. Он всегда всех мирил и сердца в нем совсем не было. Хоть он и почтительнее был к матери и добрее всем Андрея, и с женой жил хорошо, только что детей не было, мать не могла совладать с своим сердцем и больше его любила Андрея.

Третий сын, Петр, был тоже хорош; но нравом был в деда, материного отца — упрямый и грубый. Он тоже был женат и с женой жил хорошо, и были дети.

Всех детей любила мать; но жалчее всех была матери дочь — царица. Не могла она без слез смотреть на нее, как загубила она свой золотой век, и не радовали радовало ее ни честь, ни богатство дочери. Отъ того она рѣдко бывала у дочери и, когда пріѣзжала по ея зову, то все плакала, на нее глядючи, и отпрашивалась или къ себѣ въ вотчину подъ187 Переславлем Ростовомъ къ монастырю, гдѣ жилъ монахъ старецъ, ея отецъ духовный, либо къ сыну Андрею. И у тѣхъ сыновей были жены хорошія и невѣстки почтительныя, но тѣ жили хорошо и безъ нея, а въ дому у Андрея, старушка знала, что она нужна. И невѣстку свою Евланью, Андрееву жену, она съ каждымъ годомъ больше любила. Прежде, какъ и всѣ матери, не могла она не ревновать сына къ женѣ его; но что больше узнавала она Евланью, то больше любила ее. —

Давно уж не бывала старушка в Москве; но летом 1695 года приехала погостить к сыну и посмотреть на свою дочь Царицу.

188 26 Января 1696 помер Царь Іоанн Алексеич. Остался одним Царем Петр. 5 Ноября 1695 года в Москве было благодарственное молебствие о благополучном возвращении второго Царя Петра Алексеевича из Азовского похода. —

Царь в ночь приехал с передовыми и остановился в Коломенском дворце и оттуда, как слышно было, намеревался со всеми войсками с торжеством вступить в Москву, когда соберутся все войска из под Азова. —

Старик боярский сын Иван Хованский уж 3-ю неделю с старухой женой жил в Москве, дожидался приезда Царя. Он приехал из Тульских189 Казанских Каширских. вотчин просить за сына, за любимого сына Князя Ивана, взятого стрельцами под Каширою и привезенного в Москву, чтоб судить за воровство и грабеж.

Хованский не поехал бы. Уж он 10-й год, с тех пор как попал в опалу, жил в вотчине и обжился; но жена уговорила его ехать просить за любимого сына. Княгиня была из родовитого дома Голицыных и она надеялась на заступу.

У ней рука была у Царицы Натальи Кириловны, у Лопухиных и у Царя Ивана по Апраксиным. Но, побившись недели 2 в Москве, и муж и жена увидели, что у Ивана Царя, у Лопухиных нет силы, а вся сила в Царе Петре. Старуха и тут нашла дорогу через мамку Царя Петра, Голицыну, она дошла до Бориса Алексеевича и послала к нему мужа. Борис Алексеевич принял старика и обещал попросить Кн. Федора Юрьевича (Ромодановского) подождать пытать молодого Кн. Ивана до приезда Царя.

Теперь Царь приехал. Старики стояли во дворе у Головина, Федора Алексеевича. Он был свой. Утром рано пошли к обедни.

Весь великой пост 1696-го года Царь Петр Алексеич прожил в Воронеже на корабельной верфи. — Народа согнано было много тысяч. И лесу свезено было зимним путем много тысяч деревьев. На луговой стороне Вороны реки были настроены балаганы для народа; и тут с ранней зари до позднего вечера стучали топоры, сипели пилы, визжали подпилки, оттачивавшие снасти, звенели обухи по железным гвоздям и скобам, с утра до вечера стоял ровным гулом говор рабочего народа; изредка кое где поднимался крик на лошадей, подвозивших лес, слышались запевы мужиков, поднимавшпх бревно или бабу. И в обед и ужин слышали топот и говор народа. Во все место, сколько глазом окинуть, земля по снегу была устлана опилками, стружками. Со всех сторон дымились печи кухон и на стружках в котлах кипела смола. —

Весна была в этом году не дружная. Начало таять с масляницы, согнало весь снег, а потом подул сивер, и холода держались долго, и лед не трогался. На Дарьи только взломало лед на Дону и завесенело. На Алексея Божья человека в полдни было тепло, как летом. По Вороне шла икра, поля были черные, около жилья зеленелась крапива, грачи и жаворонки прилетели, солнце ходило высоко и пекло в упор, как летом. Снег оставался только по правому берегу реки под кручью и промежду балаганов под лесом, досками и опилками. Вода бежала ручьями, грязь была липкая и густая. —

Царский посланец на самого Алексея Божия Человека приехал из Архангельска, дворянин Алексей Алексеич Головин, и привез с собой оттуда корабельных мастеров 43 человека: 7 немцов и 36 русских. Алексей Алексеич только приехал ночью в Воронеж на воеводский двор, только дождался лошадей и приехал на верфь, захватив с собой немца Флита, корабельного мастера и Евсея Мартемьяного десятского. Алексея Алексеича ямщик прямо провез к Царской избе, но в избе деньщик Александр сказал, что Царь на верфи.

190 Давай провожу. — Из Москвы, что ль, — спросил Александр, выходя из избы.

«То Царей мало что один, три — с Царевной было, а теперь ни одного у нас,192 Против слов: Старое и новое, кончая: у нас, на полях написано: Ссора Голицыныхъ съ Долгор[укими] изъ за Лефорта. Головинъ миритъ. Его мать. Къ ней ходятъ 3 сына Алексан., Ник., Иванъ, жена съ Абокумомъ — дура, соперничество съ Долгор[укимъ.] сирот на Москве не осталось. — Закатилася наша, солнушко, забубенная головушка. В пятницу провожали. Подали возок Царский. Посадил тута шута, деньщиков, сам ввалился в деньщиковы сани, пошел! Теперь, я чаю, уж в Воронеже буровит. Ох, подумаю, Аниките Михайлычу нащему воеводство на Воронеже не полюбится. Разозжет его там наше-Питер-дитятко».

Так говорил Головин Федор Алексеевич, у себя в дому угощая гостей — Лефорта, Франца Яковлича, Репнина старика, Князь Иван Борисыча и Голицыных двух: Князь Борис Алексеича и Князь Михаила Михайлыча.

Дом Головина был большой, деревянный, новый — на Яузе. Головин зачаль строить его после похода в Китай. И в Москве не было лучше дома и по простору и угодьям и по внутреннему убранству. Федор Алексеевич много из Китая привез штофов, дорогих ковров, посуды и разубрал всем дом. А Аграфена Дмитревна, мать Федора Алексеевича, — она была из роду Апраксина, — собрала дом запасами из Ярославской да из Казанских вотчин. Подвалы полны были запасами и медами, и к каждому разговенью пригоняли скотину и живность из вотчин.

Гости сидели в большой горнице, обитой по стенам коврами. Дверь тоже завешана была ковром. В переднем углу на полстены в обе стороны прибиты были иконы в золоченых окладах, и в самом углу висела резная серебряная лампада. Два ставца с посудой стояли у стены. У ставцов стояли 4 молодца, прислуга. За одним столом, крытым камчатной скатертью сидели гости за чаем Китайским в китайской посуде, с ромом, — на другом столе стояли закуски, меды, пиво и вина. Выпита была 2-я бутылка рому.

Гости были шумны и веселы. Князь Репнин, старший гость, невысокий старичок, с седой окладистой бородой, сидел в красном углу под иконами. Красное лицо его лоснилось от поту, блестящие глазки мигали и смеялись и всетаки беспокойно озирались, соколий носок посапывал над белыми подстриженными усами, и он то и дело отпивал из китайской чашки чай с ромом и сухой маленькой ручкой ласкал свою белую бороду. Он был шибко пьян, но пьянство у него было тихое и веселое. Он слушал, посмеивался. Рядом с ним, половина на столе, облокотив взъерошенную голову с красным, налитым вином, лицом на пухлую руку, половина на лавке, лежала туша Бориса Алексеича Голицына, дядьки Царя. — Он громко засмеялся, открыв белые сплошные зубы, и лицо его еще погровело побагровело от смеха, и белки глаз налились кровью.

— Да уж разожжет! — закричал он, повторяя слова хозяина. — Нащ Питер-дитятко, ох — и орел же..

И Борис Алексеич опрокинул в рот свою чашку и подал ее хозяину и, распахнув соболий кафтан от толстой красной шеи, как будто его душило, отогнулся на лавку и упер руки в колена. —

Другой Голицын, Михаил Михайлыч, худощавый черноватый мущина с длинным красивым лицом, помоложе других, сидел нахмуренный и сердито подергивал себя за ус. — Он пил наравне с другими, но видно было, что хмель не брал его, и он был чем-то озабочен. Он взглянул на двоюродного брата Бориса Алексеича и опять нахмурился. Веселее и разговорчивее и трезвее всех был Франц Яковлевич и хозяин. — Франц Яковлич не по одному куцему мундиру, обтянутым лосинам и ботфортам обтянутых лосинам и ботфортах на ногах п бритому лицу и парику в завитках отличался от других людей. И цвет лица его, белый с свежим румянцем на щеках, и звук его голоса, не громкий, но явственный, и говор его русский, не совсем чистый, и обращенье к нему хозяина и других гостей, снисходительное и вместе робкое, и в особенности его отношение ко всем этим людям, сдержанное и нераспущенное, отличали его от других. Он был высок, строен, худощавее ходя худ уж всех других. Рука его была с кольцом и очень бела. Он приятно улыбнулся при словах хозяина, но, взглянув на Голицына, когда тот вскрикнул, тотчас же отвернулся презрительно. —

Хозяин, среднего роста, статный красавец лет сорока, без одного седого волоса, с высоко поднятой головой и выставленной грудью (Ему неловко было сгорбиться) и с приятной свободой и спокойствием в движеньях и светом и ясностью на округлом лице, соблюдал всех гостей, но особенно и чаще обращал свою всегда складную, неторопливую речь звучным волнистым голосом к Францу Яковличу.

1.

Из Воронежа, к Черкаску на кораблях, на стругах, на бударах, вниз по Дону бежало царское войско. Войско с запасами хлебными и боевыми шло в поход под Азов. На страстной начали в Воронеже грузить на суда пушки, ядра, бомбы, порох, свинец, кули с овсом, мукой, крупой, рыбу, соль, водку, сбитень, а после Святой стали подходить войска. Садились на суда и плыли вниз по Дону. 195 Против слов: по Дону. кончая: два полка на полях написано: говорят о том, что он строил флот, палатка. А ты сам достань. Сейчас поищу, видит как надо отвечать, вина дай. Петр не пьян,

Всех стругов с войсками и запасами было 1300. Если б все струги шли в нитку один за другим, они бы вытянулись на 50 верст; а так как они шли в 3 части и далеко друг от друга, то передние уж близко подходили к Черкаску, а задние недалеко отошли от Воронежа. Впереди всех шли солдатские полки на 111 стругах; за ними плыли потешные два полка196 Против слов: по Дону. кончая: два полка на полях написано: говорят о том, что он строил флот, палатка. А ты сам достань. Сейчас поищу, видит как надо отвечать, вина дай. Петр не пьян, с Головиным Генералом, в третьих плыл Шейн боярин, над всеми воевода, со всеми войсковыми запасами.

Позади всех, на неделю вперед пустив войска на стругах, плыл сам Царь в 30 вновь построенных кораблях с приказами, казною и начальными людьми.

В Николин день, 9-го Мая, на половине пути у Хопра, Царь догнал и обогнал середний караван, — тот самый, в котором плыли его два любимые потешные полка, Преображенский и Семеновский. В караване этом было 77 стругов. Впереди всех шли 7 стругов с стрелецким Сухарева полком по 130 человек в каждом, позади — Дементьева, Озерова, Головцына, Мокшеева, Батурина стрелецкие полки на 29 стругах; за ними шел Семеновский полк на 8 стругах, а за ними с казною 2 струга, 2 судейских, 1 дьячий, 1 духовницкий, 2 бомбардирских, 1 дохтурский, 3 Немца Тимермана с разрывными запасами, за ними — с больными 9 стругов, за ними генеральские 2 струга и, позади всех, 13 стругов Ѳ амендина полка, и на них по 100 человек Преображенского полка, всех 1200.

В Преображенском полку большая половина была новобранцы. — Собрали их на святках в Москве из всяких людей, и жен и детей их поселили в Преображенском, а самих, одели в мундиры темнозеленые и обучили солдатскому строю. Новобранцы были больше боярские холопы, но были и посадские люди и дворяне бедные. Прежние солдаты прозвали новобранцев обросимами, и на плыву отпихнули обросимов на особые струги. Обросимы плыли позади всех.197 В тот самый последний набор Преображенских солдат записался в Преображенском попов сын Алексей, из села Всесвятского. Отец хотел его на свое место поставить, но Алешка, хоть и понятлив был к грамоте, не захотел быть попом, убежал от отца и задался в холопство к Боярину Шереметеву по знакомству с дворецким боярским. И, бывши в холопстве, попался в воровстве и был пытан, но очистился огнем и отпущен. А в этом году записался в Преображенское и прозван Щепотевым, за то, что у него походка мелкая, с перевальцем. Щепотев плыл на последнем струге. Щепотев с двумя товарищами поутру стоял на рулю. 24 пары гребли, стоя, по 12 весел на каждой стороне. Остальные солдаты, кто спал, кто перебувался, кашевары варили кашу.

На заднем струге плыли прапорщик Немец, сержант Бухвостов Бухвостовов и 106 человек солдат обросимов. Всю ночь они плыли на гребле, чуть не утыкаясь носом в корму передового струга.

Накануне была первая гроза. В полден был гром и молния, и во всю короткую ночь прогромыхивало за горами правого берега, и молонья освещала темную воду и спящих солдат в повалку на нового леса палубе и гребцов, стоя равномерно качавшихся и правильно взрывающих воду. В ночь раза два принимался накрапывать дождь, теплый, прямой и редкий. К утру на небе стояли прозрачные тучи, и на левой стороне, на востоке, каймою отделялось чистое небо, и на этой кайме поднялось красное солнце, взошло выше, за редкие тучи, но скоро рассыпало эти тучи, сначала серыми клубами, как дым, а потом белыми курчавыми облаками разогнало эти тучи по широкому небу небо и светлое, не горячее, ослепляющее, пошло все выше и выше по чистому голубому небу.

Дело было к завтраку. С рассвета гребла все таже вторая смена 16 пар по 8 весел со стороны. И уж намахались солдатския руки и спины, наболели груди, налегая на веслы. Пора было сменить, и уж не раз покрикивали гребцы лоцману. Лоцман был выборный из них же, Обросимов, широкоплечий, приземистый солдат Алексей Щепотев.

— Пора смену, Алексей, что стоишь.

Но Алексей в одной рубахе и портках, в шляпе, поглядывал, щуря на золотое солнце свои небольшие глаза, казавшиеся еще меньше от оспенных шрамов, опять вперед, на загиб Дона, на струги, бежавшие впереди; и только всем задом чуть поворачивал руль, и не отвечал.

— Вишь чорт, у его не бось жопа не заболит поворачивать то, — говорили солдаты, раскачиваясь, занося весла.

Из рубленной каюты на корме вышел Немец капитан в чулках, башмаках, и зеленом [?] расстегнутом кафтане. Огляделся.

— Алексе, — сказал он, — которы смен.

— Вторая, Ульян Иваныч.

— Надо сменить. А парус не можно? — спросил Немец.

— Не возьмет, Ульян Иваныч, вон видишь — на Черноковым струге пытались, да спустили опять, — сказал Щепотев, указывая вперед на дальние струги, загибавшие опять вперед по Дону.

— Ну сменяй.

— Позавтракали чтоль? — спросил Алексей.

— А то нет, — отвечали с носу, прожовавши хлеб.

— Смена! — крикнул Алексей негромко, и сразу подняли веслы гребцы, и зашевелились на сырой палубе, потягиваясь, поднимаясь, застучали ноги, и 16 человек гребцов подошли на смену, и один старшой подошел на смену лоцмана.

— Ну, разом, ребята! берись!

Стукнули глухо о дерево борта ясеновые, уж стертые, весла, ударили по воде, но заплескали не ровно.

— Но черти! заспались, разом!

Тихий голос запел: «Вы далече, вы далече... во чистом поле», — весла поднялись, остановились и разом стукнули по дереву борта, плеснули по воде, и дернулся вперед струг, так что качнулся Ульян Иваныч, закуривавший трубку у выхода из каюты, и Алексей Щепотев, переходивший в это время к носу, скорее сделал шаг вперед, чтоб не свихнуться. Алексей с сменой, снявшейся с гребли, прошел к носу. И все стали разуваться и мыться, доставая ведром на веревке из под носа журчавшую воду.

Позавтракав, сидя кругом котла с кашей, каждый с своей ложкой, люди помолились на восток, и расселись, разлеглись по угламь на кафтанах, кто работая иглой, чиня портища, кто шилом за башмаками, кто повал повалясь на брюхе на скрещенные руки, кто сдвинувшись кучкой, разговаривая и поглядывая на берега, на деревню, мимо которой шли и где, видно, народ шел к обедни, кто в отбивку от других сидя и думая, как думается на воде. Алексей Щепотев200 Далее в подлиннике выделенная чертой вставка, неизвестно куда относящаяся: за грамотность и за ловкость и за силу был сразу отличен между Обросимами. И капитан, и прапорщик, и сержант знали его и ему приказывали, когда что нужно было приказать роте. лег на своем местечке у самого носа на брюхо и глядел, то вниз на смоленый нос, как он пер по воде и как вода, струясь, разбегалась под ним, то вперед, на лодку и правило переднего струга, как они шагов за 100 впереди струили воду.201 Со слов: струили воду, кончая: он удивлялся поверх текста написано: Вспоминает холопскую службу. Прислушивается к рассказам к тому об Царе пристает. Кругом его шумел народ, смеялись, храпели, ругались, весело покрикивали гребцы, еще свежие на работе и еще только разогревшие разогревшиеся и развеселившиеся от работы. На берегу, близко, слышен был звон, и солдаты перекрикивались с народом из села. Он не смотрел, не слушал и не думал, и не вспоминал, а молился Богу. И не об чем нибудь, он молился Богу. Он и не знал, что он молится Богу, а он удивлялся202 Со слов: струили воду, кончая: он удивлялся поверх текста написано: Вспоминает холопскую службу. Прислушивается к рассказам к тому об Царе пристает. на себя. Ему жутко было. Кто он такой? Зачем он, куда он плывет? Куда равномерное поталкива поталкивание весел с этим звуком, куда несет его? И зачем и кто куда плывут? И что бы ему сделать с собой. Куда бы девать эту силу, какую он чует в себе? С ним бывала эта тоска прежде и проходила только от водки. Он перевернулся.

— Мельников! — крикнул он, — чтож помолить имянинника-то, — сказал он солдату Николаю Мельникову.< Мельников как раз нес вино в чашке.>

— Вот дай пристанем, — отвечал Мельников.

Алексей встал и сел на корточки, оглядываясь. Два немца офицера сидели у входа в каюту на лавке лавку и пили пиво, разговаривая и смеясь. Кучка сидела около расскащика-солдата.

Алексей подошел к ним, послушал. Один рассказывал, как два Татарские князя, отец с сыном, поссорились за жену. Алексей опять лег.

— Быть беде со мной, — подумал он, — это бес меня мучает. —

Вдруг позади, далеко, послышалась пальба. Бум, бум, — прогудели две пушки. Остановили и бум, прогудела еще пушка, и еще три с разу. Все поднялись и столпились к корме. Но видеть ничего нельзя было. Недавно только загнули колено, и в 1/2 версте плесо упиралось в ту самую деревню, какую прошли, и загибалось на лево. Солдаты судили, кто палит: одни говорили — Князь какой празднует, другие смеялись — Турки. Немцы тоже подошли, говорили по своему. У старшего немца была трубка, он смотрел в нее. —

— Одевайтесь! — крикнул Ульян Иваныч. — Это Величество Царь!

Солдаты побежали одеваться. Офицеры тоже. Когда Щепотев в чулках, башмаках, в суконном зеленом камзоле вышел на палубу, сзади, уж пройдя деревню, видно было судно с 3 парусами. На переднем струге тоже засуетились. Немцы с переднего подошли к корме, с заднего к носу, и переговаривались. Солдаты одевали, чистили, подметали струг. От Генерала пришло приказанье одеть солдат и приготовить ружья к пальбе холостыми зарядами. На воде, впереди, показалась лодка; в ней сидели гребцы и гребли вверх. В лодке сидел маленький Генерал в шляпе немецкой и камзоле и с ним еще два офицера. Их приняли на струг, это был Головин Автоном Михайлыч. Он приехал встречать Царя. Когда увидали, что корабли шли парусом, попробовали выставить свой, но ветерок был с боку, и парус заплескивался. Солдаты встали в строй в три шеренги, Ротный кома командир стал сбоку, Генерал с стряпчим впереди. Гребцы налегали на весла и искашивались, смотрели из за спин на приближавшийся корабль. За кораблем первым виден был 2-й и 3-й. Корабль первый догнал на выстрел, и весь был виднешенек на широком плесе с своими 3-мя парусами, с рубленой горенкой на палубе и с пестрым народом. Корабль был крутобокий, черный, высокий. С боков под палубой высовывались пушки. Корабль догонял скоро, но на новом повороте, видно было, стали заполаскиваться паруса. Видно сало: зашевелился народ, стали убирать паруса, упал передний малый парус, потом большой свалился на бок, и его стащили. Видно, высунулись длинные весла, и опять корабль стал нагонять струги. Все виднее и виднее становилось. Народ можно было различать. Один Генерал уже показал на народ на палубе и сказал: вон Царь. Уже струг стал забирать влево, чтоб дать дорогу кораблю справа, но корабль все шел прямо за ним; уже видны были веревки на мачтах, видна была фигура на корабле: половина человечья, с руками над головой, как будто держит загиб носа, и204 Слово: и написано дважды. с рыбьим хвостом, прилипшим к205 князьку смоленой смоленому спайке, уж видно было, как вода разбегалась под истопом [?]. Уже слышно стало, кроме своих ударов весел, как там, на том корабле, налегали, ломили в раз по 16 весел. Шагах в 50 под кораблем забурчала вода, и нос круто поворотил на право, и стал ясно виден народ на палубе. Много стояло народа.

— Тот Царь, этот Царь?

Только стали признавать Царя со струга, как вдруг опять выпалили из пушек, так что оглушило на струге, и закачалась под ним вода,207 Со слова: вода, кончая: правой поперек текста написано: Зацепилась зa веревку шляпа. и дымом застлало вид. —

— Пали, — закричал Генерал, и со струга стали вверх палить солдаты; отозвались на другом, переднем, и далеко впереди пошла стрельба. Когда дым разошелся, корабль сравнялся до половины струга. На носу, высоко над стругом, стояли три человека, два высоких, один низкой. Один из высоких, в желтом польском кафтане, в чулках и башмаках, стоял ближе всех к борту, поставив одну ногу на откос и, упершись на нее левой рукой, снял, правой208 Со слова: вода, кончая: правой поперек текста написано: Зацепилась зa веревку шляпа. шляпу с черноволосой головы, замахал ею и закричал:

— Здорово, ребята.

Это был Царь. Кто и никогда не видал его, как Щепотев, все сейчас узнали его. Солдаты закричали.

— Здорово.

Царь подпрыгнул вдруг, бросил шляпу, и она упала в воду. Он засмеялся и вскочил, повернулся и что то стал говорить своим.

Щепотев не видал ничего больше, он бросил ружье на палубу и, быстро перекрестившись, шарахнулся головой вниз в воду в то место, где упала шляпа, когда он вынырнул, вынурнул на корабле и на струге перестали грести. Он отряхнул волоса, оглянулся, увидал шляпу и, взяв в зубы за самый край поля, в размашку поплыл к кораблю. У веревочной лестницы внизу уж стоял Александр, молодой красавец, Деныцик Царский, чтоб принять шляпу. Щепотев ухватил рукой за лестницу, другой перехватил шляпу и, как будто не видя Александра, махал шляпой по направлению к Царю, который, перегнувшись через борт, смеялся, глядя на мокрого толсторожего солдата. Вдруг лицо Царя передернулось; он сощурил один глаз и потянулся всей головой и шеей в одну сторону210 хрипящий и совсем другим голосом закричал на деньщика:

— Куда полез! Алексашка! Пусти его.

Алексашка подхватил под руку Щепотева и, давая ему дорогу,211 Слова: давая ему дорогу, написаны дважды. как кошка живо влез на верх.

— И то посмотреть водолазную собаку, — сказал он Царю.

Лицо Царя все еще было сердито, он еще дергал шеей, видно, раздосадованный тем, что его заставили ждать; но лицо красавца-Алексашки не изменилось, он как будто не видел, что Царь сердится. Когда Щепотев вылез, Царь осмотрел его. Широкие плечи, толстые кости, красная шея и умная, смелая рожа Щепотева видно понравились Царю. Он потрепал его по голове.

— Молодец, дать ему рубль и водки.

Щепотев почувствовал сильный запах вина от Царя, и вдруг на него нашла смелость. Он фыркнул, как собака, и сказал:

— А какже я от своего струга отстану.

Царь опять посмотрел на него.

— Ты из каких?

— Из дворян, Государь, только дворов то у меня только свой один был, и тот развалился.

В это время на корабль лез Генерал Головин, и Царь пошел к нему, обнял его, показал на одного из своих: — «Иван тут!» Братья поцеловались. Царь ушел в рубку, и корабль тронулся мимо струга. —

Щепотеву дали водки. Щепотев покричал своим и сел на палубе, выжимая платье. У Царя шло гулянье. Через час Щепотева позвали в рубку. Все были пьяны. Головин лежал под столом. На ногах были Царь и З Зотов .

— Ну рассказывай, — сказал Царь.

Щепотев начал:212 Поперек чистой части страницы написано: Гол Головин А. М. сел на корабль прежде.

Когда Алексей ударился головой об воду и зашумело у него в ушах и засаднело в носу, он не забывал, где корабль и где струг, чтобы не попасть ни под тот, ни другой; и под водой повернулся влево и, не достав до дна, опять услыхал, как забулькала [вода] у него в ушах, и стал подниматься до тех пор, пока свежо стало голове. Он поднялся и оглянулся. Вправо от него выгнутой смоляной стеной с шляпками гвоздей бежал зад корабля, влево буровили воду струговые весла, шляпа чуть пошевеливалась и черпала одним краем прозрачную воду. — Алексей отряхнул волоса, втянул и выплюнул воду и по собачьи подплыл к шляпе, чуть за край поля закусил ее белыми сплошными зубами. Кто то что-то закричал с корабля. Алексей набрал воздуху в свою толстую бычачью грудь, выпростал плечи из воды и, оскалив стиснутые на поле шляпы зубы, в размашку, да еще пощелкивая ладонью по воде, поплыл за кораблем. Промахав сажень 10, Алексей оглянулся и увидал, что он не отставал, но и ничего не наверстывал. Теже шляпки гвоздей были подле него и веслы впереди. Тогда он вдруг перевернулся вперед плечем и наддал, так что сравнялся с веслами. На корабле закричали опять, подняли весла и скинули веревочную лестницу.

Не выпуская из зуб шляпу и обливая лестницу и бок корабля водою с платья, Алексей влез, как кошка,213 Не зачеркнуто: не ступая по продольным веревкам, не ступая на поперечные, и прыжком перекинувшись через борт, обмял еще на себе штаны, выдавливая воду, отряхнулся, как собака из воды, и, переложив шляпу на ладони обеих рук, остановился, оскаливаясь и отыскивая глазами Царя. Хоть и мельком он видел Царя на носу, хоть и много стояло теперь перед ним господ, бояр и генералов, Алексей сразу увидал, что Царя не было. Высокий ловкий щеголь в темнозеленом с красной подбивкой мундире, с веселым лицом и длинной шеей, подошел, точно плыл, такой тихой, легкой поступью и хотел взять шляпу.

— Ну молодец! —сказал щеголь слово ласково, весело, как рублем подарил. Но Алексей перехватил шляпу в одну руку и отвел ее прочь, не давая.

— Ты бы сам достал, а я сам Царю подам, — сказал Щепотев. —

Господа засмеялись. Один из них, особистее всех, с большой головой и болыпим горбатым носом, с окладистой бородой, в атласном синем кафтане, окликнул щеголя:

— Александр, — сказал он, — оставь, — не замай, сам отдаст, Государь пожалует.

— Не замай, отдаст, Федор Алексеич.

— Государь то с Артамон Михайлычем занят, —отвечал щеголь Александр, улыбаясь и тихим приятным голосом и неслышными легкими шагами отошел к корме и кликнул двух корабелыциков, чтоб затерли воду, какую налил Алексей.

— А ты Царя знаешь чтоли? — спросил боярин.

Алексею жутко становилось. И, как всегда с ним бывало, на него находила отчаянность, когда бывало жутко. Он сказал:

— А солнце ты знаешь?

Боярин покачал головой, засмеялся, и другие засмеялись. —

— Вот он, Царь! —сказал Алексей, узнав его тотчас же.

Царь как будто насилу удерживался, чтоб не бежать, такими быстрыми шагами шел из под палатки по палубе, прямо к ним. За Царем пошли было, но отстал Генерал Головин, Автоном Михайлыч с братом [?]. —

Алексей прежде с струга видел Царя и признал его, но теперь, в те несколько мгновений, пока Царь своим иноходным бегом прошел те 10 шагов, которые были до него, он рассмотрел его совсем иначе. Алексей был теперь в том раздраженном состоянии души, когда человек чувствует, что совершается в один миг вся его жизнь, и когда обдумает человек в одну секунду больше, чем другой раз годами. —

Пока шел Царь, он оглядел его всего и запомнил так, что, покажи ему потом одну ногу царскую, он бы узнал ее. Заметил он в лице скулы широкия и выставленные, лоб крутой и изогнутый, глаза черные, не блестящие, но светлые и чỳдные,214 Ударение Толстого. заметил рот беспокойный, всегда подвижный, жилистую шею, белизну за ушами большими и неправильными, заметил черноту волос, бровей и усов, подстриженных, хотя и малых, и мягкость, не курчавость, этих волос,215 Не зачеркнуто: белизну шеи за ушами и выставленный широкий, с ямкой, подбородок, заметил сутоловатость и нескладность, костлявость всего стана, огромных голеней, огромных рук, и нескладность походки, ворочащей всем тазом и волочащей одну ногу, заметил больше всего быстроту, неровность движений и больше всего такую же неровность голоса, когда он начал говорить. То он басил, то срывался на визгливые звуки. Но когда Царь засмеялся и не стало смешно, а страшно, Алексей понял и затвердил Царя на всегда. —

В то время, как Царь шел к нему, Алексей смотрел на него всего, и кроме того думал о том, как и что сказать ему. Одно он понял, увидав Царя, что ему нужно сказать что нибудь почуднее и такое, что бы поманило Царю, такое, чтобы сказать о себе, что он из солдат отличен. Царь засмеялся тем смехом, от которого страшно стало Алексею, когда боярин Федор Алексеич сказал ему, что солдат не отдал шляпу деныцику и сказал: ты сам слазяй.

Царь подошел, взял, рванул шляпу, тряхнул с нее воду и мокрую надел на голову.

— Спасибо, малый, — сказал он, ударив Алексея ладонью по мокрой голове, она мне дорога — дареная. Чтож Алексашке не отдал? Алексашка! —крикнул Царь.

Александра не было видно, но не успел Царь сказать: Алексашка, как он уже был тут, подойдя неслышными шагами и, улыбаясь, подтвердил слова Федора Алексеича.

— Ну чем тебе жаловать за шляпу? — сказал Царь.

[Щепотев] в ту же минуту сказал:

— Нам не [в] привычку нырять, нам и спасибо царское — жалованье большое.

В то время, как Алексей говорил это, он почувствовал запах вина из желудка Царя и, оскалив зубы, прибавил:

— Если хочешь жаловать, вели водки дать. —

Царь не засмеялся, а нахмурился и пристальней посмотрел на широкую, здоровенную, умную и веселую рожу солдата, на его красную бычачью шею и на весь стан, короткий и сбитый. Ему понравился солдат, и задумался о нем, от того и нахмурился.

— Ты из каких?

— Из попов, — проговорил Алексей и засмеялся, но не смел и захрипел.

Все засмеялись.

— A где ж ты, поп, нырять выучился?

Все засмеялись громче.

— На Муроме свой дворишко был.

— A грамоте учился?

— Знаю.

— Зачем же ты в солдаты попал?

— От жены, Государь.

— А что от жены?

Алексей переставил ноги половчей, приподнял плечи и руки, как будто хотел засунуть большие пальцы за кушак, но кушака не было, опустил их назад; но все таки стал так, что, видно он сбирался, не торопясь, по порядку рассказывать.

— Женили меня родители, да попалась блядь, я ее грозить, а она хуже, я ее ласкать, а она еще пуще, я ее учить, а она еще того злее; я ее бросил, а она того и хотела.

От волнения ли, от холоду ли как это часто бывает летом сохнувшего на нем платья, Алексей начал дрожать и скулами и коленками, говоря эти слова. Лицо его стало сизое. Царь захохотал и оглянулся. То самое, что он [хотел] приказать, было готово: Александр принес ведро водки и, зачерпнув ковшем, держал его. Царь мигнул ему. Александр поднес Алексею. Алексей перекрестился, поклонился Царю, выпил, крякнул и продолжал:

— С тоски загулял, пришел в Москву и записался в Обросимы.

— А жена же где?

— Жена на Москве в Преображенском. Начальные люди уж вовсе отбили. Пропадай она совсем. Нет хуже жены. Потому....

Царь217 Со слова Царь кончая пришлют на полях: что Ц Царь , то Менш Меншиков . , как будто его дернуло что то, повернулся и, ударив по плечу Головина, Автонома Михайлыча, стал говорить ему, что солдат этот малый хорош, что он его себе возьмет. Автоном Михайлыч отвечал, что он пошлет спросить про него у Капитана и тогда пришлет Царю. Царь дернулся, как будто выпрастывая шею из давившего галстука. Александр был уж тут.

— А то прикажи, Государь, я его тут оставлю, a тебе, Автоном Михайлыч, весть про него пришлет.

Алексея провел к корме Александр и сдал его другим деныцикам.

— Царь его при себе оставляет, — сказал он, — дайте ему перемениться, ребята. А там его рухлядишку пришлют.218 Со слова Царь кончая пришлют на полях: что Ц Царь , то Менш Меншиков .

Очнувшись на другое утро от вина, которого поднесли ему, Алексея одели в новый кафтан и портки и башмаки и послали его к Царю. —

7205 года, февраля 13 день в субботу на сырной неделе у Красного села на пруде сделан был город Азов, башни и ворота и каланчи нарядные и потехи219 Со слов: потехи кончая: Белова. — поперек текста карандашем написано: не идет. были изрядные, а Государь Петр Алексеевич изволил тешиться.220 Два брата, Раман и Иван Михаилович Посошковы, крестьяне села Покровского, были в этот день в Москве и, отслушав вечерню в Московском Андреевском монастыре, возвращались к стрельцу своему знакомцу Власу Понкратову Белову, у Пимена в Воротниках. Посошковы вели торговое дело кожами. Белов занимался тем же; a, наезжая в Москву, Посошковы становились на дворе Белова. 2 — По улице много брело и валялось пьяных и за церковью Пимена слышались крики толпы, бившейся на кулачки, а с Красного села, где веселился Царь, то и дело трещала пальба ружейная.

Рано утром в воскресенье зазвонили во всех Московских соборах, церквах и монастырях к ранней обедни, a потеха на Красном Пруде еще не отошла, все еще там палили из пушек и ружей.

В Тверскую Тверской заставу на неболыпих на дужках санках, на чалом сытом мерине въехали два мужика из села Покровского. Мужики эти были два брата Посошковы, Раман и Иван. Они ехали в Москву к хлебоедцу и знакомцу давному, отцу Авраамию, строителю Андреевского монастыря.

Посошковы работали на монастырь столярную работу и ехали свести счеты и получить деньги.222 Не зачеркнуто: что Караульные на заставе были стрельцы.... полка. Десятской знал Посошковых и поздоровкался с братьями.

— Здорово живете, Елистрат. Да вот дельцо есть до Отца игумна Андреевского. —

— Как делов не быть.

— Да на денек нынче...223 Против слов: — Да на денек, нынче... на полях написано: Звонили во все колокола.

— А это чтож палят? — спросил Иван, прислушиваясь к раскатам пальбы.

— У Царя гулянье. Азов празднуют.

— Так, — сказал Иван и посмотрел на брата.

Меньшой Иван был мужик невысокий, кремнястой, сухой, рыжеватый, с маленькой бородкой и весь конопатый. Старший Роман был повыше, с длинным носом и длинной бородой. Роман, как глядел на ворота, так и не спустил глаз и ничего не сказал. —

— Так, так, — гуляет. А нынче дни прощеные. Приведет ли Бог вернуться. Прости Христа ради, дядя Елистрат.

— Бог простит. Простите и нас грешных.

Роман медленно приподнял высокую шапку, поклонился Елистрату, потом перекрестился, надел [шапку] и тронул лошадь по раскисшей от оттепели в проезде дороге.