ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ «ВОЙНЫ И МИРА»

I

1863—1869 годы — это те семь лет «непрестанного и исключительного труда»,4 Л. Н. Толстой, «Несколько слов по поводу книги «Война и мир» — т. 16, стр. 7. который Толстой положил на создание романа «Война и мир».

Шестидесятые годы характеризуются в истории России большим общественным подъемом. Положение народа в настоящем и его исторические судьбы особенно волновали передовое русское общество. Жизнь и творчество Толстого этих лет также отмечены напряженным интересом к народу и его истории.

Общественно-политические условия эпохи, в которую Толстой сложился и как художник и как мыслитель, обстоятельства его личной жизни, его общественная и литературная деятельность с самого начала, с 1850-х гг., способствовали развитию в нем исключительного интереса к крестьянству, к его жизни, быту. Будучи участником Крымской войны, наблюдая «защитников Севастополя на самом месте защиты»,5 Т. 4, стр. 6. Толстой пришел к убеждению, что нужно склониться перед их «молчаливым бессознательным величием и твердостью духа».6 Там же, стр. 7. В 1860-е гг., время страстного увлечения Толстого посреднической деятельностью и школой для крестьянских детей, он еще теснее сблизился с русским народом. И хотя ему казалось, что он был тогда «возбужден и радостен своими особенными, личными, внутренними мотивами», приведшими его «к школе и общению с народом»,7 П. И. Бирюков, «Лев Николаевич Толстой. Биография», М. 1906, т. I, стр. 397—398. в действительности же мотивы были не «свои, личные», а связанные с общественными настроениями эпохи.

Именно в 60-е годы был не только поставлен, но выдвинут на первое место вопрос о роли народных масс в истории. В общественно-исторических условиях эпохи первого демократического подъема — истоки романа «Война и мир», в котором Толстой, как он сам говорил, любил «мысль народную, вследствие войны 12-го года». 8 «Дневники С. А. Толстой. 1860—1891», М. 1928, стр. 37.

Историей России и, в частности, историей Отечественной войны 1812 года Толстой начал интересоваться с молодых лет. В июле 1852 г. двадцатичетырехлетний Толстой, живя на Кавказе, читал «Описание Отечественной войны 1812 года» А. И. Михайловского-Данилевского и затем того же автора «Описание войны 1813 года».9 А. И. Михайловский-Данилевский, «Описание Отечественной войны 1812 года», Спб. 1839 (3-е изд., Спб. 1843); «Описание войны 1813 года», Спб. 1840 (2-е изд., Спб. 1844). Тогда он записал в Дневнике: «Читал Историю войны 13 года. Только лентяй или ни на что неспособный человек может говорить, что не нашел занятия. — Составить истинную, правдивую историю Европы нынешнего века, вот цель на всю жизнь. Есть мало эпох в истории столь поучительных, как эта, и столь мало обсуженных, — обсуженных беспристрастно и верно, так, как мы обсуживаем теперь историю Египта и Рима. — Богатство, свежесть источников и беспристрастие историческое, невиданное — совершенство».10 Дневник, 22 сентября 1852 г. — т. 46, стр. 141—142.

В Дневнике 26 октября 1853 г. имеется запись о кампании 1805 года.11 Т. 46, стр. 185. Быть может, Толстой читал тогда книгу А. И. Михайловского-Данилевского об этой кампании.12 А. И. Михайловский-Данилевский. «Описание первой войны императора Александра с Наполеоном в 1805 году», Спб. 1844. 18 ноября он начал читать «Историю Государства Российского» Карамзина, «слог» которой понравился ему, а предисловие с изложением взгляда Карамзина на предмет истории и ее задачи вызвало «пропасть хороших мыслей».13 Дневник, 18 ноября 1853 г. — т. 46, стр. 200. В течение месяца продолжалось чтение «Истории». 10 декабря записано в Дневнике: «Окончив Историю России, я намерен пересмотреть ее снова и выписать замечательнейшие события».14 Т. 46, стр. 209. Много лет спустя Толстой говорил, что он не любит «Историю» Карамзина «за придворный тон» (Д. П. Маковицкий, «Яснополянские записки», 6 июля 1905 г.). Окончив 16 декабря чтение Карамзина, Толстой на следующий день начал читать «Русскую историю» Н. Г. Устрялова и делал выписки из нее.15 Дневник, 17—23 декабря 1853 г. — т. 46, стр. 211—216.

Наряду с выписками из книг Толстой излагал в Дневнике свои мысли «о сочинении истории» 16 Здесь и далее курсив Толстого. — так он озаглавливал их. «Каждый исторический факт необходимо объяснять человечески и избегать рутинных исторических выражений», — записал Толстой 17 декабря и тут же прибавил: «Эпиграф к Истории я бы написал: «Ничего не утаю». Мало того, чтобы прямо не лгать, надо стараться не лгать отрицательно — умалчивая».17 Дневник, 17 декабря 1853 г. — т. 46, стр. 212.

2 января 1854 г. Толстой записал правило для себя: «Вписывать в дневник только мысли, сведения или примечания, относящиеся до предполагаемых работ. Начиная каждую работу, пересматривать дневник и выписывать из него всё к ней относящееся на особую тетрадку».18 Т. 46, стр. 218—219. И со следующего дня, наряду с заметками к художественным произведениям, над которыми в ту пору Толстой работал, появляются записи по вопросам истории.19 Там же, стр. 219—221. Тот факт, что записи к «Истории» делались среди заметок, относящихся к предполагаемым работам, позволяет допустить, что в план таких «предполагаемых» работ «ходила в каком-то виде «История»). Очевидно, возникшая у Толстого в сентябре 1852 г. мысль об «истинной, правдивой истории Европы нынешнего века» увлекла «то, быть может появился замысел написать такую историю, и непрерывное чтение исторических сочинений в течение почти полутора лет, возможно, было подготовительной работой к задуманному произведению. Однако замысел «Истории» остался тогда неосуществленным.

Спустя шесть лет, в конце 1860 г., Толстой «затеял... роман, героем которого должен быть возвращающийся декабрист... энтузиаст, мистик, христианин, возвращающийся в 56 году в Россию с женою, сыном и дочерью и примеряющий свой строгой и несколько идеальной взгляд к новой России». Так Толстой изложил свой замысел в письме к А. И. Герцену 14/26 марта 1861 г.20 Т. 60, стр. 374. Повесть о декабристе осталась незавершенной. Написаны были тогда только три главы.21 О работе над «Декабристами» см. т. 17, стр. 469—585. Процесс дальнейшей работы над задуманным произведением привел писателя к его первому роману «Война и мир».

К Отечественной войне 1812 года Толстому довелось обратиться еще года за полтора до начала работы над романом. Это было на уроке истории в Яснополянской школе. Рассказ Толстого в школе был художественный исторический рассказ, проникнутый глубоким патриотизмом автора и произведший сильное впечатление на учеников.22 См. Л. Н. Толстой, «Яснополянская школа за ноябрь и декабрь месяцы» — т. 8; стр. 100—102. Толстой намеревался напечатать свой рассказ в книжках «Ясная Поляна», но намерения своего не выполнил. С 1863 г. все творческие силы его были направлены на создание будущего романа «Война и мир».

II

История писания романа «Война и мир» до сего времени в должной мере, не исследована, и даже подвергалась сомнению возможность восстановить ее.23 «Полной историк создания «Войны и мира» мы еще не имеем, и сейчас трудно даже сказать, насколько она вообще может быть восстановлена во всех подробностях» (А. Е. Грузинский, «К новым текстам из романа «Война и мир» — «Новый мир», 1925, № 6, стр. 3). «К сожалению, Лев Николаевич в эти годы почти не вел. дневника: за 1864 год — только одна запись, за 1865 год только с 7 марта по 10 апреля и с 19 сентября по 12 ноября, и затем дневники прекращаются почти на тринадцать лет — до 17 апреля 1878 года. Таким образом, история создания «Войны и мира» не может быть написана. Только некоторые данные можем мы почерпнуть из писем и из немного численных записей в дневнике Толстого того времени» (H. Н. Гусев, «Толстой в расцвете художественного гения (1862—1877)», изд. Толстовского музея, М. 1923, стр. 41). Это сомнение возникало лишь потому, что не только не были изучены, но даже не были точно разобраны сохранившиеся рукописи романа.

Из имеющихся работ, посвященных истории создания «Войны и мира», наиболее полна статья М. А. Цявловского «Как писался и печатался роман «Война и мир», опубликованная в 1927 г.24 «Толстой и о Толстом», сб. 3, М. 1927, стр. 129—174 Она до сих пор не утратила интереса и значения, поскольку с того времени не вышло ни одной работы, которая заменила бы или хотя бы в достаточной мере дополнила ее. Статья основана исключительно на переписке Толстого, на немногочисленных дневниковых записях его и мемуарах о Толстом. Поэтому сам автор считал эту статью лишь «внешним очерком истории писанин и печатания романа». К рукописям «Войны и мира» М. А. Цявловский тогда не обращался. В 1945 г. М. А. Цявловский переработал и значительно дополнил свою статью, назвав ее «Историей писания и печатания романа «Война и мир» (не опубликована). Своей задачей в этой новой статье автор все так же ставил «рассказать внешнюю историю писания и печатания «Войны и мира» в 1863—1869 гг.» на основе свидетельств самого Толстого и близких ему лиц.25 См. «рефераты научно-исследовательских работ за 1945 г. Отделение литературы и языка», Академия наук СССР, М. — Л. 1947, стр. 16. Комментарии В. И. Срезневского к изданию «Войны и мира» в собрании художественных произведений Толстого26 Л. Толстой, Полное собрание художественных произведений, т. VII, М. — Л. 1930, стр. 363—382. написаны также без специального обращения к рукописям. Не утратившая до сего времени интереса работа А. Е. Грузинского о текстах «Войны и мира»27 «Новый мир», 1925, №№ 6 и 7; см. также А. В. Грузинский, Первый период работ над «Войной и миром» — «Голос минувшего», 1923, № 1, стр. 93—110. представляет собою вступительную статью и комментарии к публикации вариантов начала романа и отдельных черновых отрывков его. Эта работа, хотя и основана исключительно на изучении рукописей, касается лишь текста публикуемых отрывков, а не романа в целом. Такого, же характера комментарии к одиннадцати большим отрывкам из черновых рукописей разных частей романа, опубликованным в «Литературном наследстве», № 35-36.

Обычно исследователи приступали к изучению «Войны и мира» с установившейся точкой зрения, впервые выдвинутой А. Е. Грузинским, что Толстой задумал не исторический роман, а семейную хронику, что замысел исторической части возник после того, как определился сюжет «мира», что в процессе работы (никто, правда, не раскрыл, как это произошло) семейная хроника переросла в грандиозную историческую эпопею. А. Е. Грузинский в статье «К новым текстам из романа «Война и мир»,28 «Новый мир», № 6. анализируя одну из ранних рукописей (список действующих лиц с их характеристиками), определяет ее как первоначальный план романа, в котором пет «исторической и батальной стороны». На этом основании он приходит к выводу, что «выяснился сперва замысел «мира» и уже потом — «войны». В предисловии к публикации в «Литературном наследстве» черновых вариантов романа редактор пишет: «Судя по первоначальным наброскам и конспектам в 1864 и в начале 1865 г., замысел Толстого имел своим основанием только «мир». Исторические события должны были служить лишь вехами, этапами, фоном для развертывания хроники дворянской жизни».29 «Литературное наследство», № 35-36, М. 1939, стр. 286. Позднее тот же автор в статье «Как писал Толстой «Войну и мир»30 «Литературная газета», 1940, № 57 от 17 ноября. указал, что был задуман историко-бытовой, а не семейный роман; но ряд неверных суждений о первоначальном периоде работы привел его К выводу, что «первая полная редакция, законченная в 1867 году, носит на себе черты дворянского сословного романа с ярко выраженной дворянской идеологией» и лишь «нa четвертом году работы дворянский роман превратился в народную эпопею». В последующих работах о создании «Войны и мира» повторяются утверждения и о семейном замысле и о дворянском сословном романе.31 См. Б. Эйхенбаум, «Лев Толстой». Кн. вторая. Шестидесятые годы, Л. — М. 1931, стр. 231; П. С. Попов, «Толстой и о Толстом. Обзор литературы за 1935—1939 гг.» — «Литературное наследство», № 37-38, М. 1939, стр. 740; Л. Мышковская, «Герои «Войны и мира» — «Литературная учеба», 1940, № 12, стр. 20; С. П. Бычков, «Народно-героическая эпопея Л. Н. Толстого «Война и мир», М. 1949, стр. 6—7; «Лев Николаевич Толстой». Сборник статей и материалов, Изд. АН СССР, М. 1951, стр. 580; «Собрание сочинений Л. Н. Толстого» в 14 томах, т. 7, Гослитиздат, М. 1951, стр. 351 и сл.; А. М. Лапин, «Роман Л. Толстого «Война и мир» (Эволюция замысла и образы романа)»— «Русский язык в нерусской школе». Методический сборник, вып. 6, Баку, 1952, стр. 31—60; С. П. Бычков, «Война и мир — народно-героическая эпопея» — в сборнике «Творчество Л. Н. Толстого», Изд. АН СССР, М. 1954, стр. 130 и сл.; С. П. Бычков, «Л. Н. Толстой. Очерк творчества», Гослитиздат, М. 1954, стр. 116 и сл.; С. И. Леушева, «Война и мир» Л. Н. Толстого», Изд-во Академии педагогических наук, М. 1954, стр. 10—20. Не находя среди сохранившихся рукописей материалов, подтверждающих семейный замысел, те немногие исследователи, которые обращались к рукописям, приходили ко второму ошибочному выводу, будто многие рукописи, особенно рукописи ранней стадии работы, не сохранились.32 Например, в «Литературном наследстве» сообщалось: «Корректур романа до нас дошло сравнительно немного. Из рукописей же пропали значительная часть черновиков, относящихся к первоначальной стадии работы, и отдельные части последующих редакций романа. Это обстоятельство весьма затрудняет выяснение творческой истории великого произведения» («Литературное наследство», № 35-36, стр. 286).

Рукописей «Войны и мира» сохранилось свыше 5000 листов: автографы, исправленные Толстым копии и корректуры. Из них 91 лист относится к самому раннему периоду работы, к поискам начала романа (рукописи №№ 1—3, 42—49, 51, 52). Анализ их позволяет предположить, что рукописи первоначального периода работы полностью сохранились. Из автографов и копий дальнейшего периода работы утрачены отдельные разрозненные листы, относящиеся к разным частям романа, а также наборные рукописи журнального текста первой и второй частей, напечатанных впервые в «Русском вестнике». Однако сохранившаяся почти полностью рукопись первой части, предшествующая наборной, очень близка к журнальному тексту, и сопоставление ее с публикацией в журнале раскрывает характер последующих исправлений, сделанных либо в наборной, не сохранившейся, рукописи, либо в корректуре. Сохранившиеся автографы второй части разрознены, и не удается подобрать полной рукописи, с которой снималась копия для журнального набора. Однако первоначальные наброски этой части, а также сохранившаяся довольно большая часть рукописи, текст которой во многом весьма близок к журнальному, дают возможность достаточно ясно восстановить процесс работы над второй частью. Дальнейшее содержание романа — от Ольмюцкого смотра в ноябре 1805 г. (по наст. изд. от третьей части первого тома) до конца романа — представлено в рукописях почти полностью от начальных вариантов до наборных рукописей и, кроме того, частично в корректурах. Утрачено много корректур первого отдельного издания, но сохранились в большой части автографы вставок в утраченные корректуры.33 Вставки в корректуры часто переписывались, и копии подшивались для ясности к корректурам. Вследствие этого автографы многих вставок, сделанных на отдельных листах, сохранились особо от самих корректур. Вставки эти дают представление о том, какие дополнения вносил автор в произведение при работе над корректурами. Таким образом, утраченная часть по отношению к целому настолько незначительна, что она не является серьезным препятствием на пути восстановления процесса создания романа.

III

1 октября 1862 г. Толстой писал свояченице Е. А. Берс, что его «так и тянет теперь к свободной работе de longue haleine34 *** продолжительной — роман или т тому п подобное ».35 Т. 60, стр. 451. В это время Толстой был занят «Казаками» и «Поликушкой». С конца декабря время от времени в Дневнике появляются записи, говорящие о растущем творческом подъеме писателя. «Пропасть мыслей, так и хочется писать», — отмечает Толстой 30 декабря 1862 г. «Эпический род мне становится один естественен», — пишет он спустя несколько дней (3 января 1863 г.). «Давно я не помню в себе такого сильного желания и спокойно-самоуверенного желания писать. Сюжетов нет, т. е. никакой не просится особо, но, заблужденье или нет, кажется, что всякой сумел бы сделать» (23 января).36 Т. 48, стр. 47, 48, 50. Далее Толстой касается тем и образов, которые приходят ему «с разных сторон», но среди них нет еще ничего, относящегося к тому произведению, которое в ближайшее время полностью захватит его. Через месяц, 23 февраля 1863 г., Толстой отметил в Дневнике: «Перебирал бумаги — рой мыслей и возвращение или попытка возвращенья к лиризму. Он хорош. Не могу писать, кажется, без заданной мысли и увлеченья».37 Т. 48, стр. 52. Быть может, среди бумаг, которые Толстой перебирал, были написанные им два года назад первые главы романа о декабристе. Быть может, с этого времени и началась та работа, которая привела Толстого к эпохе 1812 г. Два дня спустя С. А. Толстая уведомила сестру: «Лева начал новый роман».38 Письмо С. А. Толстой к Т. А. Берс от 25 февраля 1863 г. 5 сентября 1863 г. появляется первое точное свидетельство о замысле романа из эпохи 1812 г.: «Вчера мы много говорили о 1812 годе по случаю намерения твоего написать роман, относящийся к этой эпохе», — писал Толстому А. Е. Берс.

Важным документом, который не только дает основание для датировки начала работы, но и помогает решить вопрос о замысле романа, является сохранившийся среди рукописей «Войны и мира» счет книжного магазина на книги, покупавшиеся Толстым между 15 августа 1863 г. и 19 апреля 1865 г. Среди первой партии книг, купленных 15 августа 1863 г., были те, которые служили Толстому основными источниками в течение всей работы над романом: книги А. И. Михайловского-Данилевского о войнах 1805, 1812 и 1813 гг., «История консульства» Тьера, «Записки» С. Глинки и др.39 Список опубликован полностью ниже, стр. 153—154.

В письме от 14—15 сентября Е. А. Берс, видимо выполняя поручение Толстого, прислала ему список книг, «в которых говорится что-нибудь о 12-м годе». Она писала: «Их на русском языке замечательно мало, а очерков из общественной жизни почти вовсе нет; все так много заботились о политических событиях и их было так много, что никто и не думал описывать домашнюю и общественную жизнь того времени. Тебе надо получить особенное откровение свыше, чтобы угадать по самым неясным намекам и рассказам. Постарайся послушать очевидцев. На днях я справлюсь в французских и немецких магазинах, но вряд ли буду счастлива. Сколько я ни читала, я, сколько помню, не встретила ни одного описания русской общественной жизни в иностранных книгах. Я слушала некоторые рассказы, но все говорят о том, как мужики били француза, как хотели Кремль взорвать. В какой день кто и куда выехал, а как жили во Владимире, да в Туле, да в Калуге эти выехавшие, никто о том решительно ничего не скажет. Ты очень трудную предпринял задачу, и журналов от того времени никаких нет. Я тебе отметила те книги, где более говорится об общественной жизни, и если хочешь, я куплю их и прочту и отмечу хорошие места или сделаю сокращенные выписки, потому, мне кажется, что я понимаю, что тебе нужно, а это тебе уничтожит скучную сторону твоего труда».40 Письмо Е. А. Берс к Толстому от 14—15 сентября 1863 г. (впервые опубл. в указанной выше книге Б. М. Эйхенбаума, кн. вторая, стр. 227—228). Из письма Е. А. Берс можно заключить, что с ее помощью Толстой надеялся разыскать для предстоящей работы материалы о домашней и общественной жизни людей в разных городах России в эпоху войны 1812 г. Ясно, что в замысел Толстого в самом начале входила тема Отечественной войны 1812 г., в частности оставления жителями Москвы и рассказ о том, «как жили во Владимире, да в Туле, да в Калуге эти выехавшие».

А. Е. Берс был также занят разыскиванием материалов для нового произведения Толстого. Он искал их и в печатных изданиях и в устных свидетельствах частных людей, современников 1812 г. О своих находках он сообщал Толстому в письмах к нему. В конце октября А. Е. Берс прислал в Ясную Поляну подлинники писем М. А. Волковой к В. И. Ланской, которые дала для Толстого дочь В. И. Ланской А. С. Перфильева.41 Письма М. А. Волковой к В. И. Ланской частично были напечатаны в «Русском архиве», 1872, декабрь; полностью — в «Вестнике Европы», 1874, №№ 8—12, под заглавием «Грибоедовская Москва в письмах М. А. Волковой к В. И. Ланской». В письме от 23 октября 1863 г. А. Е. Берс обращал внимание Толстого на то, что в этих письмах «весьма интересны» сведения «об духе того времени». Толстой тогда же прочел присланные письма, они заинтересовали его, и вскоре он воспользовался ими для своего романа.

Наконец, в октябре 1863 г. появляется первое личное свидетельство Толстого. «Я никогда не чувствовал свои умственные и даже все нравственные силы столько свободными и столько способными к работе, — писал Толстой. — И работа эта есть у меня. Работа эта — роман из времени 1810 и 20-х годов, который занимает меня вполне с осени... Я теперь писатель всеми силами своей души, и пишу и обдумываю, как я еще никогда не писал и не обдумывал».42 Письмо к А. А. Толстой от 17—31? октября 1863 г. — т. 61, стр. 23—24.

IV

Нельзя точно определить, что именно было написано за время с февраля до осени 1863 г. Ясно лишь, что Толстого интересовало тогда время войны 1812 г. Подтверждается это следующими дополнительными свидетельствами. В дневнике С. А. Толстой 28 октября имеется пометка, говорящая о работе Толстого над «Историей 1812 года».43 «Дневники Софьи Андреевны Толстой. 1860—1891», М. 1928, стр. 80. 15 декабря Толстой в Москве приходил к М. П. Погодину за материалами но 1812 г.44 Дневник М. П. Погодина (Госуд. биб-ка СССР им. В. И. Ленина). Возможно, что в тот же приезд или в феврале 1864 г. он брал книги у библиографа и историка литературы М. Н. Лонгинова, а также покупал книги о 1812 г. Из позднейших писем Толстого к М. Н. Лонгинову45 См. письма Толстого к М. Н. Лонгинову от 19 и 26 марта 1864 г. — т. 61, стр. 40, 42—43. известно, что Толстой получил у него «Чтения в императорском Обществе истории и древностей российских при Московском университете»,46 В этом издании к 1864 г. было уже опубликовано много материалов о 1812 г. «Походные записки русского офицера», изданные И. Лажечниковым (М. 1836), и книгу П. И. Шаликова «Историческое известие о пребывании в Москве французов 1812 года» (М. 1813).47 Две последние книги указаны в цитированном письме Е. А. Берс к Толстому,

До конца февраля 1864 г., упоминая о своей работе в письмах к близким, Толстой продолжал называть ее «романом из 1812 года».48 См. письма Толстого к М. Н. Толстой от 20 января и 24 февраля 1864 г. — т. 61 стр. 34 и 37. На этом основании можно выделить группу рукописей, написанных в течение первого периода — с февраля 1863 по февраль 1864 г. Таких рукописей сохранилось семь. Они различны по содержанию и по объему, но объединены замыслом о 1812 годе. Некоторые данные позволяют с достаточной долей вероятности наметить хронологическую последовательность создания первых семи рукописей.

Первой следует считать неоднократно публиковавшийся набросок, который принято называть кратким конспектом (рукопись № 47).49 Опубл. т. 13, стр. 13, вар. № 1. Анализ этого и следующих ранних набросков сделан А. Е. Грузинским в указанной выше статье («Новый мир», 1925, №№ 6 и 7), где впервые опубликованы конспекты и ранние варианты начала романа. «В 1811 году у старого князя Волхонского гостил молодой Зубцов», — так Толстой начал, желая сразу ввести в действие. «Молодой Зубцов», как видно из дальнейшего, — тот «блестящий молодой человек», который, по первоначальному замыслу, должен был погибнуть под Аустерлицем. Эта первая фраза тут же зачеркнута, но позднее Толстой еще раз вернется к «молодому Зубцову», теперь же пытается начать с характеристик действующих лиц.

После нескольких вступительных фраз автор перешел к простому перечислению намечавшихся в ту пору действующих лиц с их краткими характеристиками. Старый князь Волконский (впоследствии Волконский) и его дочь княжна Марья, семья графа Толстого (впоследствии Ростова), видимо, с самого начала четко рисовались автору. Будущий Пьер намечен под именем Ильи, как «единственный сын, богач», «кроткой, умница, женат на красавице б.....». Министр Мосальский и его два сына Иван и Петр — это будущий князь Василий с сыновьями. «Вдова Аркадия — кузина и друг детства глупого доброго графа Толстого» — вероятно, будущая княгиня Анна Михайловна Друбецкая. Трое других — сын министра Петр, племянник Толстых Анатолий, брат жены Ильи и уготованная им по этому наброску роль объединятся впоследствии в образе Анатоля Курагина. Ясно представлялся Толстому Берг, которому сразу было дано определение: «ловкий немец делает карьеру больше всех».

Таков первый перечень частных лиц, которые должны были жить и действовать в романе, посвященном 1812 году.

Хронологически следующим можно считать набросок начала, озаглавленный «Три поры» (рукопись № 43).50 Опубл. т. 13, стр. 77—85, вар. № 10. Как в первой публикации А. Е. Грузинского («Новый мир», 1925, № 6, стр. 32—38), так и в т. 13 опубликован не первоначальный текст этого варианта начала, а тот, который возник в период приспособления рукописи к новому замыслу начать действие романа с 1805 г. Именно в позднейший период встречающиеся в наброске даты 1811 г. были исправлены на 1805 г.; тогда же в двух местах вписано имя князя Андрея как сына Н. С. Волконского. В период же создания данного варианта, то есть в первом слое этой рукописи, действие начинается в 1811 г., что естественно вытекает и из подзаголовка: «Часть 1-я. 1812 год». Основание следующее: в нервом упомянутом выше наброске есть указание на то, что у князя Волконского одна дочь; о сыне нет никаких упоминаний. В наброске «Три поры» первоначально так и было, и лишь в процессе работы над ним введен сын князя Волхонского. Во всех последующих вариантах начала уже утвердилось, что у князя Волконского дочь и сын.

Заглавие «Три поры» и подзаголовок: «Часть 1-я. 1812 год» раскрывают замысел того времени, неразрывно еще связанный с романом о декабристе. По этому замыслу, первая часть, то есть «первая пора» из трех, посвящена «молодости главного героя»; следующие две «поры» — 1825 г., год декабрьского восстания, и 1856 г., год возвращения декабристов из ссылки — должны были, очевидно, составить следующие части.51 Это предположение впервые выдвинул А. Е. Грузинский в указанной выше статье

Первой главе дано заглавие: «Генерал-аншеф». Набросок начинается с рассказа о старом князе Волхонском: приведены краткие биографические сведения, описаны его привычки, образ жизни в Лысых Горах. Все соответствует первоначальной краткой характеристике в предыдущем наброске и содержит основные черты будущего старого князя Болконского. Намечены образы княжны Марьи и ее компаньонки-француженки, которая фигурирует здесь под именем m-lle Silienne. Отражены в этом варианте, хотя еще очень бегло, и своеобразные взаимоотношения старого князя с дочерью. Сын старого князя еще не фигурирует. Мысль о нем появилась в процессе работы именно над этим вариантом; сначала возникло лишь краткое упоминание о нем, затем тема сына стала несколько расширяться, но образ его все еще не напоминал князя Андрея. Ход творческих поисков таков. Отрывок о семье старого князя переделывался несколько раз. Первоначально: «В 1811 году княгини уже не было на свете. От нее оставалась одна дочь (17 лет) 21 года, и князь жил один с нею и с француженкой ( Enit Enitienne ) Silienne,52 Имя француженки в этом варианте неустойчиво: то Enitienne, то Silienne. Имя компаньонки матери Толстого, в какой-то мере послужившей прообразом компаньонки княжны Марьи, было: Louise Henissienne. взятой князем из милости для компании дочери. M-lle Silienne было 18 лет». О сыне никаких упоминаний нет. Этот набросок тут же зачеркивается и пишется новый — введен сын: «... От нее остались сын и дочь. Князь жил один с дочерью и француженкой m-lle Silienne, взятой князем из милости для компании дочери, летом в деревне, зимой в Москве в собственном доме. Сын князя, еще бывши 19 лет от рода, ослушался отца, выйдя из университета и поступив в гусары. И с тех пор князь сказал, что у него нет сына. Никто не смел упоминать про него. Князь сам раз в год посылал ему (1200 р.) 500 р., и сына, действительно, не было». Этот текст также не удовлетворил писателя; он начал создавать новую ситуацию в отношении сына: «... сын этот женился бог знает на ком, как говорили, и молодая княгиня, оставленная им без средств в Москве, по проискам княжны, была привезена в Лысые Горы и жила во флигеле. Она была на сносях». Не докончив и этого варианта, Толстой зачеркнул его, заменив другим: «... сын этот женился бог знает па ком, как говорил князь, и отец его знать не хотел, хотя теперь перед кампанией он позволил привезти к себе жену, чтобы не бросить ее на улице, и самому приехать проститься». Так, в процессе работы над первым вариантом начала романа, постепенно подготавливалось в сюжете место будущего князя Андрея.

В законченном виде первый вариант начала содержит характеристику князя Волконского и уклад его жизни в Лысых Горах в 1811 г. с дочерью и француженкой m-lle Silienne (вся эта тема будет позднее развита в последних главах первой части первого тома).53 По наст. изд. т. I, ч. 1, гл. XXII—XXV. В Лысых Горах ожидают приезда сына, беременная жена которого уже находится в имении. Старый князь раздражен и недоволен приездом сына, которого он не хочет видеть. В это время приезжают «молодые князья Т. с гувернером из-за границы». Это будущие Ипполит и Анатолий Курагины, здесь они Иван и Петр — персонажи, знакомые по первому наброску. О них из этого варианта начала известно лишь, что «оба были дураки. Старший вялый и ломающийся, второй простой и с плотскими наклонностями. Он начал волочиться за княжной и опротивел ей. Enitienne хорошо приняла его». Это зерно будущей сцены приезда Анатоля Курагина в Лысые Горы, которое будет развито впоследствии во втором томе. Заканчивается набросок конспектом беседы старого князя с гостями о войне: «Князь разговаривал о Наполеоне. Он видел его силу, но презирал его... Аббат презирал революцию, но уважал la capitale du monde.54 *** столицу мира. Речь о делах с австрийцами. Должны проходить войска». Далее также конспективно изложены происшедшие в доме события: роды невестки, поведение Ивана и Петра Т. («Иван соблазняет Александру, Петр — Enitienne»), и отношение старого князя ко всему происшедшему: «Князь переносит твердо и всё приводит в порядок».

На этом довольно развитый вариант начала оборвался. На полях первого листа этого наброска записаны отдельные мысли автора. Некоторые из них позволяют частично представить дальнейший замысел. Например, пометка: «Переходил через границу завоевателем, всё покорялось, теперь едет покоряться кондуктору»,55 Кондуктор — унтер-офицер. конечно, относится к Наполеону. Другая заметка: «Дибич противн. взял в левую руку шпагу» будет использована в следующей рукописи для характеристики поведения Берга под Бородиным.

Дальнейшие записи относятся к пребыванию французов в Москве: «Мальчик в Москве рад свободе, происшедшей от французов. Злодей француз колет и тот же самый на квартире кроткой». Вторая фраза, быть может, содержит зерно замысла о французе Пончини (в окончательной редакции — Рамбале), с которым встретился Пьер в занятой французами Москве. Последняя заметка на нолях: «Любезничает с пленными и дает им хлеб, а Топчеенко есть нечего». Видимо, в ней отражен замысел какого-то эпизода на войне. Позднее в конспективных записях, а также в седьмом варианте начала встретится имя Топчеенко.56 См. т. 13, стр. 107. Конспект беседы старого князя с аббатом, а также заметки на полях дают все основания утверждать, что в самый ранний период работы над романом тема войны входила в план.

Если рассматривать этот набросок не изолированно, а в ряду всех последующих набросков начала, то можно выдвинуть предположение, почему вариант не удовлетворил автора и не получил дальнейшего развития в этот период работы. В последующих вариантах автор будет, так же как и здесь, пытаться ввести в самом начале повествования беседу о Наполеоне и войне. Быть может, этот вариант отброшен именно потому, что в нем не создалась обстановка, дающая возможность перехода к тем большим историческим вопросам, которые были основной задачей задуманного произведения. Отдаленное от Москвы и Петербурга имение, а также общественное положение находящегося в немилости генерал-аншефа не позволяли собрать в Лысых Горах людей разных направлений, к чему, как будет видно из дальнейших поисков начала, Толстой стремился для того, чтобы сразу начать действие исторического романа. Это начало было оставлено, и Толстой стал искать другое.

Вернее всего, что после варианта «Три поры» Толстой начал составлять новый перечень действующих лиц своего будущего произведения (рукопись № 1).57 Опубл. т. 13, стр. 13—21, вар. № 2. В этом перечне нет больше колебаний насчет сына князя Волконского, а точно указано: «Дочь и кутила русопят сын»; такая характеристика близка к тому образу, какой был намечен в процессе работы над вариантом начала «Три поры». На этот раз создается не краткое перечисление персонажей, как в первом наброске, а подробный перечень девятнадцати действующих лиц с их развернутыми характеристиками по определенным рубрикам: «Имущественное», «Общественное», «Любовное», «Поэтическое», «Умственное», «Семейство». По этим рубрикам составлена характеристика каждого героя, конспективно намечена в основных чертах жизнь каждого «с 11 по 13 год» и определен возраст данного героя в эту пору. В этой рукописи точно определены хронологические границы действия: 1811—1813 гг. Эти даты позволяют предположить, что либо замысел представить в своем произведении «три поры» уже отпал, либо этот конспект составлен только для первой части задуманного романа. В центре внимания автора — 1812 год. Жизнь героев предполагается описывать с 1811 г., с тем чтобы подготовить всю обстановку и людей к 1812 году — кульминации романа. Из этой рукописи можно усмотреть, что Толстой намерен был описать войну 1812 года с момента перехода французских войск через Неман. Это явствует из намеченной сцены: «В Вильне бал»; видимо, речь идет о том самом бале, на котором Александр I узнал о переходе вражеской армии через границу.

Итак, определены основные черты каждого из намеченных действующих лиц (многие из них уже близки к будущим образам «Войны и мира»), намечена их взаимосвязь, причем указывается не только на личную судьбу героев, но непременно и на их участие в самом главном историческом событии той поры — в Отечественной войне 1812 г.

Перечень действующих лиц начинается с Бориса, однако надо заметить, что характеристика его совершенно отлична от характеристики Бориса в первом наброске. Здесь он «честолюбив, тактичен, тверд в исполнении долга. Кроток с подчиненными», тогда как в первом он «глуповатый рыцарь, красавец». В новой характеристике Борису присвоены черты, не связывающие этот персонаж с образом князя Андрея: он «пишет стишки в альбом», «высоко ценит... семейную жизнь», и роль его в романе, особенно до войны 1812 г., совсем другая; но ряд деталей, схема взаимоотношений с Наташей и, главное, участие в Бородинском сражении сближают образ действующего лица, названного здесь Борисом, с будущим князем Андреем. Вначале отмечено, что Борис «Наполеона обожает». Так намечается его отношение к Наполеону до войны 1812 г. В походе 12-го года он получает «важное назначение». Во время отступления русских войск в начале войны «он всё забывает, под влиянием чувства долга,58 Первоначально, вместо «под влиянием чувства долга», Борис действует «под влиянием оскорбленного чувства». командует полком». Далее имеются глухие пометы: «перед Бородиным», в «ночь накануне Бородина», свидетельствующие о намерении автора показать своего героя перед Бородинским сражением, и, наконец, «под Бородиным без фраз уже он хочет умереть». В Бородинском сражении его ранят, раненого «везут в Москву и на их *** Толстых подводах в Нижний». Нетрудно узнать в наброске ту схему, по которой впоследствии будет развиваться жизнь князя Андрея.

В характеристике второго героя, Петра, образ которого в целом был, видимо, еще менее ясен автору, собраны самые различные черты: и те, которые будут приданы Анатолю, и эпизоды жизни Пьера. Его роль в 1812 г. определена несколькими заметками: указано, что он «страстно любит Россию», «Наполеона ревнует», «ненавидит лично Наполеона». Глухо упомянута его связь с ополчением, партизанами. Есть помета: «Канун Бородина» — возможно, намечался его приезд в армию накануне Бородинского сражения (что было осуществлено в окончательном тексте). Далее указано, что Петр «отдает всё и имеет цель революцию и работает как вол за солдат».

Точно так же в характеристике других героев отмечаются их отношение к Наполеону и поведение в 12-м году: на бале в Вильно, под Бородиным, в Москве в 1812 г. Берг «на бале в Вильно блестящий офицер», «под Бородиным хватает шпагу59 Ср. выше запись на полях о Дибиче, взявшем в левую руку шпагу. в левую руку и награжден генералом и начальником». «Убирается заблаговременно из Москвы и богатеет поручениями». Образ Берга Толстому ясен. Замысел автора — противопоставить действительных героев тем людям, которых Толстой определит позднее как ловящих «рубли, кресты, чины». Для будущего старого графа Ростова, который именуется здесь графом Толстым, указано, что он «торопится увезти всю библиотеку из Москвы (о Наполеоне не знает, хвалить или ругать) и на подводах возит раненых». Сын его Николай «просится на войну. Делает всё, что другие». Иван Куракин «уважает Наполеона. В 12-м году ничего не видит, кроме спасения своего достояния и карьеры». Анатоль «живет в Москве, бежит». Волконский «не верит 12-му году... французы идут. Он ничего не хочет делать, разорять, и вдруг до лает больше всех». Марья Волконская «делает корпию, за ранеными». Аркадиева жена, будущая Элен, «у французов в Москве в связи с генералом».

Рассматривая эту рукопись как конспект романа, А. Е. Грузинский указал, что не видно, «какое именно место займет в замысле Отечественная война: нет вовсе упоминания о военных действиях; все события говорят о личной судьбе героев; ясно лишь одно, что война содействовала духовному росту и возрождению нескольких из них». А. Е. Грузинский пришел к выводу, что у Толстого «не было замысла давать батальные сцены». С большим правом эта рукопись позволяет выдвинуть другое предположение. Подробный перечень действующих лиц, так же как и первый краткий перечень их, — конечно, не конспекты, а вернее всего следы того периода работы, когда Толстой «пытался сначала придумать романическую завязку и развязку»60 См. т. 13, стр. 55. для своих героев, которых он намерен был провести через исторические события. В этой рукописи вообще никакие сцены не намечены, ни сцены «мира», ни сцены «войны». Толстому, вероятно, ясна была историческая часть задуманного произведения: в хронологической последовательности рассказать об Отечественной войне, но он писал не историю, а художественное произведение на историческую тему, и потому ему надо было уяснить себе, кого и как он должен показать, чтобы в его произведении действовали реальные люди в конкретных исторических условиях. Обусловленный этим замыслом план жизни действующих лиц и составлялся автором.

К этому же раннему периоду относится, бесспорно, еще одна рукопись с записью отдельных мыслей к роману (рукопись № 2).61 Опубл. т. 13, стр. 21—22, вар. № 3. Открывается она заметкой о Наполеоне: «Наполеон откупщик. Презрение к людям, успех. Врозь презирают, вместе поклоняются». Заканчивается рукопись конспектом первой главы, которая озаглавлена «Вал».

Среди ранних рукописей «Войны и мира» сохранились два варианта начала, открывающие действие с описания бала.62 Опубл. т. 13, стр. 68—70, вар. № 6, стр. 58—68, вар. № 5. Они, видимо, хронологически следуют непосредственно за выше рассмотренными рукописями. Первый из них (рукопись № 42) начинается с точного указания времени действия: «В 1811-м году, в то самое время, когда в Петербурге было получено письмо Наполеона I к Александру І-му и Коленкур был заменен Лористоном, в городе был бал у екатерининского вельможи князя N.». Совершенно ясно, что такое вступление, сразу затрагивающее историческое событие, которое стало началом спора между Россией и Францией, предполагало в дальнейшем развитие этих событий. Как бы по контрасту с назревающими в стране тяжелыми событиями, непосредственно после этой вводной фразы — переход к описанию бала, на котором должен присутствовать Александр I. Написана только сцена перед «известным всему городу домом вельможи» на Английской набережной, куда подъезжают в каретах «блестящие фигуры». В толпе, в которой были «и женщины и дети, и чисто одетые, и люди в кафтанах и шубах», находился также «не только чисто, но и по последней моде одетый господин». Имя персонажа — Анатоль Шимко. Быть может, это тот самый упомянутый в первом кратком перечне действующих лиц Анатоль, «молодой пройдоха», который встречается также во втором подробном перечне действующих лиц, где ему дана резко отрицательная характеристика. После приезда императора толпа начинает расходиться. Из зачеркнутых далее строк известно, что Анатоль, огорченный тем, что он не приглашен на бал, отправляется к Петру Криницыну.63 Толстой подбирал для Петра фамилии: Куракин, Красновицкий и, наконец, Криницын. Набросок обрывается в самом начале характеристики Петра Криницына. Судя по нескольким последним строкам, Петр Криницын и есть Петр, намеченный во втором подробном перечне действующих лиц. Этот вариант начала отброшен и пишется новый. Произведение открывается вступлением, содержащим характеристику общественно-политической обстановки в России и в Европе, главным образом во Франции.64 Опубл. т. 13, стр. 58—68, вар. № 5. Хронологические даты исторического периода, охватываемого вступлением: 1807—1811 гг. Первая фраза точно определяет замысел автора довести повествование до конца Отечественной войны. «Это было между Тильзитом и пожаром Москвы», — так начал Толстой свое произведение в четвертый раз и дал краткий обзор исторических событий за пять лет. В рассматриваемом наброске вступления, написанном не позднее осени 1863 г., отчетливо проявилась позиция автора в отношении Наполеона и его завоевательной политики. В тоне обличения говорит Толстой о преклонении перед Наполеоном и всем французским, воцарившемся, особенно в высших светских кругах, после Тильзитского мира, почти в сатирической форме рисует личность французского императора и его стремление к господству над европейскими государствами. От резко обличительной и местами сатирической характеристики Наполеона и его действий Толстой переходит к последним политическим событиям, ко времени которых приурочивается начало действия в произведении.

Резко отрицательное отношение к личности Наполеона, отчетливо выступающее в этом вступлении, Толстой высказал еще в 1857 г., после осмотра гробницы Наполеона: «Обоготворение злодея, ужасно».65 Дневник, 4/10 марта 1857 г. — т. 47, стр. 118. О том же свидетельствуют и его записи, сделанные тогда, весной 1857 г., при чтении воспоминаний о Наполеоне французского государственного деятеля Ласказа.66 С-te de Las Cases, «Memorial de Sainte-Hélêne», Paris, G-ustave Barba, libr. -édit., s. a. Tt. 1—2. Книгу эту, написанную «в духе прославления Наполеона», Толстой впоследствии называл «самым драгоценным материалом» для характеристики Наполеона. Определившееся в молодости отрицательное отношение к Наполеону осталось у Толстого неизменным навсегда, и он, по собственному его выражению, дорожил этим взглядом. «Светлых сторон не найдете, нельзя найти, пока не исчерпаются все темные, страшные, которые представляет это лицо, — писал Толстой о Наполеоне спустя двадцать с лишним лет после окончания «Войны и мира». — Самый драгоценный материал, это Mémorial de St. Hélène. И записки доктора о нем.67 O’Meara, «Napoleon in exile or a voice from St. Hélène», London, 1822 (O' Meapa, «Наполеон в изгнании, или голос со св. Елены»). Как ни раздувают они его величие, жалкая толстая фигура с брюхом, в шляпе, шляющаяся по острову и живущая только воспоминаниями своего бывшего quasi-величия, поразительно жалка и гадка».68 Письмо А. И. Эртелю от 15 января 1890 г. — т. 65, стр. 4—5. Такова была незыблемая оценка Наполеона Толстым в течение всей его жизни; и с этой-то оценкой Наполеона подошел Толстой к его изображению в своем произведении об эпохе 1812 г.

Обличительный тон переносит Толстой и на Александра I, подчеркивая, что захватнические действия Наполеона в отношении европейских государств вызвали возмущение русского императора только потому, что были задеты владения его родственника.

Вступление заканчивается текстом письма Наполеона к Александру I и ответом Александра I,69 См. т. 13, стр. 58. то есть теми самыми документами, которые только упомянуты в первой фразе предыдущего наброска начала и которые рассказывают о назревающем конфликте между Россией и Францией и подводят к началу действия самого произведения. Действие открывается великосветским балом, где присутствует Александр I, который «был озабочен, что могли заметить только самые приближенные к нему люди. Причину же озабоченности его знали только те некоторые, которые были призваны к составлению ответа императору Наполеону». Среди присутствующих на бале названы князь Куракин, его сыновья, «ротмистр граф Зубцов, приехавший из турецкой армии и нынче произведенный в флигель-адъютанты», князь Кушнев, «урожденная Княжнина, фрейлина, известная своей красотой, только что вышедшая за молодого князя Кушнева; одного из самых богатых людей России, числившегося при дворе, но нигде не служившего», и, наконец, «мало известная дама, жена свитского офицера поручика Берга». Перечисленные лица, хотя и с существенными изменениями, но уже связываются с будущими героями «Войны и мира». Граф Зубцов напоминает князя Андрея, отчасти внешностью (но не поведением), своим положением в свете и, главным образом, дружбой с молодым князем Кушневым, будущим Пьером. Два друга очень обрадовались встрече, и князь Кушнев начал сразу разговор о Наполеоне. «Ну, а что ты скажешь про Бонапарте? А? его здесь называют императором Наполеоном, но я его не признаю, и для меня это всё еще un mauvais drôle,70 *** злой шутник, от которого долго не будет людям покоя». В атмосфере преклонения перед всем французским, описанной Толстым во вступлении и отмеченной при описании бала («Нечего упоминать, что всё говорилось только по-французски», — заметил Толстой по поводу встречи гостей хозяевами), отрицательное высказывание о Наполеоне сразу выделяет этого героя самостоятельностью суждений из среды, в которой только отпечатывались настроения и суждения придворной верхушки. Фрейлина Княжнина, хотя она здесь никак не связана с князем Василием, несомненно, предшественница Элен, а черты воспитанницы князя Куракина, молодой жены Берга, сохранятся в образе Веры Ростовой. Упомянут еще в варианте «старичок» Волхонский, с которым князь Кушнев «вступил в ожесточенный спор о Наполеоне». Быть может, Толстой хотел вывести в такой роли на бале старого князя Волхонского, будущего князя Болконского.

Познакомив с присутствующими на бале гостями, которым надлежало играть в произведении основные роли, Толстой перешел к описанию поведения каждого из присутствующих, ввел рассказ о дурной репутации Петра Куракина, — и на этом набросок оборвался. В дальнейшей работе Толстой воспользуется этой рукописью при описании первого бала Наташи Ростовой, но в данный период вариант начала не получил дальнейшего развития и был отброшен.

Видимо, попытка дать вступление с характеристикой эпохи не помогла автору развернуть действие на уже определенном фоне, и он снова возвращается к приему, намеченному в первых набросках: начать действие сразу. Но, быть может, вступление, в котором Толстой охватил весь период от Тильзитского мира до вновь возникшего осложнения между государствами, навело его на мысль и действие в произведении начать не с кануна Отечественной войны, а с периода между двумя войнами. В новом, пятом, варианте действие начинается в 1808 г. и перенесено из Петербурга в Москву, в дом графа Простого (под этой фамилией выведен здесь будущий граф Ростов). Толстой набросал несколько строк: «В Москве 1 января 1808 года у графа Василия Андреевича Простого обедали за именинным обедом родные и гости. Всех сидело за обедом с детьми и гувернерами и гувернантками 32 человека. Обед приходил к концу». Опять, как в трех первых вариантах, попытка начать действие с собрания людей, где должна завязаться беседа по злободневным политическим вопросам, которая должна ввести в эпоху. Написанные строки тут же зачеркиваются, и у Толстого возникает мысль предпослать своему произведению предисловие и поделиться с читателем трудностями, возникшими в процессе работы.

В этом предисловии, писавшемся не позднее конца 1863 г., Толстой определяет замысел произведения, как «историю из 12-го года», которая все яснее становилась для него и «настоятельнее и настоятельнее просилась в ясных и определенных образах на бумагу». Он пытается объяснить причины неудач в своей работе. То ему казался «ничтожным» прием, которым он начинал, то он сознавал невозможность «захватить всё», что знал и чувствовал из того времени, то «простой, пошлый литературный язык и литературные приемы романа казались... несообразными с величественным, глубоким и всесторонним содержанием», то становилась противна необходимость «выдумкой связывать те образы, картины и мысли», которые «сами собой родились» в нем. «Больше всего меня стесняют, — пишет Толстой, — предания, как по форме, так и по содержанию. Я боялся писать не тем языком, которым пишут все, боялся, что мое писанье не подойдет ни под какую форму, ни романа, ни повести, ни поэмы, ни истории, я боялся, что необходимость описывать значительных лиц 12-го года заставит меня руководиться историческими документами, а не истиной, и от всех этих боязней время проходило, и дело мое не подвигалось, и я начинал остывать к нему». Предисловие является бесспорным доказательством того, что в самом начале работы перед Толстым стояла «необходимость описывать значительных лиц 12-го года», т. е, замысел ввести в роман исторических деятелей появился в самый, ранний период работы. Еще один важный вывод можно сделать из этого. предисловия: тревога Толстого, что при описании исторических деятелей ему придется «руководиться историческими документами, а не истиной», со всей очевидностью говорит о том, что Толстому надо было в отношении исторических событий и лиц сказать свое новое слово, отличное от того, какое он мог найти в ту пору в тенденциозно составленных: работах дворянских и буржуазных историков. Предисловие Толстой закончил признанием, что, «помучившись долгое время», он «решился откинуть все эти боязни» и писать только то, что ему «необходимо высказать, не заботясь о том, что выйдет из всего этого» и не давая своему труду «никакого наименования».

Непосредственно за предисловием вписано заглавие, очевидно первой главы: «Именины у графа Простого в Москве 1808 года».71 Пятый вариант начала опубл. т. 13, стр. 169—172, но не в его первоначальном виде, а с исправлениями, сделанными после того, как Толстой перенес ату рукопись в состав следующего варианта начала. Предисловие, непосредственно связанное с пятым вариантом начала, опубл. отдельно там же, стр. 53, вар. 1. Действие происходит в доме графа Простого; семья графа, обстановка за именинным? столом напоминают известные главы первой части завершенного романа. Но не семья графа Простого в центре внимания автора, так же как не семья князя Волхонского в наброске «Три поры». Рассказ с первой, же фразы начинается спором молодого Безухова с гостями о Наполеоне. «Споривший юноша» Леон — «единственный сын князя Безухого, наследник 40 тысяч душ и огромных капиталов бабки». «Он спорил со всеми. Все были против него», но «сердитее» всех он обращался к «старичку в звезде и белом галстуке с завалившимся лбом и выдвинутой обезьяней нижней челюстью... Это был князь Василий». Почти отталкивающая внешность князя Василия и ряд замечаний о нем других действующих лиц; разъясняют отношение автора к этому персонажу.

Таким образом, изменив обстановку, Толстой ввел в действие знакомых по предыдущему варианту и князя Василия и молодого Безухого. Среди гостей за обедом у графов Простых присутствуют также сыновья князя Василия и молодой паж Борис Мещерин. В центре — спор о Бонапарте; будущий Пьер опять высказывает мнение о Наполеоне, противоположное утвердившемуся в высшем обществе. «Спор разгорался всё более и более». Так закончился этот вариант начала.

В шестой раз Толстой начинает роман (рукопись № 47). На новом листе появляется новое заглавие «День в Москве», и затем — тут же зачеркнутый подзаголовок «Именины в Москве 1808 года».72 Опубл. т. 1З, стр. 150—173, вар. № 19. Действие открывается также в доме графа Плохого (вместо простого), но не с именинного обеда, за которым разгорается спор, а утром того же дня. На полях первой страницы имеются конспективные записи к содержанию ближайших глав.73 Опубл. т. 13, стр. 150, прим. 1. Постоянно появляющиеся во всех рукописях заметки на полях, эти отражения творческих размышлений автора, являются значительным подспорьем для анализа хода мысли писателя. Среди них читаем: «За обедом умный и тонкий разговор о политике... Иван Куракин, Берг за правительство... Большие и малые о Бонапарте».

Текст нового варианта разделен на девять небольших глав. В первых четырех описаны дом и семья графа Плохого. И характеристики, и обстановка, и гости, приезжающие поздравлять, и сцена вбежавших в гостиную детей с куклой, взаимоотношения между детьми — все близко к окончательному тексту. В пятой и шестой главах действие переносится из дома графа Плохого в дом умирающего графа Безухого, и здесь читатель знакомится с княгиней Анной Алексеевной Щетининой (впоследствии Друбецкой), которая приехала вместе с сыном Борисом и «чувствовала гордость, исполняя свою тяжелую для нее обязанность». Тут же Толстой раскрывает суть ее обязанности: «Ежели бы ей у умирающего пришлось отрезать палец для того, чтобы вместе с пальцем получить состояние, обеспечивающее сына, она ни на минуту бы не задумалась». Образ будущей княгини Друбецкой автору ясен. Сюда же перенесены персонажи, наметившиеся в предыдущих вариантах: князь Василий, выведенный здесь под фамилией Позоровского, «светский дипломат», занимавший «одну из высших должностей, приехавший за тем же, за чем княгиня Щетинина», и молодой граф Безухий, именуемый в этом варианте Аркадием. Довольно подробно характеризуя Аркадия, Толстой отмечает, что он «слишком тонко чувствовал», был «добр и мягок», и всем поведением и образом мыслей выделялся из окружающей его среды: он «был пропитан новыми идеями того времени, он был и мистик, и либерал, крайний либерал 1794 года, и поклонник Бонапарта». Представив Аркадия Безухого поклонником Наполеона, Толстой отразил отношение прогрессивной части русского дворянства к Наполеону в первые годы его прихода к власти. Таким будет выведен Пьер и в законченной первой части романа.

Сцена в кабинете умирающего графа Безухова наполнена отдельными деталями, которые со всей очевидностью раскрывают отрицательное отношение автора к высшему свету. Граф Безухий «умирал, но все условия света были для него так же неизбежно обязательны, как прежде», — отметил Толстой.

Связывая все содержание с темой войны, Толстой стремится ввести злободневные политические темы даже в разговор умирающего графа Безухого с княгиней Щетининой, которая далека была от интересов государства и занята только мыслями о личном благополучии. Граф Безухий «стал говорить про дела нынешнего царствования, про Сперанского», рассказывал о том, что сын говорил ему «про Бонапарта, его распоряжения, про дух французов».

Последние три главы посвящены именинному обеду у графа Простого. Описаны съехавшиеся к обеду гости: кузен графини Простой, желчный, известный умник Шеншин, гвардейский офицер Берг, Борис Щетинин, затем князь Василий. В резко обличительном тоне продолжает Толстой рисовать облик князя Василия, направляя главное внимание не столько па его внешний портрет, как это было в предыдущем варианте, сколько на внутреннюю фальшь этого персонажа.

Среди собравшихся гостей шел разговор о последних политических событиях, об эрфуртском свидании, спор о Наполеоне и о неизбежной войне. В это время вошел молодой Безухов и вступил в разговор. Доведя свой новый вариант начала до назревавшего спора, Толстой присоединил к нему в виде продолжения (глава 8) предыдущий вариант, который открывается происходящим за именинным обедом спором.

Теперь в присоединенной рукописи все сидящие за столом лица уже хорошо знакомы читателю, чего не было в предыдущем варианте. Объединив две рукописи, Толстой продолжил текст, написав еще одну, девятую, главу. «Спор о Наполеоне, о Тильзитском мире, о Эрфуртском свидании, о достоинствах Бонапарта продолжался весь обед», — так начинается новая глава. «Князь Василии отстал от спора, не находя его для себя приличным; тем более, что в последнее время в Петербурге все возгорелись энтузиазмом к Франции и Наполеону, и князь Василий, чуткой всегда на политические mot d’ordre,74 *** лозунги, теперь, получив назначение в Петербург, называл Бонапарта уже императором Наполеоном и профессировал к нему высокое уважение». Шеншин продолжал спорить, резко осуждая возникавшее в России после Тильзитского мира преклонение перед Наполеоном. Князь Василий был в споре «выведен почти из себя».

На этом прерывается политический спор за обедом, и Толстой перешел к другим участникам обеда — детям. Написан известный по окончательному тексту эпизод с Наташей, смело спросившей о сладком блюде, и конспективно изложен дальнейший текст вплоть до разъезда гостей от графов Простых.

Текст обрывается на полуфразе. Очевидно, он был несколько продолжен, по точно установить это не удается. Рукопись частично была использована позднее при создании последней редакции соответствующих глав первой части, отдельные листы могли быть перенесены в новую рукопись, а быть может, утрачены.

Шестым вариантом начала закончился первый период работы, то есть период создания «Истории из 1812 года».

Последняя рукопись создавалась, очевидно, в конце 1863 — начале 1864 г. С. А. Толстая писала родным 16 декабря 1863 г.: «Лева опять перевел кабинет вниз и целый день пишет. Он свою рукопись оставил у папа в кабинете. Просит сберечь и переслать нам». Толстой сам тут же добавил: «поскорее». 19 декабря Толстой извещал И. П. Борисова: «Я всё пишу длинный роман, который кончу, только ежели долго проживу».75 Т. 61, стр. 27 Из писем Толстого к сестре Марии Николаевне от 20 января и 24 февраля 1864 г. известно, что в то время он все еще называет свою работу «романом из 1812 года». Следовательно, ко времени пребывания его в Москве 6 —16 декабря 1863 г. могли относиться только рукописи, содержание которых непосредственно относится к 1812 г. Таких рукописей (кроме двух списков действующих лиц) четыре: «Три поры», два варианта, начинающиеся с бала в 1811 г., и, наконец, «День в Москве». Последняя рукопись по объему самая большая (18 листов; рукопись № 47), и создавалась она, видимо, в течение продолжительного времени. Приведенные данные позволяют предположить, что именно эта рукопись или какая-то часть ее была автором забыта в Москве в декабре 1863 г.

К этому же периоду работы относятся, очевидно, конспективные заметки, сделанные на листке, содержащем также текст записки к Т. А. Ергольской, датированной 4 декабря 1863 г. (рукопись № 3).76 Опубл. т. 13, стр. 22 —23, вар. № 4. Действующее лицо с именем Аркадий связывает эти заметки с рукописью «День в Москве», упоминание же о Сперанском свидетельствует, что автор относил содержание заметок не ранее, чем к 1808 г.; намеченное действующее лицо Федор, 16 лет, связывает набросок со следующим вариантом начала, в котором сын графа Простого назван Федором.

Почти год прошел с тех пор, как Толстой приступил к новому произведению, но работа все не налаживалась. В процессе создания шести вариантов начала, в особенности последнего, довольно ясно сложились образы некоторых из основных героев, написаны картины быта, правда пока еще только в доме графа Простого и отчасти в доме старого графа Безухого, — все это и по содержанию и по композиции уже близко напоминает главы X—XIX первой части законченного романа, однако действие в них не развивается, и появляющиеся одна за другой рукописи новых начал произведения во всех случаях обрываются на спорах действующих лиц по острым политическим вопросам времени.

Каждая из рассмотренных рукописей с полной убедительностью доказывает, что не на хронике двух дворянских родов сосредоточивал автор внимание и что не потому он отбрасывал вариант за вариантом, что не находил яркого описания этих семейств, их быта и нравов. Причина новых и новых поисков лежала в том, что Толстому не удавалось, должно быть, найти такую сюжетную завязку, которая обеспечивала бы возможность планомерного развития действия исторического романа. Ни в Лысых Горах, ни на петербургском бале у знатного вельможи Толстой не мог собрать для серьезного политического спора на злободневные темы общество людей различных направлений. Гости, съехавшиеся на именины к московскому графу, по своему общественному положению, далекому от придворных великосветских кругов, также не создали, как и Лысые Горы, той благоприятной среды, которая нужна была для показа различных общественных мнений. Использованная в четвертом варианте попытка развернутого исторического вступления с характеристикой эпохи также была отвергнута.

В седьмом варианте Толстой начинает произведение иначе — сразу с войны, еще раз отодвигая начало действия в глубь истории, от 1808 года к первой войне России с Наполеоном. Это был тот «третий раз», когда Толстой отодвинулся назад, теперь с целью показать, что «сущность характера русского народа и войска», бывшая «причиной торжества в Отечественной войне 1812 года», должна была «выразиться еще ярче в эпоху неудач и поражений». Если бы Толстой задумал писать семейную хронику, вряд ли в поисках начала пришла бы ему мысль открыть действие батальной сценой и ввести в текст философские рассуждения о войне и военной истории.

Содержание седьмого варианта начала (рукопись № 46) таково: Ольмюцкий смотр, состояние русской армии перед Аустерлицким сражением, авторские отступления с оценкой исторических событий и изложением взгляда на роль личности в истории и на другие вопросы исторического процесса, наконец самое Аустерлицкое сражение.77 Опубл. т. 13, стр. 95—149, вар. №№ 13—17. Начало вар. № 14 относится к более позднему этапу работы. При публикации всей рукописи в т. 13 не разделены слои авторских правок, относящиеся к разному времени. Из-за смешения слоев создалась путаница имен: то Волконский, то князь Андрей, то Простой, то Ростов. Утвердившиеся в окончательном тексте имена автор вводил в эту рукопись значительно позднее, когда пытался использовать ее для третьей части первого тома романа. Много совершенно правильных предположений сделал в отношении седьмого варианта начала А. Е. Грузинский (см. «Новый мир», 1925, № 6, стр. 12—14), однако ему не удалось подобрать всей рукописи полностью, и он анализировал лишь отдельные отрывки. Совершенно неожидан вывод Грузинского, что при создании этого варианта интересы «мира» все еще заметно перевешивали элементы «войны». Действующие лица в этом варианте: молодой граф Федор Простой (будущий Николай Ростов), Борис Горчаков, Берг и Андрей Волхонский. Эти имена и ряд других деталей сближают анализируемый вариант с предыдущими: «Три поры» и «День в Москве». Из них заимствовал Толстой материал для характеристики действующих лиц, а также некоторые подробности об их семьях и много отдельных деталей.

В этом варианте впервые вводятся исторические деятели: Кутузов и Багратион, Александр I, Наполеон, австрийский император Франц и другие участники первой войны России с Наполеоном.

«12 ноября 1805 года русские войска, под командой Кутузова сделавшие отступление к Бонну под напором всей армии Мюрата, в Ольмюце готовились на смотр австрийского и русского императоров», — так начинает Толстой новый вариант. Кутузовская армия уже стояла под Ольмюцем и ожидала гвардию. Точно определив место исторического действия, хронологическую дату начала его, Толстой знакомит читателя с действующими лицами. Пользуясь чертами, найденными в процессе предыдущей работы, он создает образы, значительно приближающиеся к окончательному тексту, а некоторые сцены даже дословно совпадающие с ним.

В этом варианте впервые подробно нарисован образ князя Андрея. В письме к Луизе Волконской от 3 мая 1865 г. Толстой рассказал, как постепенно созревал образ князя Андрея и как выяснялась его роль в романе. «В Аустерлицком сражении, которое будет описано, но с которого я начал роман (курсив наш. — Э. 3.), мне нужно было, — писал Толстой,— чтобы был убит блестящий молодой человек; в дальнейшем ходе моего романа мне нужно было только старика Болконского с дочерью; но так как неловко описывать ничем не связанное с романом лицо, я решил сделать блестящего молодого человека сыном старого Болконского». Рукописи подтверждают этот процесс в работе. Начиная с седьмого варианта, закреплен образ князя Андрея и определена его роль для первых частей романа. После описания Ольмюцкого смотра Толстой приводит отсутствующие в законченном романе толки в армии «о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена и Пруссия пришлет резервы. Австрийцев ненавидели... говорили, что они изменят».

Необходимо подробнее остановиться на этом варианте начала, играющем важную роль в решении вопроса о первоначальном замысле романа «Война и мир». Он важен и для подтверждения тезиса, что «война» и «мир», две стороны исторической жизни того времени, развивались в романе уже на первых стадиях работы одновременно. Этот вариант начала важен и для понимания позиции автора в отношении описываемых им исторических событий и лиц. В анализируемой рукописи имеются упоминания и ссылки на работы А. И. Михайловского-Данилевского и Тьера, которые были широко использованы Толстым при создании седьмого варианта начала. Все даты, исторические факты, имена участников Аустерлицкого сражения, описание обстановки, предшествующей сражению, самый ход сражения в его основных чертах, и даже погода, которая была в тот день, — все это построено на материале книги А. И. Михайловского-Данилевского о войне 1805 г. Извлекая из исторических источников фактические данные, Толстой следовал своему неизменному правилу: при создании исторических произведений до мельчайших деталей быть верным действительности. Конечно, ни в одном из печатных источников того времени не мог Толстой найти свидетельств или документов, прямо говорящих о трудностях и неблагоприятных условиях, в которых приходилось действовать Кутузову, уже в период первых войн с Наполеоном проявившему свой полководческий талант. В освещении событий Толстой стремился следовать правде истории. Это со всей силой отражено в анализируемом варианте начала. В разговоре с Борисом Волхонский рассказывает о положении в штабе перед Аустерлицким сражением: «... теперь все заняты и растеряны, как никогда. Немецкая партия требует наступления. Им всё равно, разбиты ли мы будем или нет... У нас с утра до вечера то шпионы, то лазутчики. И верить им надо... И нельзя гонять их, надо приличия соблюдать... Ежели бы они были одни, Михаил Илларионович мог их прогнать, а теперь нам их присылают из главной квартиры». С подчеркнутой иронией и с открытым возмущением Толстой описал штабную военщину и ее иностранных представителей на военном совете. Он исторически верно показал, как в штабе, вопреки воле Кутузова, решено было дать сражение, на котором настаивали Александр I и австрийский император Франц, и был принят план Вейротера, приведший к поражению.

Отмечая полное отсутствие единства в военном руководстве, Толстой противопоставляет ему абсолютное единство в войске, где все слиты, где есть «только артиллерия, пехота, конница... Каждый член этих громад помнит всё и вполне забывает себя». И дальше в этой рукописи Толстой уделяет много внимания настроению солдат, показывая, как велика в войне роль народа, который добывает победу. Исключительной сосредоточенности в штабе на личных интересах он неоднократно противопоставляет отрешенность от всего личного в войске, которое готовилось к сражению и, «страдая, поднималось духом». «Душа армии... становилась сосредоточеннее, звучнее, стекляннее, — пишет Толстой, — строгая и величественная одна, всё одна нота, неизменно как шум моря, с каждым шагом вперед и с каждым звуком выстрела всё слышнее и слышнее становилась каждому сердцу». Со всей решительностью выдвинут в этом раннем варианте один из важнейших, по убеждению автора, факторов в войне — дух войска. Здесь развита мысль о том, что «вопросы военных успехов» решаются в первую очередь «уменьем обращаться с духом войска, искусством поднимать его в ту минуту, когда высота его более всего нужна». А дух войска, по убеждению Толстого, приобретает тем больше силы и высоты, чем ближе и непосредственнее связь между начальниками и подчиненными. Еще до описания самого сражения Толстой собирает в фокусе те факты, которые явились причиной поражения. Одна из основных причин, утверждает Толстой, состояла в том, что в русской армии не было в 1805 г. самого главного, что подымает и поддерживает дух войска, — не было доверия к начальникам. Армией фактически командовал австрийский штаб, а «австрийцев и их начальников, — пишет Толстой, — презирали».

Описание Аустерлицкого боя Толстой начинает взволнованной фразой: «В десять часов измена уже дала в руки Бонапарту диспозицию русских». Этим вступлением подтверждается и правота Кутузова, который после военного совета был убежден в измене союзников, и справедливость толков в войске об измене. Переходя к вражеской французской армии, где «также зашевелились все струны движения и пружины», Толстой особо останавливается на Наполеоне. «Измена давала ему победу. Презренный! — восклицает Толстой. —... измена была таким же листом его лаврового венка, как и храбрость его солдат».

Наконец, Толстой переходит к описанию Аустерлицкого сражения. Он точно указывает количества русских и французских войск, их расположение, обращает внимание на стратегически невыгодное положение русской армии, отмечает состояние Кутузова, который «был в этот день совсем не тот главнокомандующий, каким его знали прежде в Турции и после при Бородине и Красном»; подчеркивает отрицательную роль Александра I, торопившего с наступлением. Тут же приводит знаменитые слова Кутузова, обращенные к Александру: «Мы не на Царицыном лугу. Оттого-то и не начинаю», — отвечал Кутузов императору на его требование, «и лицо, вечно насмешливое, оскорбило государя». Чувство безудержного гнева звучит в устах Толстого, когда он говорит об «австрийских колонновожатых», которые были причиной поражения под Аустерлицем, — о тех самых, которые «на другой день чистили себе ногти и отпускали немецкие вицы, и умерли в почестях и своей смертью, и никто не позаботился вытянуть из них кишки за то, что по их оплошности погибло двадцать тысяч русских людей и русская армия надолго не только потеряла свою прежнюю славу, но была опозорена».

Дав свое, исторически правдивое освещение всей обстановки, Толстой переходит к описанию боя. Несмотря на конспективность первого эскиза, картина боя создана с огромной силой творческого напряжения.

Сначала показана свита с двумя императорами во главе. «В свите большинство ничего не понимало: что идет? куда? зачем? где правый, где левый фланг?.. Только государи и ближайшие к ним, видимо, понимали и интересовались чем-то, и были различных мнений с Кутузовым». Далее показана начавшаяся вдруг паника. Поведение императоров и свиты отмечено двумя краткими красноречивыми фразами: «... куда ни посмотрите, везде испуг и страх... На горе была толпа панашей бегущих, государи впереди. Австрийцы бежали».

В совершенно иной роли выступают в момент опасности Кутузов и Волхонский. В конспекте намечено: «Волхонский к Кутузову. Кутузов говорит: Посмотрите, они бегут. Волхонский всё понял... Волхонский испугался, как никогда в жизни, и ему стало стыдно и гадко. Он бросился вперед собирать солдат». Гусар Толстой (будущий Николай Ростов) «видел, как Волхонский исчез на лошади и упал со знаменем. Он взглянул на Толстого. Этот взгляд был и мир, и любовь, и значение».

Так же конспективно намечены конец сражения и различное поведение его участников: «Начальство скачет мимо», а сражение ведут до конца Дохтуров и Ермолов. Из «полувымышленных» героев «Волхонский исходит кровью», «Борис идет к командиру полка; Берг интригует». И далее, вопреки дворянской историографии, которая пыталась умалить вину Александра I в поражении под Аустерлицем, Толстой отметил в конспекте: «Всех обвиняют в штабе, кроме себя».

На этом заканчивается седьмой вариант начала, написанный не позднее марта—апреля 1864 г. Создавая вариант начала, открывающийся описанием военных событий, Толстой был настолько поглощен волновавшими его общими мыслями, вылившимися в авторское отступление, что не создал в полной мере необходимой художественной формы. Быть может, отчасти это обстоятельство заставило прервать работу. «Нехорошо в беллетристике — описание от лица автора. Нужно описывать, как отражается то или другое на действующих лицах», — говорил Толстой в старости.78 «Литературное наследство», № 37-38, М. 1939, стр. 533. Это требование всегда было одним из принципов его художественного мастерства. Можно предположить также, что автор прервал дальнейшую работу над данным вариантом еще и потому, что ему понадобился пролог к центральному действию, то есть надо было ближе познакомить с главным действующим лицом, которому предстояло показать пример героизма и погибнуть со знаменем в руках на Аустерлицком поле. Во всяком случае рукопись была отложена, и начались новые поиски.

С большой долей вероятности можно допустить, что именно теперь Толстой вернулся к самому раннему наброску начала, озаглавленному «Три поры», в котором действие начинается в Лысых Горах в 1811 г. Он стал перерабатывать старый текст применительно к новому замыслу. Встречавшиеся в нем даты 1811 г. заменены 1805 г.; введены новые эпизоды, характеризующие старого князя и его отношения с дочерью и слугами, затем продолжен текст рукописи: в Лысые Горы приезжает Анатоль Курагин, которого отец намерен женить на княжие Марье, намечена интрига между ним и м ль Бурьен (то есть всё то, что станет потом темой третьей главы третьей части) и, наконец, введен рассказ о приезде в Лысые Горы князя Андрея с беременной женой. «За обедом говорили о войне», — переходит Толстой к установившейся во всех набросках начала теме беседы собравшихся гостей. Далее конспективно изложены события следующего дня — именины старого князя и, наконец, прощание князя Андрея с отцом, женой, сестрой и отъезд его в армию.

Дополнив так свою старую рукопись, Толстой связал ее с только что созданным седьмым вариантом начала. «Нe один князь Андреи прощался перед войной. Война чувствовалась тогда во всем», — так начал Толстой связку между восьмым и седьмым вариантами начала романа и дал очень сжатый обзор событий к моменту вступления России в войну 1805 г. И тут автор выступает не как бесстрастный летописец: он не упустил случая подчеркнуть, что в придворных кругах «все парадно, торжественно, уверенно», а в народе в это же время ходят толки о том, что Наполеон уже побил австрийцев, а «молва всегда предсказывает».

Присоединив раннюю рукопись к только что созданной, Толстой на полях последней вписал еще одну связку: «Не один князь Андрей тогда простился с семьей... и весело и бодро скакал куда-то туда, где ему казалось, что его ждет слава, а где ждала, может быть, смерть. Много было семей, оплакивавших своих сыновей, мужей, братьев». Далее изображен отъезд в армию Николая Простого. О его семейных говорится как о знакомых уже читателю людях. Это дает право допустить, что к этим двум рукописям была присоединена еще одна, содержащая шестой вариант начала, где описана семья графа Простого. В новом варианте, соединившем три в разное время созданные рукописи, наметилась стройная композиция первой части, приближающаяся к окончательной редакции ее. Две семьи, Простые и Волконские, — в обоих домах к моменту начала действия ведутся напряженные споры о Наполеоне и надвигающейся войне; сыновья Простых и Волконского уезжают на войну. Пролог к Аустерлицу закончен. Теперь естественен переход к войне, где впервые вместе с историческими деятелями участвуют знакомые читателю частные, вымышленные лица. Так Толстой впервые связал «мир», картины которого только начали рождаться, с «войной». Создался восьмой вариант начала. Однако и он отложен.

В цитированном выше письме к княгине Волконской Толстой писал о том, что «блестящий молодой человек», который, по первоначальному замыслу, должен был быть убит в Аустерлицком сражении, «заинтересовал его», что «для него представлялась роль в дальнейшем ходе романа» и что поэтому Толстой «его помиловал, только сильно ранив его, вместо смерти». Повидимому, непосредственно к этому возникшему замыслу, связанному с князем Андреем, относятся следующие три варианта начала (рукопись № 48).79 Опубл. т. 13, стр. 174—177, 181—183, 178—181, вар. №№ 20—21, 23, 22. Роман открывается сценой обеда у молодых Волконских. Опять несколько отодвинуто начало действия. Вместо ноября, кануна Аустерлицкого сражения, действие происходит летом 1805 г., в то самое время, когда Россией была только объявлена первая война еще не признанному тогда императором Наполеону, когда «в Петербурге во всех гостиных только и было речи про Буонапарте, его поступки и намеренья». Так начался девятый вариант. В нем и в следующих трех в центре внимания князь Андрей и его друг Пьер, вокруг которых организуется основная общественная тема. Картин семейной жизни Лысых Гор и дома Ростовых совсем нет. Опять возникают за обедом у князя Андрея споры о преобразованиях, конституции, о войне и Наполеоне. Каждый из указанных трех набросков обрывался на изложении все тех же споров между собравшимися гостями. На очереди — двенадцатый вариант начала (рукопись № 48). Многое уже ясно автору. Теперь установлено не только время начала действия, но весь период — десятилетие, — который, по определившемуся тогда замыслу, должен быть отражен в романе. Появилось заглавие: «С 1805 по 1814 год». Далее вписано: «Роман графа Л. Н. Толстого». Произведение должно состоять из нескольких частей; первая озаглавлена: «1805 год».80 Опубл. т. 13, стр. 184—197, вар. № 24.

Двенадцатый вариант начала имеет одну особенность, важную для изучения замысла романа. В нем отражена связь «Войны и мира» с «Декабристами» и, главное, непосредственная преемственность Пьера от главного героя «Декабристов». «Тем, кто знали князя Петра Кириловича Б. в начале царствования Александра II, в 1850-тых годах, когда Петр Кирилыч был возвращен из Сибири белым как лунь стариком, трудно бы было вообразить себе его беззаботным, бестолковым и сумасбродным юношей, каким он был в начале царствования Александра I, вскоре после приезда своего из-за границы, где он по желанию отца оканчивал свое воспитание». Первой фразой нового варианта определен один из главных персонажей произведения и сообщено заранее будущее этого героя.

Содержание всего варианта: характеристика Пьера, выведенного здесь под фамилией Медынского, времяпрепровождение его с Анатолем Курагиным и взаимоотношения с адъютантом петербургского генерал-губернатора Андреем Волконским, «с которым он был не только дружен, но к которому, несмотря на совершенное различие характеров и вкусов, он имел то страстное обожание, которое так часто бывает в первой молодости»; характеристика князя Андрея, его жены, описание их дома; обед у князя Волконского 20 июля 1805 г., на котором присутствуют: какая-то барышня, старичок-иностранец — аббат и молодой чиновник, принадлежавший «к клике Сперанского». Разговор за обедом «зашел о том, о чем все тогда говорили... о преобразованиях, замышляемых в России, о конституции». Во время подробно переданного разговора «чиновник изложил свои преобразовательные бюрократические соображения, Pierre — свою либеральную философию, аббат свои новые идеи народного права и политического устройства». Под конец, когда разговор перешел на войну — на «любимое» князя Андрея военное дело, князь Андрей «завладел» разговором. Заканчивается вариант высказываниями Пьера и князя Андрея о Наполеоне, принципиально не отличающимися от их отношения к Наполеону, отраженного в первой части окончательного текста.

И двенадцатый вариант отброшен.

После долгих поисков Толстой возвратился к историческому вступлению, с которого он дважды пытался начинать роман. «Время между французской революцией и пожаром Москвы» — вот те широкие границы, которые поставлены для нового вступления, открывающего тринадцатый вариант начала (рукопись № 49). Опять Толстой стремится в самом начале дать свою оценку историческим событиям и государственным деятелям той эпохи. В нескольких строках он сатирически представил завоевательную политику Наполеона и почти в карикатурном виде описал внешность завоевателя, даже не называя его имени: «... маленькой человечек, в сереньком сюртучке и круглой шляпе, с орлиным носом, коротенькими ножками, маленькими белыми ручками», подчеркнул мнимое величие этого «человечка», который старался «раздуваться в сообразное по его понятиям величие положения». От Наполеона Толстой перешел к первым годам царствования Александра I, показав, что и он мечтал об европейской гегемонии.

Далее Толстой полемизирует с теми историками, которые, записывая в свою летопись только события, отраженные в документах, воображают, что пишут «историю человеков». Заканчивая вступление, автор заявляет, что героями его произведения будут не государственные люди, которые оставляют следы в документах, а обыкновенные люди, которые оставляют в истории значительно бо́льшие следы, но которых историки не замечают. Позднее Толстой определит свою работу над «Войной и миром» как стремление «писать историю народа».

За большим предисловием, раскрывающим позиции автора, следует начало действия, которое открывается в салоне фрейлины, будущей Анны Павловны Шерер. Всё приближается к началу первой главы окончательного текста. И тут на полях многозначащие для нас записи: «Переписка о войне, война во всем». «Князь Василий при смерти подл» (то есть при смерти графа Безухого). Так намечен план дальнейшего повествования. Только этот, тринадцатый, вариант Толстой дал в переписку. Начался обычный процесс переделок и переработок. На полях копии вновь появляются характерные заметки: «Взгляд высшего общества на Бонапарта, на причину и необходимость войны». Это — темы предстоящей беседы в салоне фрейлины. Найдена та благоприятная обстановка, которая была нужна автору для начала его романа, чего не удавалось сделать ни в одном из предыдущих вариантов.

Исправляя копию этой рукописи, то есть работая над четырнадцатым вариантом начала (входит в рукопись № 51), Толстой навсегда отбросил историческое вступление. Затронутые в нем события получат впоследствии то же освещение в авторских отступлениях, которые с седьмого варианта начала занимают в композиции романа важное место.

В последнем, пятнадцатом, варианте начала действие открывается описанием известного всем салона фрейлины, именуемой пока Annette D.

«Всегда страшно начинать, когда дорожишь мыслью, как бы ее не испортить, не захватать дурным началом»,81 Письмо к С. А. Толстой от 29—30? апреля 1888 г. — т. 84, стр. 44. — писал Толстой в 80-х годах. Эта тревога владела им и тогда, когда он приступил к роману «Война и мир».

Из пятнадцати вариантов начала, создававшихся в течение более чем года, четыре начинаются с развернутого вступления, в котором высказана авторская оценка исторических событий, а затем переход к собравшемуся обществу людей, где разгораются споры на политические и общественные темы; один начинается с кануна Аустерлицкого сражения и целиком посвящен изображению этого главного сражения в войне 1805 г.; десять — открываются непосредственно изображением собравшегося общества, где ведутся беседы и возникают споры по жгучим вопросам времени; основная тема бесед — предстоящая война.

В процессе поисков начала обозначились образы ведущих героев, наметились некоторые основные черты композиции произведения, обрисовались контуры тех его разделов, которые нужны художнику для того, чтобы «выдумкой связывать те образы, картины и мысли, которые сами собою родились» в нем.

Из перечисленных вариантов начал явствует, что в задуманном произведении исторические, общественные события мыслились автором не как фон, на котором происходит действие, а как основная проблема, как само действие и как та конкретная исторически правдивая среда, в которой живут и действуют герои.

Поиски начала закончились.

V

Наступила новая полоса напряженной творческой работы, о которой Толстой вспоминал как о периоде «счастливого самоуверенного труда».82 Письмо к H. Н. Страхову от 25 ноября 1870 г. — т. 61, стр. 242. В этот период до 16 сентября 1864 г. Толстой не вел Дневника. Немногочисленные упоминания в письмах мало раскрывают процесс работы над первой частью. Единственным источником для установления его являются самые рукописи (работа над первой частью представлена рукописями №№ 49—53). Вначале Толстой писал небольшими отрывками, тут же отдавая их в переписку, и, исправив по копии написанное, продолжал постепенно двигаться все дальше и дальше. Первая рукопись, с которой началась планомерная работа над романом, содержит лишь начало беседы Annette D. с приехавшим к ней на званый вечер князем Василием.83 Опубл. т. 13, стр. 198—201 (до слов: «Она делалась оживлена, красноречива и увлекательна»). Весь текст вар. № 1 (т. 13, стр. 198—221), опубликованный ошибочно как самостоятельная рукопись, фактически состоит из отдельных частей трех рукописей. Характеристика будущей Анны Павловны только теперь начала создаваться, и в этом эскизе принципиальных отличий от окончательного текста нет. Князь Василий вполне определился в процессе предыдущей работы и теперь занял прочное место. Предстояло детализировать отдельные его черты и, ведя дальше повествование, развивать этот образ.

Приступая к правке копии первого наброска, Толстой тут же на полях первого листа делает пометы, раскрывающие авторский замысел продолжения: «NB. вечер во всем разгаре. Разговоры с разных сторон. С одной, о идеалистическом направлении двора нашего и антагонизме имп императрицы матери и Александра. С другой, рассказ о Енгиенском; с третьей, о дворе и интригах. Всё размерено». Намечены темы разговоров на вечере фрейлины, которые будут развиты в первых пяти главах первой части. Определен также план дальнейшего развития романа:

«Обзор политических событий и [1 неразобр.]

Нота 28 августа.

Новосильцев в Париже.

Ругают Австрию.

Благодеяния государя,

тайная коалиция, войска».

Далее, очевидно для памяти себе, Толстой записывает:

«(уже в Петербурге.

В Петербурге в августе июле.

В Москве в сентябре.

А. М. переменить)».84 Возможно, последняя запись относится к Анне Михайловне Друбецкой, образ которой вырисовывался в предыдущих вариантах начала.

Намеченные Толстым даты так и сохранились в окончательном тексте: в первых девяти главах действие происходит в Петербурге в июле, в следующих (X—XXIV) в Москве в последних числах августа.85 В Москве действие начинается в день именин Натальи, то есть 26 августа.

В намеченном направлении шла работа. Исправляя копию начала, Толстой зачеркнул оставшуюся от длинного вступления фразу о том, что «первая европейская коалиция против Буонапарте была составлена», и начал роман с известной беседы фрейлины, пока еще Annette D., с князем Василием («Eh bien, mon prince...»). Последующая правка отрывка приближала его к печатному тексту «Русского вестника».

На полях второго листа вновь сделана конспективная запись, отражающая содержание беседы Annette D. с князем Василием:

«Винценгероде в Австрии.

Не так делается его дипломация.

Зачем переговоры?

Затем, чтобы потом задавить его. Пруссия будет видеть.

Австрия подмечает.

На Англию надежды нет.

J’ai vu Novosilzoff.

Они не понимают самоотвержен самоотверженности государя, но добродетель должна быть награждена».

Самые злободневные политические вопросы наполнили беседу этих двух представителей придворной знати.

Исправив копию, Толстой продолжил текст, и законченная на этот раз рукопись (13 листов) содержала почти полный текст первой главы. Не только по содержанию, но местами даже дословно первая редакция первой главы близка к тексту «Русского вестника». В отличие от него здесь князь Василий более подробно рассказывает о своих сыновьях, причем по окончательному тексту отец считает, что «оба вышли des imbeciles»,86 *** идиоты, в раннем же варианте он признает, что старший «глуп и очень даже глуп», но пойдет своей дорогой, а младший — Анатоль, умен и, несмотря на те же условия воспитания за границей, из него «вышло совсем другое». Дальше отец рассказывает о безнравственных поступках Анатоля, причем рассказывает с явно выраженной симпатией. Рассказ князя Василия о сыне служит одновременно и дополнительной характеристикой самого князя, которого, как мы видели, Толстой с самых первых набросков стремился показать в резко отрицательном виде.

Характеристика князя Василия также более подробна в этом варианте. На полях одного из листов данной рукописи имеется такая помета: « К Князь В Василий без убеждений, фамильярный и умный, дети тягость». В таком направлении и создавался образ этого персонажа, как человека «сильного в свете и при дворе», одаренного «великим даром для успеха в том мире, где он искал успеха, даром фамильярности».

В основных чертах обрисован облик второго представителя придворной знати, фрейлины Annette D., которая была «одним из самых влиятельных лиц старого двора императрицы Марьи Федоровны». Толстой выводит ее как типичного представителя таких придворных, которые от долгого пребывания при дворе «делаются нравственными кастратами, не имеющими других интересов, как интересы своих покровителей, но которые взамен этого и утрачивают всё дурное придворной жизни — зависть, интригу, страсть к повышениям». «Annette D., — определяет далее Толстой, — была верным слугою,87 В т. 13, стр. 205, ошибочно напечатано: «верным другом». как старая собака, старый дворовый, не признающие другой жизни, как жизнь при господине или госпоже»; преданная фрейлина «думала и чувствовала только то, что думала и чувствовала ее высокая покровительница», высказывала мнения, совпадающие с царствовавшими мнениями. Такая характеристика фрейлины косвенно дополнила характеристику князя Василия, разъяснив, почему князь Василий «не мог не ценить своих отношений с нею». Знакомством читателя с Annette D. и с князем Василием, а также с намерением Annette D. посватать Анатоля к княжне Марье закончилась вторая рукопись.88 Опубл. (продолжение — автограф) т. 13, стр. 201—205. Исправленное по копии начало, близкое к тексту «Русского вестника», не опубликовано. Указание на то, что один лист утрачен (см. стр. 201), ошибочно. См. «Описание рукописей», стр. 159.

Снятая С. А. Толстой копия рукописи вновь подверглась значительной правке, причем внимание автора сосредоточено опять на характеристиках тех же персонажей. Толстой вносит все более и более отрицательные черты в образ князя Василия, подчеркивает отсутствие убеждений у этого вельможи. В образе фрейлины, которая, начиная с этой рукописи, получила имя Анны Павловны Шерер, Толстой усиливает, главным образом, ту преданность ее покровительнице, при которой «отрекаются от всех нравственных интересов жизни, кроме интересов своих покровителей».

В законченном виде начало данной рукописи местами уже дословно совпадает с текстом «Русского вестника». В этой рукописи Толстой начал делить текст на маленькие главы. Так, текст, составивший в «Русском вестнике» первую главу, был в этой рукописи разделен на шесть глав.

После правки копии Толстой стал продолжать работу. На полях первого же листа появились конспективные записи, вводящие в авторский замысел дальнейшего текста: «Как держать дом? Кн Княгиня В Волконская брюх брюхатая с работой. Ее муж недов недовольно смотрит на нее. Княгиня хлопочет о сыне. Mortemart. Как подать на блюде литератора. Рассказ о Енгиенском. Некоторые молчат и esclament».89 *** восклицают.

Приведенные записи являются точным планом вечера у фрейлины в том виде, в каком он известен по окончательному тексту. Так и были написаны эти главы в анализируемой рукописи.90 Опубл. т. 13, стр.207—221. Здесь несколько иная композиция описания вечера, значительно пространнее и с бо́льшими подробностями, нежели в тексте «Русского вестника», передан рассказ виконта об убийстве герцога Энгиенского, но принципиальных отличий от окончательного текста нет.

В салоне фрейлины появляются князь Андрей с женой, Пьер, а также упоминавшиеся в начале беседы фрейлины с князем Василием его дочь Элен и сын Ипполит. Князь Андрей одним из первых приезжает на вечер вместе с женой. Основные черты князя Андрея, маленькой княгини, Пьера, княжны Элен и других персонажей уяснились Толстому еще в период поисков начала романа. В этом варианте более резким, нежели в законченной редакции, показано отношение князя Андрея к жене, в которой «за внешним блеском и оживлением», по его мнению, «ничего, ничего» не было. Пьер впервые вступает в действие во время рассказа виконта, которого «все слушали с вниманием и уважением», и только один «очень молодой человек с большой вытянутой взад головой, застенчивый и рассеянный, видимо не обращал никакого внимания на рассказ и рассказчика. Он вертелся на своем стуле». Это был Пьер.

Далее Толстой намеревался, прервав рассказ виконта, ближе познакомить читателя с основными действующими лицами. Он так и заявил: «Прежде, чем передать историю виконта, весьма распространившуюся впоследствии, я должен описать некоторых из слушателей его, тем более, что эти некоторые, кроме того, что замечательны сами по себе, не раз встретятся читателю в продолжение этой истории». Однако, не сделав даже попытки осуществить свое намерение, автор тут же отказался от него. Незадолго до начала работы над романом Толстой писал, что стала невозможной принятая в литературе манера описаний, «логично расположенных: сначала описания действующих лиц, даже их биографии, потом описание местности и среды, и потом уже начинается действие. И странное дело, — все эти описания, иногда на десятках страниц, меньше знакомят читателя с лицами, чем небрежно брошенная художественная черта во время уже начатого действия между вовсе неописанными лицами».91 «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас, или нам у крестьянских ребят?» — т. 8, стр. 312.

Толстой пошел вторым путем. Он зачеркнул авторское заявление к читателю, сделав на полях помету для себя: «Кто слушает и как». Продолжая действие, он с помощью отдельных художественных черт показывает, «кто слушает и как». Облик дочери князя Василия (в этом варианте она не Элен, a Sophie), а также впечатление, производимое ею на окружающих, почти такие же, как и в законченном романе. Облик ее брата Ипполита близок к окончательному, но в портрет его внесено больше дополнительных деталей, больше тех внешних признаков, которые подчеркивают отрицательный характер этого персонажа. Описывая, как слушали начавшийся рассказ виконта Sophie, Ипполит и маленькая княгиня, Толстой беспощадно иронизирует и над «изящным» рассказом виконта об убийстве герцога Энгиенского, и над «красивым кружком» слушателей. Различные реплики, которыми слушатели перебивали рассказ виконта, свидетельствовали об единодушном мнении всех о Наполеоне, которого, как и полагалось в этот период, «никто из присутствующих не только не признавал... императором, никто не признавал его даже человеком. В глазах vicomt’a и его слушателей это был какой-то изверг рода человеческого, Cartouche, Пугачев, Кромвель, до сих пор еще ускользавший от заслуженной петли».

На фоне такого единодушного мнения рельефно выступает совершенно противоположное отношение к Наполеону князя Андрея и, главное, Пьера, которые, как представители прогрессивного дворянства, считали Наполеона в первый период его деятельности еще великим полководцем и представителем идей революции. Как во всех вариантах начала, так и в этой рукописи Пьер с первого момента вступает в действие «спорщиком». Он перебивает рассказ виконта репликой о Наполеоне, вызывая всеобщее удивление, иронически резюмированное автором: «для чего было высказывать мнение, противное всем», и зачем «не уметь жить до такой степени, чтобы перебивать изящный рассказ, всем доставляющий удовольствие, выражением своих мнений». В рукописи почти ничего не сказано о внешности Пьера, из его биографии сообщено только, что «юноша был незаконный сын знаменитого богача и вельможи, из уважения к которому фрейлина пригласила его и не могла себе простить этого. «Коли бы я знала, что он такой mal élevé92 *** невоспитанный и бонапартист». Так думала фрейлина. «Но молодой человек был хуже, чем mal élevé и бонапартист, — добавляет автор. — Он был якобинец». Читатель сразу знакомится с Пьером, как с человеком, который, несмотря на застенчивость, заставлявшую его краснеть, настойчиво высказывает свое убеждение, идущее вразрез с общепринятым. Он заявил, что считает Наполеона великим человеком, говорил о том, что «революция была великое дело» и что Наполеон «представитель великих идей». Он много и долго говорил, «но никто не одушевился, один князь Андрей зажег огонь в глазах, любуясь на него». В конспективном наброске далее отмечено, что только князь Андрей «не нападал», а, напротив, поддерживал молодого человека, который «огрызался на всех», доказывая, что Наполеон «желает мира и равенства».

Автор не удовлетворился раскрытием установленного в высшем обществе мнения о Наполеоне и отношения к нему в начале века лучших людей России, он сказал и свое слово о Наполеоне. Пять раз переделывал Толстой этот маленький отрывок, чтобы точнее и образнее высказать в самом начале произведения свое отрицательное отношение к этой исторической личности, о мнимом величии которой он уже много писал в ранних вариантах начала романа.

Текст, соответствующий в настоящем издании главам I—VI первой части, уже сложился, но деление на главы более дробное: созданный текст разделен на двадцать шесть маленьких глав.

В конце рукописи — конспект следующих трех глав. Намечены: сцена в передней, где Ипполит Курагин, провожая маленькую княгиню, ухаживает за ней, презрительное отношение князя Андрея к Ипполиту, приезд Пьера к молодым Волконским и беседа между ним и князем Андреем, кутеж у Анатоля Курагина, в котором Пьер, вопреки только что данному князю Андрею обещанию, принимает участие. Кратким авторским определением Анатоля Курагина заканчивается рукопись: «Анатоль: гадость для гадости. Он, как красивая кукла, ничего нет в глазах».

С рукописи снята копия, над которой автор вновь стал работать. Много внимания уделяется Пьеру: его внешности, его поведению, и все это с целью показать, что Пьер был не такой, как все остальные гости. Правка копии отражает также стремление Толстого убедительнее раскрыть отношение князя Андрея к жене, вид которой у всех вызывал чувство «обаяния веселости», в то время как сам князь Андрей испытывал при ней «вовсе не веселое чувство». О внешности Ипполита Курагина добавлено, что лицо его было «освещено идиотизмом», что он вошел, глядя в лорнет «развязно до наглости».

Излагая возникший между гостями разговор о предстоящей войне, Толстой подчеркивает, что Пьер и князь Андрей, главным образом своими открыто высказываемыми суждениями о Наполеоне и Кутузове, резко выделялись из всех присутствующих в гостиной. Между собой они отличались, по словам автора, лишь тем, что князь Андрей мог «учтиво» выслушивать мнения, не совпадающие с его, а Пьер совсем не мог и был «вполне неприличен», и, «как только с ним заговаривали, он вдруг начинал говорить всё, что думал». Горячий спор «неприличного юноши» с виконтом, изложенный в этой рукописи, почти дословно совпадает с «Русским вестником». И весь текст переработанной копии очень близок к журнальному. Исправив копию, Толстой написал еще одну главу — разъезд гостей.93 Опубл. т. 13, стр. 221—223, начало вар. № 2 (до слов: «Княгиня, подбирая платье...»). Содержание ее довольно подробно изложено в конспекте, которым закончилась предыдущая рукопись. Ведущими действующими лицами в ней являются Пьер, который «не умел войти в салон и еще менее из него выйти», и князь Андрей, который подле Пьера «поражал еще больше своей изящною, изнеженной и неприступно-гордой осанкой». Отъездом князя Андрея с женой рукопись закончилась.

Копия только что рассмотренной рукописи не сохранилась; по всей вероятности, после авторской правки она явилась наборной рукописью для «Русского вестника». Остались от нее лишь исправленные последние листы и продолжение текста — автограф.

Толстой, видимо, настолько ясно продумал дальнейший ход повествования, что написал теперь не только очередную главу, как это было, в пяти предыдущих рукописях, относящихся к первой части, но создал большую рукопись, доведя изложение до смерти старого графа Безухова (текст, соответствующий по наст. изд. гл. VI—XXVI).94 Опубл. не полностью т. 13, стр. 223—247, вар. № 2 (от слов: «Княгиня, подбирая платье...») и вар. № 3. Продолжается работа над образами ведущих героев — Пьера и князя Андрея. Возникла мысль подробнее остановиться на семейной обстановке князя Андрея, с целью показать высоконравственное отношение князя Андрея к семье, чем он также отличается от светского круга, к которому принадлежит. Для реализации этого замысла привлечен второстепенный герой — Ипполит Курагин. Курагину посвящается маленькая глава (двадцать седьмая): «Князь Ипполит, как настоящий светский человек и человек очень элегантный, не мог не знать, что человеку его сорта прилично иметь любовную связь» — так начинается новая глава, раскрывающая внутреннюю пустоту сына вельможи, порочность всей золотой молодежи и придворного круга. «Точно так же, как в толпе пьяной черни при виде красивой молодой женщины оскаливаются рожи и слышится цинический смех, соединяя какую-то нечистую мысль с видом женщины, точно так же в свете, только иначе выражаясь, в толпе молодежи, танцоров, говорунов, дипломатов, явление женщины производит то же нечистое впечатление».

Для усиления контраста, от Ипполита Курагина непосредственный переход к князю Андрею, который, хотя и «знал, что это естественно и иначе быть не может», что в «зубоскаленьи» Ипполита жена его не виновата и не будет от этого менее чиста, но «в нынешний вечер он в первый раз почувствовал, что ему тяжело, что ему стыдно. И стыдно от человека, которого он считал ничтожнейшим идиотом. И гордость, безграничная гордость его возмутилась, расстроила привычное спокойствие и спутала все его мысли и чувства». Дальнейший текст создавался сразу без существенных отличий от журнального. Лишь подробнее развернута в черновике откровенная беседа князя Андрея с Пьером, составившая содержание глав VII и VIII окончательной редакции, внесено резкое осуждение семьи Курагиных, которая, по определению Пьера, «грязнее грязи». Интересен также не дошедший до печатного текста разговор о литературе и искусстве, во время которого выявились различные мнения двух друзей. Остальная часть беседы, созданная в этой рукописи, очень близка к печатному тексту, так же как и следующие главы, посвященные характеристике светской молодежи, собравшейся у Анатоля Курагина, и описанию их кутежа, на котором присутствует Пьер. Сценой кутежа у Анатоля и пари Долохова с англичанином закончилось в этой стадии творчества описание жизни в Петербурге в июле 1805 г.

От Петербурга Толстой был намерен перейти к жизни в Москве в эту пору. «В Москве у графа Простого праздновались именины жены», — начал Толстой; но тут же зачеркнул фразу, прервал повествование и написал небольшую главу, по счету 36-ю, резко вырывающуюся своим содержанием из всего созданного к этому времени текста романа. Цель авторского отступления — разъяснить читателю, почему до сих пор речь шла «только о князьях, графах, министрах, сенаторах и их детях», и предупредить его, что, вероятно, и впредь в этой истории не будет других лиц. Перечисляя причины, по которым он не может угодить вкусу тех читателей, которым «интереснее и поучительнее история мужиков, купцов, семинаристов», автор заявляет, что «жизнь купцов, кучеров, семинаристов, каторжников и мужиков» представляется ему «однообразною, скучною», что все действия этих людей кажутся ему «вытекающими, большей частью, из одних и тех же пружин: зависти к более счастливым сословиям, корыстолюбия и материальных страстей», что «трудно их понимать и потому описывать». Это резко полемическое заявление находилось в остром противоречии со всем строем и замыслом создаваемого произведения.

В первых же вариантах романа «Война и мир» отражен глубокий интерес Толстого к народу и вера в его духовные силы. А то общество, к которому Толстой в этом полемическом заявлении почти с гордостью причисляет себя, он уже в первый период работы над романом то с едкой иронией, то с необычайной резкостью обличает, и своих ведущих героев — Пьера и князя Андрея —решительно выделяет из этой среды. И если князь Андрей своими привычками и внешним поведением связан со своим кругом, то Пьер совсем не походит на людей этого общества; в одном из вариантов Толстой пытался даже сделать Пьера внешне похожим на «мужика», чтобы резче выделить его из внешне изысканного, но насквозь лживого светского общества.

За год до того, как появилась полемическая 36-я глава, был создан седьмой вариант начала романа (описание Аустерлицкого сражения), где лицемерию, фальши, ложному патриотизму и карьеризму штабной верхушки противопоставлена высота духа русской армии. Представителем этой героической армии показан Андрей Болконский, принадлежавший к числу лучших людей того времени, оставаясь лишь внешне изысканным аристократом. А еще раньше был написан набросок предисловия, в котором автор объявил, что задачей нового произведения было показать, как «сущность характера русского народа и войска» проявилась в период неудач в первых войнах России с Наполеоном и была причиной торжества России в 1812 г. Неудивительно, что интерес к 36-й полемической главе тотчас же пропал у автора. Это бесспорно доказывается тем необычным явлением, что копия ее совсем не подвергалась дальнейшей правке. Еще раз Толстой сделает попытку вернуться к этой теме спустя несколько месяцев в одном из черновых, тут же оставленных, набросков предисловия к первой части.

Непосредственно от неожиданного полемического отступления Толстой перешел к теме Ростовых. Опираясь во многом на созданное в процессе поисков начала, особенно на шестой и восьмой варианты, он без большого напряжения продолжает писать. Главы о Ростовых, Пьере, доме старого графа Безухого в этой редакции композиционно и по содержанию, а в большей своей части и текстуально совпадают с журнальным текстом. Содержание двух циклов глав «В Петербурге» и «В Москве» Толстой соединил посредством известного читателю персонажа — Анны Михайловны Друбецкой. Добившись через князя Василия перевода сына в гвардию, она вскоре после вечера Анны Павловны вернулась в Москву к своим богатым родственникам Ростовым, у которых воспитывался ее сын. Создав затем первую сцену в доме Ростовых утром в день именин, Толстой присоединил к новому тексту три листа из шестого варианта начала, озаглавленного «День в Москве», внеся в него лишь небольшие стилистические изменения, и продолжил текст вплоть до смерти старого графа Безухого.95 Вторая половина этой рукописи, наиболее отличающаяся от окончательного текста, опубл. т. 13, стр. 240—247, вар. № 3. Так создалась почти вся первая часть. Не было только окончания ее — описания жизни в Лысых Горах.

По копии началась работа над созданием второй редакции законченных глав (рукопись № 51).96 Отрывки этой рукописи опубл. т. 13, стр. 265—277, вар. №№ 10—13. Расширена сцена возвращения князя Андрея с женой после вечера у фрейлины, сильнее подчеркнуто раздражение князя Андрея, вызванное ухаживанием за маленькой княгиней Ипполита Курагина, «этого идиота», как его называет князь Андрей. Вариант зачеркнут и создан новый эпизод: «страшная сцена», которая произошла в спальне княгини; князь Андрей видел записочку, которую Ипполит положил в ридикюль княгини; дома он сжег эту записку и написал Ипполиту письмо, в котором предупреждал, что, ежели он покажется на глаза ему или его жене, он «выдерет ему при всех уши». В письме был даже намек на возможность дуэли. И третий вариант этой сцены зачеркнут. Видимо, не связывалась с природной гордостью князя Андрея трафаретная семейная сцена, — она навсегда откинута, и создан четвертый вариант, почти совпадающий с печатным текстом. Изменена беседа князя Андрея с Пьером: исключен их разговор об искусстве и расширена тема предстоящей войны, особо подчеркнуто решение князя Андрея ехать в армию на первое время адъютантом Кутузова, а затем взять отдельный отряд. «Война. И я знаю, где мое место», — говорит князь Андрей. Развиты высказывания князя Андрея о Кутузове как о правой руке Суворова. Сделана попытка в описание кутежа у Анатоля Курагина также ввести тему начавшейся войны: Пьер, возвращаясь после беседы с князем Андреем, все время «думал о предстоящей войне и хотел сообщить это известие и свои мысли об ней всем». А далее появилось восклицание, с которым Пьер вошел к Анатолю, где собралась «толпа молодежи»: «Господа, война объявлена. Слышали? — сказал он. Никто его не слушал». Текст вставки тут же исправлен: восклицание Пьера дополнено сообщением о том, что «Кутузов — главнокомандующий», а в ответ Пьер слышит естественную для собравшихся у Анатоля кутил реплику: «Ну чорт с ним!» Вся вставка зачеркнута. Слишком резким диссонансом ворвался этот эпизод в сцену кутежа, и не было, видимо, возможности развить его.

Много труда потребовали главы, посвященные описанию дома старого графа Безухого в день его смерти. Толстой правит текст, стремясь через восприятие Пьера показать действия Анны Михайловны Друбецкой, князя Василия и княжен, окружавших старого графа и думавших только о его наследстве. Дважды исправленный вариант сцены споров около завещания вычеркнут и создан новый текст,97 Опубл. т. 13, стр. 277—292, вар. № 14. в котором со всей обнаженностью изображены интриги, связанные с завещанием, борьба за «мозаиковый портфель» и роль Пьера: молча смотрел он на все происходившее и не узнавал ни князя Василия, ни Анны Михайловны, которая, как «наседка окрысившись, тянула портфель». В результате правки текст значительно приблизился к напечатанному в «Русском вестнике» (главы ѴІІІ-ХХХІІ).98 По наст. изд. гл. VI—XXIV.

Закончив смертью графа Безухова описание жизни в Москве летом 1805 г., Толстой перешел к Лысым Горам. Эти последние главы первой части создались, судя по рукописям, сравнительно без большого труда.

Образы, наметившиеся при двукратной работе над вариантом начала «Три поры», настолько определились, что теперь Толстой почти сразу написал картину жизни в доме старого князя Волконского.99 Отрывки опубл. т. 13, стр. 248—265, вар. №№ 5—9.

VI

16 сентября 1864 г. Толстой записал в Дневнике: «Скоро год, как я не писал в эту книгу. И год хороший... Я начал с тех пор роман, написал листов 10 печатных, но теперь нахожусь в периоде поправления и переделывания. — Мучительно». В тот же день он вторично записал: «К роману:

1) любит мучать того, кого любит — всё теребит. 2) Отец с сыном ненавидят друг друга. В глазах неловко».100 Дневник, 16 сентября 1864 г. — т. 48, стр. 58. Дневниковые записи дают возможность безошибочно определить, в каком положении находилась работа к 16 сентября 1864 г.; первая часть еще не закончена, над последними главами, посвященными Болконским, шла работа, и к этим-то главам относилась вторая запись, озаглавленная: «К роману».

Десять дней спустя, 26 сентября, на охоте Толстой упал с лошади и сломал руку, после чего мог писать с трудом. Однако работы он не прекращал, что подтверждается письмом С. А. Толстой к сестре от 1 октября: «Лева роман свой нынче очень пишет». По свидетельству самого Толстого, он до конца октября не мог подолгу писать больной рукой. «... После 5 недель нынче в первый раз пишу так длинно своей рукой», — сообщал он М. Н. Каткову в письме от 28—29 октября.101 Т. 61, стр. 58. Приведенные документы в сопоставлении с рукописями романа позволяют датировать работу над ним осенью 1864 г.

Рукопись, содержащая последнюю редакцию глав, посвященных смерти старого графа Безухого, а также непосредственно за нею созданная рукопись с описанием жизни в Лысых Горах, написаны частично самим Толстым, частично рукою С. А. Толстой и В. В. Нагорновой под диктовку, причем рукой Толстого написаны только небольшие отрывки. Иногда на полуфразе рука Толстого сменяется почерком его жены. Ни одна из предшествующих рукописей романа не создавалась под диктовку, это первый случай. Очевидно, что над упомянутыми рукописями Толстой работал после 26 сентября. В том же письме к М. Н. Каткову Толстой сообщал: «Я кончаю на днях первую часть романа из времен первых войн Александра с Наполеоном и нахожусь в раздумьи, где и как ее печатать. Из журналов я бы лучше всего желал напечатать в Р Русском вестнике по той причине, что это один журнал, который я читаю и получаю. Дело в том, что мне хочется получить как можно больше денег за это писанье, которое я особенно люблю и которое мне стоило большого труда. Для того, чтобы напечатать в журнале (вам первым и, верно, последним я делаю это предложение), я хочу получить 300 р. за лист, в противном случае я буду печатать отдельными книжками».

21 ноября Толстой уехал в Москву для лечения руки. Уезжая, он оставил жене рукопись для переписки. Письмо С. А. Толстой к мужу от 25 ноября раскрывает, что именно оставил ей Толстой перед отъездом в Москву. «Как хорошо всё, что ты мне оставил списывать. Как мне нравится вся княжна Марья! Так ее и видишь, — писала она. — И такой славный, симпатичный характер. Я тебе всё буду критиковать. Князь Андрей, по-моему, все еще не ясен. Не знаешь, что он за человек. Если он умен, то как же он не понимает и не может растолковать себе свои отношения с женой? Старый князь очень тоже хорош. Но мне первый, которым ты был недоволен, нравился больше. Я уж из того составила себе в голове идеал, который не подходит к теперешнему князю. Сцена отъезда князя Андрея — очень хорошо и с образом княжны Марьи — отлично».102 С. А. Толстая, «Письма к Л. Н. Толстому 1862—1910», «Academia», М. — Л. 1936, стр. 31.

Нет сомнений, что речь идет о последних главах первой части. Переписанную рукопись С. А. Толстая послала мужу в Москву 26 ноября,103 См. там же, стр. 32. а в письме от 1 декабря Толстой отвечал ей: «Я всегда податлив на похвалу, и твоя похвала характера княжны Марьи меня очень порадовала, но нынче я перечел всё присланное тобою, и мне показалось всё это очень гадко, и я почувствовал лишение руки, хотел поправить кое-что, перемарать — и не мог; вообще разочаровался нынче насчет своего таланта, тем более, что вчера диктовал Лизе ужасную ерунду. Я знаю, что это только временное настроение, которое пройдет, может быть оттого, что нервы не окрепли после хлороформа и вообще не в нормальном состоянии от тугой перевязки на груди».104 Т. 83, стр. 69.

С первых же дней приезда в Москву Толстой начал переговоры с М. Н. Катковым о печатании первой части. 25 ноября он писал жене: «Я завтра добьюсь ответа от Каткова и или у него или отдельной книжкой начну печатать».105 Там же, стр. 57. На следующий день к Толстому приходил помощник М. Н. Каткова по изданию журнала «Русский вестник», профессор физики Московского университета Н. А. Любимов, который «торговался... из-за 50 р. за лист», но Толстой «остался тверд». «Им очень хочется, и вероятно согласятся на 300, — сообщал Толстой жене,— а я, признаюсь, боюсь издавать сам, хлопот и с типографией, и, главное, с цензурой».106 Письмо к С. А. Толстой от 27 ноября 1864 г. — т. 83, стр. 59. Катков действительно согласился на условия Толстого, «и дурацкий торг этот кончился, — писал Толстой жене, — то есть я им отдал по 300 рублей за лист первую часть романа, которую он *** Любимов с собою и увез, но когда мой porte-feuille запустел и слюнявый Любимов понес рукописи, мне стало грустно, именно оттого, за что ты сердишься, что нельзя больше переправлять и сделать еще лучше».107 Письмо к С. А. Толстой от 29 ноября 1864 г. — т. 83, стр. 63.

Итак, к 1 декабря последние главы первой части, то есть главы, посвященные Болконским, еще не были закончены, их предстояло исправлять. А 27 ноября Толстой уже отдал в «Русский вестник» рукопись романа. Во всех работах по истории писания «Войны и мира», а также в комментарии к письму от 29 ноября в т. 83 наст. изд. ошибочно указывалось, что 27 ноября была сдана в журнал рукопись всей первой части. Фактически же Толстой мог 27 ноября передать только рукопись, заканчивающуюся смертью графа Безухого (при опубликовании в «Русском вестнике» это составило главы I—ХХХІІ), главы же XXXIII—XXXVIII накануне, 26 ноября, были лишь отправлены Толстому после переписки.

Одновременно шла работа над продолжением романа.

В Москву Толстой приехал 22 ноября и, несмотря на болезнь руки, продолжал работать. 24 ноября он писал жене: «Чувствую себя нынче вообще хорошо. Написал лист недурно»,108 Письмо к С. А. Толстой от 24 ноября 1864 г. — т. 83, стр. 50. а на другой день сообщил ей, что утром «опять писал охотно».109 Письмо к С. А. Толстой от 25 ноября 1864 г. — т. 83, стр. 56. Тогда же Толстой изучал новые материалы. Об этом он сообщал жене в нескольких письмах. Он зачитался романом М. Н. Загоскина «Рославлев». «Понимаешь, как он мне нужен и интересен», — писал Толстой жене, рассказывая ей, что «читал с наслажденьем, которого никто, кроме автора, понять не может». 27 ноября он «особенно деятельно ходил по книжным лавкам».110 Письма к С. А. Толстой от 27 и 29 ноября 1864 г. — т. 83, стр. 58, 59, 63. В этот же день он слушал оперу Россини «Моисей» («Зора»), и ему «было очень приятно и от музыки, и от вида различных господ и дам», которые были для него «все типы».111 Т. 83, стр. 64.

28 ноября Толстому сделали операцию, вправили руку. В тот же вечер он послал за книгами к профессору истории Московского университета С. В. Ешевскому, а затем «очень приятно» для себя «воспользовался» пришедшим навестить его С. В. Перфильевым, «заведя» его на «рассказы о 12-м годе».112 Там же. 1 декабря Толстой читал французские мемуары,113 См. письмо к С. А. Толстой от 1 декабря 1864 г. — т. 83, стр. 69. на другой день читал опять «книги для романа и перебирал бумаги из архива» Дворцового ведомства, которые приносили ему на дом.114 Письмо к С. А. Толстой от 2 декабря 1864 г. — т. 83, стр. 73.

Толстой не только продолжал изучать исторические материалы, он не останавливал также писание романа. Начиная с 30 ноября, он диктовал попеременно двум своим свояченицам, то Татьяне Андреевне, то Елизавете Андреевне Берс.

Сопоставление приведенных свидетельств с рукописями дает основание безошибочно установить, что, закончив первую часть романа, Толстой стал создавать следующую часть, которая по первоначальному замыслу была второй частью первого тома, а впоследствии составила его третью часть. Военная тематика начиналась описанием не Шенграбенского, а Аустерлицкого сражения, как намечалось еще в восьмом варианте начала.

Сохранилась большая рукопись, состоявшая в первоначальном виде из 250 листов (рукопись № 85). Она содержит первую редакцию текста от описания нового положения Пьера после смерти отца до Тильзитского мира включительно. 115 Отрывки из этой рукописи опубл. т. 13, стр. 472—540, вар. №№ 64—78, но не первоначальный текст их, а исправленный позднее, в конце 1865 г. (см. ниже, стр. 72—75.). Первоначальный слой частично отражен в подстрочных примечаниях. В связи с тем, что отрывки опубликованы в соответствии с последовательностью глав окончательного текста, иногда нарушена при публикации последовательность текста рукописи.

Начата рукопись в Ясной Поляне: первые листы написаны рукой С. А. Толстой. Затем рука С. А. Толстой сменяется автографом, а начиная с Ольмюцкого смотра текст написан Е. А. и Т. А. Берс под диктовку, и лишь в конце время от времени вновь появляется автограф. То, что рукопись написана разными почерками и лишь время от времени появляется рука автора, сменяясь иногда на полуфразе, является доказательством того, что она в основном создавалась под диктовку. Подтверждается такое предположение и тем, что рукопись содержит множество орфографических ошибок, которые вряд ли могли бы появиться даже при невнимательном копировании автографа, а встречающиеся в рукописи французский текст, так же как и имена действующих лиц, воспроизведены в русской транскрипции явно механически с голоса Толстого (Пьер, Элен, Лиз, Николя).

Именно эта рукопись, начатая в Ясной Поляне в ноябре, незадолго до отъезда в Москву,116 Оставив в Ясной Поляне для переписки последние главы первой части, Толстой привез с собой в Москву начатую новую рукопись, содержавшую к тому времени текст первых глав новой части. почти целиком была создана в Москве между 22 ноября и 11—12? декабря 1864 г. Текст, начиная с описания изменившегося положения Пьера в обществе после того, как он стал богачом, до начала Ольмюцкого смотра писался частично в Ясной Поляне, частично в Москве до операции руки, то есть не позднее 27 ноября; дальнейший текст до поездки Николая Ростова по делу Денисова в Москву и затем описание жизни в Лысых Горах после отъезда князя Андрея в Петербург — все это создавалось под диктовку в Москве в течение трех недель.117 Устанавливая процесс работы Толстого над романом, Б. М. Эйхенбаум писал, что, сдав «в ноябре 1864 г. первую часть в «Русский вестник», Толстой начал работу над второй частью. По новому плану эта вторая часть должна была быть военной, и главными персонажами ее, естественно, должны были быть Андрей Болконский и Николай Ростов. Живя в Москве... Толстой собирал материал и пробовал писать. Но дело не шло». На основании писем Толстого к жене с жалобами на то, что «всё историческое не клеится и идет вяло» и что, вследствие богатства новых материалов, «ничего не пишется», Б. М. Эйхенбаум сделал ошибочный вывод, что Толстой в этот период «даже остановил работу и расклеился» (Б. Эйхенбаум, «Лев Толстой», кн. вторая, стр. 258—261). Рукописи Толстого говорят совершенно об ином.

Законченная первая часть составляла композиционно стройный ряд: жизнь в Петербурге, в Москве, в Лысых Горах в июле — сентябре 1805 г., то есть перед началом первой войны России с Францией; все повествование пронизано темой надвигавшейся войны. Не нарушая принятой композиции, Толстой открыл новую, вторую часть опять с действия в Петербурге. Расставшись в предыдущей части с князем Василием в момент похорон старого графа Безухова и вызванных его смертью тревог по поводу наследства, Толстой связал было этот эпизод с новой главой такой фразой: «Князь Василий был огорчен своей неудачей в деле наследства князя Безухова...»118 См. т. 13, стр. 472, прим. 5. Набросок этого начала зачеркнут, написано новое, почти совпадающее с окончательной редакцией. В нем речь идет о помыслах и действиях князя Василия, направленных на то, чтобы Пьера, единственного наследника графа Безухова, женить на своей дочери. С этого момента закреплен и будет выдержан по всему роману композиционный прием непрерывности действия в рассказе о каждом герое и о каждом круге общества.

Весь текст, составивший впоследствии третью часть первого тома, композиционно и по содержанию сложился с самого начала так, как он известен по завершенной редакции. В этой части повторен тот же цикл, что и в первой части: действие происходит в Петербурге, затем в Лысых Горах и в Москве, после чего переходит к войне.119 Текст всей рукописи разделен на главы, и в ряде случаев это деление сохранилось в окончательной редакции. Главы не занумерованы, а лишь отделены чертами. Прием отделения главы черточкой без обозначения порядкового номера сохранялся на протяжении всей работы над романом и даже в наборных рукописях главы часто оставались не нумерованными и в одних случаях отделялись черточками (см. т. 61, письмо № 220), в других перед началом главы отмечалось: «Следующая по порядку глава». При наборе проставлялась последовательная нумерация. По форме изложения ранняя редакция будущей третьей части первого тома приближается к седьмому варианту начала (см. выше стр. 39—42). В ней больше, чем в окончательном тексте, авторского комментария, резче выражены авторская точка зрения на людей, на их действия и авторская оценка событий.

В первых главах, в отличие от окончательного текста, содержатся более подробные авторские характеристики. Существенным отличием в описании ольмюцкого лагеря является в ранней редакции эпизод, рассказывающий о первом падении Николая Ростова. Создавая этот эпизод, Толстой использовал написанное им в 1858 г. маленькое произведение «Сон».120 См. т. 7, стр. 117—119. Рукопись этого произведения была присоединена к вновь создаваемой, текст стилистически несколько исправлен и первое лицо заменено третьим.121 Опубл. т. 13, стр. 498—499. Этим рассказом заканчивается автограф, и далее следует текст, писавшийся под диктовку, начиная с 29 ноября 1864 г.

Для описания военных событий, предшествовавших Аустерлицкому сражению, и для картины самого Аустерлицкого сражения многое было найдено автором еще в процессе создания седьмого варианта начала.122 Дойдя до описания ольмюцкого лагеря, Толстой, видимо, намерен был использовать готовую рукопись седьмого варианта начала и приступил к ее исправлению, но затем отказался от этого и стал писать заново. Еще летом 1864 г., до начала работы над анализируемой рукописью, Толстой, ввиду предстоявшего описания Аустерлица, намерен был поехать в Австрию, чтобы увидеть те места, которые надо было описывать, но поездка в Австрию не состоялась (см. т. 83, стр. 78 и 80, а также письмо А. Е. Берса к Толстому от 25 августа 1864 г.). Совпадения этих двух рукописей, иногда текстуальные, настолько значительны, что возникает даже мысль, не пользовался ли Толстой хотя бы частично старой рукописью при диктовке новой редакции текста от ольмюцкого лагеря до ранения князя Андрея под Аустерлицем. Предположение это подтверждается заметками на полях вновь создаваемой рукописи: «Толки солдат из стар старого », «Строгая нота (из стар старого )», «Разговор с плен пленными из стар старого ». Выражение «из старого» свидетельствует о действительном использовании старого материала при создании новой редакции.

Существенные отличия от окончательного текста содержатся лишь в последних главах, и сводятся они к следующему: размышления князя Андрея в ночь накануне Аустерлицкого сражения (что в последней редакции составило окончание главы XII) в ранней редакции помещены непосредственно перед началом сражения, в описание Аустерлицкого сражения введена батарея, стрелявшая картечью, и князь Андрей — это происходило перед самым ранением его — «издалека с радостью узнал на ней жалкую и милую симпатическую фигуру Тушина, с своей трубочкой ковылявшего между орудий». Тушин — это было последнее, что видел князь Андрей перед ранением. (Надо помнить, что описания Шенграбенского сражения, в котором эпизод с батареей Тушина займет большое место, еще не было.) Вслед за сценой ранения князя Андрея следует не дошедшая до окончательного текста глава, содержащая критический разбор плана Аустерлицкого сражения, того плана, который, по утверждению Толстого, был одной из главных причин поражения. В ранней редакции описания сражения больше фактических сведений, нежели в окончательном тексте, но общий тон тот же, что и в седьмом варианте начала, созданном более года тому назад, и в законченной редакции, созданной год спустя. Принципиальные позиции автора в отношении Кутузова, русской армии, штабной знати и иностранного командования, а также в оценке Наполеона остались неизменными.

Для продолжения романа у автора больше не было старых заготовок. Все созданное в процессе поисков начала было использовано. Можно предположить, что к этому именно времени относится конспект, намечающий первоначальный вариант содержания романа с момента ранения князя Андрея под Аустерлицем и до конца (рукопись № 8).123 Опубл. т. 13, стр. 25—26, № 9. Рукопись состоит из одного листа, исписанного с двух сторон; ошибочно опубл. сначала вторая страница, а затем первая. Начало конспекта: « К Князь А Андрей раненный, злится...» Согласно этому конспекту развивалось дальнейшее действие, в основных чертах приближавшееся к завершенной редакции романа.

Непосредственно после Аустерлицкого сражения действие переносится в Москву, к событиям, составившим впоследствии содержание первой части второго тома. Первая редакция этой части почти полностью соответствует завершенному тексту ее. Наиболее существенные отличия ее следующие: нет подробного описания сцены приезда Николая Ростова в отпуск, а действие начинается непосредственно хлопотами Ильи Андреевича Ростова по устройству обеда в Английском клубе в честь Багратиона; разговор Наташи с братом о Соне и его отношениях к ней происходит не в классной комнате, а в санях, когда они вдвоем по поручению графа Ростова едут приглашать цыган в Английский клуб на празднование в честь Багратиона; подробнее анализированы перемены, происшедшие в характере Николая Ростова за время пребывания в армии; более разносторонне освещено душевное состояние Пьера на обеде в Английском клубе; отмечен вызванный беспрестанными разговорами о войне интерес Пьера к стратегии, заменивший его прежний интерес к политике; много внимания уделено анализу мучительного состояния Пьера после дуэли с Долоховым.

При описании жизни в доме Болконских после окончания войны 1805 года несколько раз перерабатывалась сцена получения старым князем Болконским известия о поражении под Аустерлицем, об участии его сына в этой битве и гибели его. Сцены родов маленькой княгини, приезда князя Андрея и далее текст до конца части не содержит существенных отличий, кроме не дошедшего до окончательной редакции краткого описания настроения молодого Болконского: «Князь Андрей после раны избегал всех, стыдясь поражения, и убран был семьей Гернгут Гернгутеров , у к которых он лечился. Он писал отцу, но письмо его не дошло. — После сражения князь Андрей сказал себе, что он не будет служить, и жил с отцом и сыном. Осенью старик поднялся в Москву с сыном и дочерью». Так закончились главы о Болконских, и непосредственно после них дан отсутствующий в завершенной редакции краткий обзор военных событий после Аустерлицкого сражения до июня 1807 г., то есть до начала второй войны с Наполеоном. В нескольких словах рассказано и о состоянии в эту пору князя Андрея, который, хотя и оставался верен своему слову — не служить, все же вместе с отцом «с жадностью» следил «за ходом политических и военных событий».

Дальнейший текст посвящен Ростовым; по содержанию он близок к последней редакции, но значительно короче ее. Нет еще подробного описания «какой-то особенной атмосферы любовности» в доме Ростовых, бала у Иогеля, что составит впоследствии главы XI и XII первой части второго тома. Сцена предложения Долохова Соне описана значительно подробнее. Непосредственно после этой сцены начался рассказ о записке, полученной Николаем Ростовым от Долохова, с приглашением на гусарскую «прощальную пирушку», которая происходит в квартире Долохова, а не в английской гостинице, как в окончательном тексте. Проигрыш Ростова, злорадство Долохова, признание Николая Ростова отцу и отъезд его в полк заканчивают этот раздел. Сцены оживленного вечера молодежи у Ростовых в момент прихода Николая Ростова после проигрыша, пения Наташи и предложения Денисова Наташе отсутствуют в ранней редакции.

После разделительной черты, означающей здесь окончание части, повествование переходит к Пьеру, который, объяснившись с женой после дуэли с Долоховым, отправляется в Петербург «с намерением получить паспорт и ехать за границу, но война была уже объявлена и паспорты не выдавались».

Начат новый раздел, который составит впоследствии вторую часть второго тома. Тематически новая часть совпадает с законченной редакцией, но в содержании имеются большие отличия. Вместо известной по окончательному тексту случайной встречи с масоном Баздеевым на станции, в ранней редакции старик-масон (имя его не названо) приходит к Пьеру в Английскую гостиницу уже с определенной целью — «обратить» Пьера. Подробно описан их разговор о жизни Пьера и о сущности масонства. «Старичок просидел от 12 часов утра и до позднего вечера у Пьера. Через неделю был назначен прием Безухова в Петербургскую ложу Северного Сияния». Описания масонского ритуала еще нет (по окончательному тексту главы III и IV). По-иному построены главы о вечере у А. П. Шерер. В отличие от законченной редакции на вечере присутствует Пьер, которого пригласила Анна Павловна под предлогом сообщения ему известий о том, что князь Андрей жив, в действительности же с целью примирить его с Элен. На вечере присутствует не Борис Друбецкой, а «молодой гвардейский офицер, только что приехавший из армии».

Из Петербурга действие переносится в Лысые Горы. Содержание (в окончательной редакции главы VIII и IX) изложено несколько короче.

Следующих глав, повествующих о пребывании Пьера в киевском имении, о его планах освобождения своих крестьян, о поездке Пьера в Богучарово к князю Андрею и их совместной поездке в Лысые Горы (в окончательном тексте главы X—XIV), в ранней редакции нет. Раздел о Болконских заканчивается выздоровлением Николушки Болконского и отъездом князя Андрея в Корчеву, где предводителем был Илья Андреич Ростов. Затем действие переходит к Ростовым, денежные дела которых окончательно расстроились после уплаты долга сына в 42 тысячи и которые жили теперь в деревне. Сюда же входит описание приезда князя Андрея в Отрадное (в законченной редакции оно входит в следующую часть), его первого впечатления и от всего семейства Ростовых и особенно от Наташи (он увидел ее в костюме мальчика, которого она собиралась играть в спектакле, готовившемся к именинам отца). Все эти главы совершенно отличны от печатного текста. После описания жизни Ростовых в Отрадном идет рассказ о Николае Ростове, о его возвращении в полк и далее все вплоть до Тильзитского мира и свидания двух императоров в Эрфурте и композиционно и по содержанию близко к законченной редакции, местами текстуально совпадает с ней.

Непосредственно от описания военных сцен Толстой перешел к жизни Болконских, к главе, содержание которой впоследствии составило (по настоящему изданию) главу XXV третьей части второго тома. Начиналась глава с письма княжны Марьи к Жюли Ахросимовой. Толстой так и продиктовал заголовок: «Письмо княжны Марьи к Жюли». Затем дату: 1812. 13 октября. (По всей вероятности, дату Толстой механически перенес из одного из подлинных писем М. А. Волковой к В. И. Ланской, по которым диктовал текст.) В анализируемой редакции это было письмо «соболезнования по случаю смерти от горячки третьего брата Жюли, тогда как два были убиты, один в кампанию 1805, а другой 1807 года. Так что из четырех сыновей Настасьи Дмитриевны теперь оставался только один». Текстом о состоянии здоровья старого князя Болконского закончилась рукопись, созданная в большей своей части под диктовку в Москве. Последняя часть рукописи, начиная с описания жизни Ростовых в Отрадном, частично написана рукой Толстого, следовательно не раньше начала декабря 1864 г.

11 декабря окончательно был решен вопрос о печатании романа в «Русском вестнике»,124 См. письмо к С. А. Толстой от 11 декабря 1864 г. — т. 83, стр. 93. и, вероятно, на следующий день Толстой выехал в Ясную Поляну.

После сдачи в печать первой половины первой части Толстой вернулся в Ясную Поляну с новыми собранными в Москве историческими материалами, с новой большой рукописью, содержащей изложение событий от Ольмюцкого смотра до Тильзитского мира. Кроме того, он привез обратно рукопись последних глав первой части, которая была прислана ему в Москву и которую он не успел еще исправить. Лишь 3 января 1865 г. Толстой послал М. Н. Каткову уже исправленное окончание первой части. «Посылаю вам, — писал Толстой издателю, — остальную часть той рукописи, которую я привозил тогда в Москву и которая была у вас. То, что теперь у вас, включая и то, что теперь посылается, по-моему, составляет первую часть и, полагаю, выиграло бы, ежели бы было напечатано в одной книжке». В том же письме он добавил: «Рукопись исчеркана, прошу меня извинить, но до тех пор, пока она у меня в руках, я столько переделываю, что она не может иметь другого вида. Французские письма я перевел и, по-моему, можно не печатать перевода, но нельзя не печатать французский текст».125 Т. 61, стр. 66—67. Упоминание о французских письмах подтверждает, что посланы были именно главы о Болконских (по «Русскому вестнику» главы XXXIII—XXXVIII), куда входят написанные на французском языке письмо Жюли Карагиной (в тексте «Русского вестника» она дочь Марии Дмитриевны Ахросимовой и носит фамилию Ахросимова) и ответ княжны Марьи. Из того же письма к М. Н. Каткову узнаем, что Толстой просил прислать корректуры, которые могут «в две недели... обратиться»,126 Там же, стр. 67. и сообщал о своих неудачных попытках написать предисловие, которое он был намерен предпослать публикации романа в «Русском вестнике». «Предисловие я не мог, сколько ни пытался, написать так, как мне хотелось. Сущность того, что я хотел сказать, заключалась в том, что сочинение это не есть роман и не есть повесть и не имеет такой завязки, что с развязкой у нееинтерес. Это я пишу вам к тому, чтобы просить вас в оглавлении и, может быть, в объявлении не называть моего сочинения романом. 127 Подчеркнуто Толстым. Это для меня очень важно, и потому очень прошу вас об этом».128 В объявлениях о публикации, несмотря на просьбу Толстого, «Тысяча восемьсот пятый год» все же назывался романом. Сохранились два наброска предисловия (рукописи №№ 39 и 40).129 Опубл. т. 13, стр. 54 — 56, вар. №№ 2 и 3. Со второго наброска была снята копия, но Толстой над ней не работал.

О второй части Толстой писал Каткову: «Вторая часть заключает в себе описание130 Подлинник письма не сохранился; в копии здесь оставлено место для одногонеразобранного слова. В публикации письма (т. 61, стр. 66—67) вставлено: «Шенграбенского». Вряд ли это правильно, так как описания Шенграбенского сражения еще не было, а второй частью на данном этапе работы Толстой считал текст, составивший впоследствии третью часть первого тома. По объему первая и третья части почти одинаковы (ч. 1 — 8 1/2 печ. л; ч. 3 — 7 1/2 печ. л.). Быть может, пропущены слова: «Ольмюцкого смотра» или «Вишауского». и Аустерлицкого сражения и, полагаю, будет такого же размера, как и первая. Она у меня написана и будет готова (ежели не случится чего-нибудь со мною особенного) к концу этого месяца. Я бы желал и находил бы лучшим не для себя, а для того, чтобы лучше товар лицом показать, — напечатать всю первую часть в январской книжке, а всю вторую в февральской книжке. Но, разумеется, у вас есть свои соображения, и ежели вы найдете лучшим разделить первую часть, то нечего делать. Но в таком случае напишите мне, желаете ли вы иметь 2-ю часть в нынешнем году, т. е. нынешней зимой. — Оставлять ее до будущей осени мне было бы неприятно, так как я не умею держать написанное, не поправляя и не переделывая до бесконечности. Пожалуйста, напишите мне, ежели вы желаете поместить вторую часть, то в каких месяцах? Ежели в мартовской и апрельской, то и мне это было бы очень удобно».131 Т. 61, стр. 66.

В конце января 1865 г. Толстой правил корректуры глав I—XXVIII, предназначенных для январской книжки «Русского вестника». По этому поводу 27 января С. А. Толстая писала племянницам В. В. и Е. В. Толстым: «На днях у нас с Левой была спешная работа, поправляли его роман, который скоро напечатают».

Тогда же Толстой писал А. А. Толстой и А. А. Фету о своей работе, сообщая о выходе в ближайшие дни начала романа. «Скажите мне свое чистосердечное мнение, — просил он А. А. Толстую. — Я бы хотел, чтобы вы полюбили моих этих детей. Там есть славные люди. Я их очень люблю».132 Письмо к А. А. Толстой от 18...23 января 1865 г. — т. 61, стр. 70. В тот же день — А. А. Фету: «А знаете, какой я вам про себя скажу сюрприз: как меня стукнула об землю лошадь и сломала руку, когда я после дурмана очнулся, я сказал себе, что я — литератор. И я литератор, но уединенный, потихонечку литератор. На днях выйдет первая половина 1-й части 1805 года. Пожалуйста, подробнее напишите свое мнение. Ваше мнение, да еще мнение человека, которого я не люблю тем более, чем более я вырастаю большой, мне дорого — Тургенева. Он поймет. Печатанное мною прежде я считаю только пробой пера и ор. черн.;133 Какие слова сокращены, подсказать трудно, может быть: ор ореховых черн чернил , а возможно: op opus’ом черн черновым . печатаемое теперь мне хоть и нравится более прежнего, но слабо кажется, без чего не может быть вступление. Но что дальше будет — бяда!!! Напишите, что будут говорить в знакомых вам различных местах и, главное, как на массу. Верно, пройдет незамеченно. Я жду этого и желаю. Только б не ругали, а то ругательства расстроивают ход этой длинной сосиски, которая у нас, нелириков, так туго и густо лезет».134 Письмо к А. А. Фету от 23 января 1865 г. 3 т. 61, стр. 72. Итак, первую часть будущего романа «Война и мир», опубликованную в 1865 г., Толстой считал лишь «вступлением», а то, «что дальше будет», его творческому воображению тогда уже представлялось в огромных масштабах.

6 февраля 1865 г. вышла январская книжка «Русского вестника», в которой под заглавием «Тысяча восемьсот пятый год» напечатано начало романа (главы I — XXVIII135 По наст. изд. т. I, ч. 1, гл. I—ХХ. ). Группы глав объединены заглавиями: главы I—XIII — «В Петербурге», главы XIV—XXVIII — «В Москве».

18 марта вышла февральская книжка «Русского вестника» с публикацией окончания первой части (главы XXIX—XXXVIII136 По наст. изд. т. I, ч. 1, гл. XXI—XXV. ), причем главы XXIX—XXXIII явились продолжением раздела, озаглавленного «В Москве», а последние пять глав объединены заголовком «В деревне». Ни в одной из сохранившихся рукописей заглавий нет. Они вписаны либо в несохранившуюся наборную рукопись, либо в несохранившуюся корректуру.

VII

В письмах С. А. Толстой к Т. А. Берс, написанных в январе — марте 1865 г., неоднократно встречаются упоминания о работе Толстого над романом, но данных, с помощью которых можно установить, что именно писалось в это время, в письмах нет. 7 марта 1865 г. Толстой возобновил Дневник и в этот день записал: «Пишу, переделываю. Всё ясно, но количество предстоящей работы ужасает. Хорошо определить будущую работу. Тогда ввиду предстоящих сильных вещей не настаиваешь и не переделываешь мелочей до бесконечности». 137 Дневник, 7 марта 1865 г. — т. 48, стр. 59.

Прежде чем переходить к анализу дальнейшей работы, необходимо остановиться на записи Толстого об Александре и Наполеоне, сделанной в Дневнике 19 марта 1865 г.: «Я зачитался историей Наполеона и Александра. Сейчас меня облаком радости и сознания возможности сделать великую вещь охватила мысль написать психологическую историю романа Александра и Наполеона. Вся подлость, вся фраза, всё безумие, всё противоречие людей, их окружавших, и их самих. Наполеон, как человек, путается и готов отречься 18 брюмера перед собранием. De nos jours les peuples sont trop éclairés pour produire quelque chose de grand.138 *** В наше время народы слишком просвещенны, чтобы можно было создать что-либо великое. (Слова Наполеона маршалу Декре.) Александр Македонский называл себя сыном Юпитера, ему верили. Вся Египетская экспедиция французское тщеславное злодейство. Ложь всех bulletins,139 *** реляций, сознательная. Пресбургский мир escamoté.140 *** достигнут обманом. На Аркольском мосту упал в лужу, вместо знамя. Плохой ездок. В Итальянской войне увозит картины, статуи. Любит ездить по полю битвы. Трупы и раненые — радость. Брак с Жозефиной — успех в свете. Три раза поправлял реляцию сраженья Риволи — всё лгал. Еще человек первое время и сильный своей односторонностью — потом нерешителен — чтоб было! а как? Вы простые люди, а я вижу в небесах мою звезду. — Он не интересен, а толпы, окружающие его и на которые он действует. Сначала односторонность и beau jeu141 *** благоприятные условия в сравнении с Маратами и Барасами, потом ощупью — самонадеянность и счастье, и потом сумасшествие — faire entrer dans son lit la fille des Césars.142 *** разделить ложе с дочерью цезарей. Полное сумасшествие, расслабление и ничтожество на св. Елене. — Ложь и величие потому только, что велик объем, а мало стало поприще и стало ничтожество. И позорная смерть!

Александр, умный, милый, чувствительный, ищущий с высоты величия объема, ищущий высоты человеческой. Отрекающийся от престола и дающий одобрение, не мешающий убийству Павла (не может быть). Планы возрождения Европы. Аустерлиц, слезы, раненые. Нарышкина изменяет. Сперанский, освобождение крестьян. Тильзит — одурманение величием. Эрфурт. Промежуток до 12 года не знаю. Величие человека, колебания. Победа, торжество, величие, grandeur, пугающие его самого, и отыскивания величия человека — души. Путаница во внешнем, а в душе ясность. А солдатская косточка — маневры, строгости. Путаница наружная, прояснение в душе. Смерть. Ежели убийство, то лучше всего. —

Надо написать свой роман и работать для этого».143 См. т. 48, стр. 60—61.

На другой день Толстой вернулся к той же теме: «Крупные мысли! План истории Наполеона и Александра не ослабел. Поэма, героем которой был бы по праву человек, около которого всё группируется, и герой — этот человек». 144 Дневник, 20 марта 1865 г. — там же, стр. 61.

Принято считать, что дневниковая запись о двух государственных деятелях эпохи, над изучением и описанием которой Толстой в ту пору работал, свидетельствует о наступившем весной 1865 г. переломе в замысле художника: будто бы замысел семейного романа теперь только осложнился замыслом историческим.145 См. Б. М. Эйхенбаум, указ. соч., стр. 385; С. П. Бычков, «Народно-героическая эпопея Л. Н. Толстого «Война и мир», М. 1949, стр. 7, а также другие работы, указанные выше, стр. 23, прим. 1. Совершенно справедливо предположение М. А. Цявловского, что запись в Дневнике говорит «о самостоятельном замысле написать сравнительную характеристику этих людей» («Толстой и о Толстом», 3, стр. 141). Об этом ясно свидетельствует последняя фраза дневниковой записи от 19 марта. Есть все основания отвергнуть такое предположение, так как к декабрю 1864 г. замысел исторический был уже ясно выражен: в роман были введены исторические деятели, в том числе и Александр и Наполеон, наконец описано даже Аустерлицкое сражение, первый вариант которого создан еще в 1863 г.

В январе и в начале февраля 1865 г. Толстой был, вероятно, занят главным образом правкой корректур первой части. Дневниковые записи, начиная с марта, довольно последовательно рассказывают о работе Толстого до конца 1865 г. Нет никаких сомнений, что в этот период шло писание второй части, содержащей картину Шенграбенского сражения. Невозможно установить точно, как и когда возник замысел второй части, изменившей первоначальный план показать из войны 1805 г. только Аустерлицкое сражение, центральное в этой войне.

Еще во время пребывания в Москве Толстой усиленно собирал и изучал исторические материалы к роману, работал в библиотеках. 7 декабря он провел «часа три» в Чертковской библиотеке за книгами, очень для него «нужными, и за портретами генералов, которые очень полезны». «Там мне сказали, — писал Толстой жене, — что у графа Уварова есть переписка его дяди, командовавшего корпусом в 1805 году; поехал к нему, но не застал дома»146 Письмо к С. А. Толстой от 7 декабря 1864 г. — т. 83, стр. 88. . Речь идет о письмах кавалерийского генерала Федора Петровича Уварова, который в 1805 г. командовал кавалергардским полком во время Аустерлицкого сражения. Об этих письмах тогда же Толстой просил П. И. Бартенева: «Не можете ли вы дать просмотреть их — не вынося их из вашей квартиры. Ежели вам это можно, то назначьте мне время, когда бы я мог приехать к вам и заняться этим».147 Письмо к П. И. Бартеневу от 7 декабря 1864 г. — т. 61, стр. 61. В этом же письме Толстой просил прислать ему «Русский архив», сочинения Жозефа де Местра и справлялся, во скольких частях издана «Галлерея Зимнего дворца». Все эти книги послужили Толстому источниками к роману.

Быть может, изучение в ноябре — декабре 1864 г. исторических документов о 1805 г., в том числе чтение книг французского дипломата Жозефа де Местра, натолкнуло Толстого на мысль описать войну 1805 г. не с кануна Аустерлицкого сражения, а с момента начала ее. В работах Жозефа де Местра подчеркнута гениальность полководца Кутузова, проявившаяся в сражениях, предшествовавших Аустерлицкому, что замалчивалось в русских источниках.148 В книге, которой пользовался Толстой (см. в списке источников № 67) имеется письмо Ж. де Местра об Аустерлицком сражении, где перечислены «пять замечательных сражений» Кутузова, предшествовавших Аустерлицу.

Еще раз писатель отодвинул действие назад, к самому началу войны, и стал создавать своего рода пролог к описанию Аустерлицкого боя. Работа Толстого над второй частью представлена рукописями №№ 54—84, состоящими из 251 листа автографов и исправленных копий.

В соответствии с заглавиями групп глав первой части: «В Петербурге», «В Москве», «В деревне» продолжение озаглавлено в рукописи «За границей». После первой части, заканчивающейся отъездом князя Андрея из Лысых Гор на войну, новый набросок — для непрерывности действия — начинается словами: «Князь Андрей догнал главнокомандующего князя Кутузова на польской границе...»149 Опубл. т. 13, стр. 319—320, вар. № 22. Содержание наброска: пребывание князя Андрея в штабе Кутузова в Браунау перед самым началом военных действий; настроение князя Андрея, который в главной квартире чувствовал себя «в том же, столь надоевшем ему петербургском мире интриг, женщин, французских фраз, и пустоты». Штабные офицеры «возбуждали в нем чувство не только презрения, но отвращения и гадливости своей грубостью, грязностью и пошлостью занимавших их интересов». Наоборот, находясь в командировках или при Кутузове во время смотров, он испытывал сильно одушевлявшее его, поднимавшее на высокую степень энергии, чувство при виде «симметричных двигающихся масс».

Образ князя Андрея на войне был определен в предыдущей рукописи, его подвиг под Аустерлицем уже описан; теперь, отодвинувши действие назад, Толстой показывает героя в предшествующий этому подвигу период. Обстановка главной квартиры в начале войны рисуется сквозь впечатления князя Андрея. Кратко рассказано о «враждебной, но учтивой дипломации австрийских и русских властей», о невыгодном положении Кутузова при австрийском дворе, о начале военных действий в октябре 1805 г. и о прибытии из Вены австрийского генерала с предписанием Кутузову идти на помощь Маку. На этом рукопись обрывается.

Пишется новый вариант.150 Опубл. (без окончания) т. 13, стр. 419—421, вар. № 51. В отличие от предыдущего наброска в нем нет заглавия. Действие начинается описанием положения войск союзников к началу кампании 1805 г., рассказом о взаимоотношениях Кутузова с командующим австрийскими войсками. Сначала решительно отмечено, что «австрийское правительство негодовало на Кутузова за то, что он не шел на соединение с Маком», но тут же заменено, хотя и менее резким определением, но столь же ясно свидетельствующим не о безволии Кутузова, каким его представляли дворянские и буржуазные историки, а об его определенном стратегическом плане.

С этого наброска снята копия,151 Опубл. (без окончания) т. 13, стр. 416—419, вар. № 50. при исправлении которой текст начала был написан заново; опять появилось заглавие «За границей», после заглавия проставлен номер главы: «1». Действие, как и в предыдущем варианте, начинается с описания стоянки Кутузова в Браунау и подготовки пришедшего полка к смотру. Этот вариант, соответствующий по содержанию первой главе второй части окончательного текста, был затем продолжен. На новом листе проставлена цифра 2, видимо обозначающая вторую главу. Созданный вариант содержит рассказ о кутузовском штабе в Браунау и о состоянии русской армии перед началом военных действий.152 Опубл. (не полностью) т. 13, стр. 310—315, вар. № 19. В отличие от законченного текста, князь Андрей встречается в полку с батальонным командиром майором Ахросимовым, с которым он был знаком с детства. (Так наметил было Толстой ввести в роман еще одну семью; в первой части на именинах у Ростовых присутствует М. Д. Ахросимова, с ее дочерью Жюли переписывается княжна Марья; во второй части с ее сыном встречается в армии князь Андрей.) Быть может, майор Ахросимов, близкий знакомый князя Андрея, нужен был здесь для того, чтобы естественнее было князю Андрею высказать свое отношение к вопросам войны и политики. Ведь в беседе князя Андрея с Ахросимовым раскрывается положение русского войска в октябре 1805 г., недовольство Кутузова поведением австрийского командования, причем и Ахросимов и Болконский на стороне Кутузова. В этой же беседе князь Андрей заявляет о своем отношении к военной службе, о своем желании служить «просто», «перейти в простой пехотный полк».

Более рельефно, чем в окончательном тексте, Толстой подчеркивает национальный дух армии, который не могли изменить, подорвать ни тяжелые условия похода, ни чужие страны. Войска проходили польские деревни и города, проходили Богемию и все также «с русскими песнями, русским говором, русскими мыслями и русскими привычками... пронося везде русский дух... и чем дальше уходили, тем плотнее сжимался этот, точно кусок России, который оторвался от нее и пошел с штыками и песнями, пешком и верхом ходить по разным землям и чем дальше, тем беззаботнее и веселее, и руссее казался этот оторванный кусок России. Всё, что было слабого, ленивого, трусливого, — всё оставалось по гошпиталям сзади».

В законченном виде рукопись содержит текст, соответствующий (по «Русскому вестнику») первым трем главам второй части.153 По наст. изд. т. I, ч. 2, гл. I и II. К моменту создания этой рукописи относится запись Толстого в Дневнике 11 марта: «Нынче кончил 3-ью главу. Два раза писал».154 Т. 48, стр. 59. Можно предположить, что именно эти три главы Толстой намеревался объединить заголовком «За границей». Таким образом, завершился круг, включивший описание политической обстановки в стране, отношение различных кругов в тылу и в армии к назревающим политическим событиям, к наступающей войне. «В Петербурге», «В Москве», «В деревне», «За границей» — так создалась и закрепилась композиция произведения, наметившаяся еще в восьмом, наиболее разработанном, варианте начала произведения.

Среди рукописей сохранился маленький, в несколько строк, набросок (рукопись № 54), озаглавленный: «Часть 2. Глава 1. Поход». Он открывается выступлением Павлоградского полка, в котором служил юнкером Николай Ростов.155 Опубл. т. 13, стр. 293. Набросок, заканчивающийся словами: «... Из ворот деревни вышли и приближались к ним чиновник немец и гусарский юнкер», написан рукой В. В. Нагорновой, очевидно, под диктовку. Весь он зачеркнут, а оставшаяся незаполненной часть листа была позднее использована для продолжения текста другой рукописи. Этот позднейший текст ошибочно опубл. в т. 13 как непосредственное продолжение наброска «Поход». Быть может, по первоначальному замыслу, рукопись, имеющая заглавие «За границей», заканчивала первую часть, а вторая должна была начинаться военными действиями. В таком случае набросок «Поход» можно считать первым вариантом начала второй части. Замысел, видимо, тотчас же отпал, и вторая часть, получившая позднее общее заглавие «Война», включила в себя как начало рукопись, озаглавленную «За границей».

К работе над началом второй части относятся два плана и один листок с конспективными записями к Шенграбенскому сражению.156 Опубл. т. 13, стр. 27—30, №№ 10—12. Планы, а также отдельные записи свидетельствуют о том, что содержание второй части и композиция ее были автору ясны, а дневниковые записи и, главное, самые рукописи подтверждают, что именно по намеченному плану шла работа. 17 марта Толстой отметил в Дневнике: «Нынче писал... Читаю Mémoires Raguse’a.157 «Mémoires du marechal Marmont, duc de Raguse», тт. I—IX, Paris, 1856—1857 (имеются в яснополянской библиотеке). Толстой читал воспоминания между 17 и 25 марта Заметки, сделанные им при чтении этих книг, см. в т. 48, стр. 60—62. Из этого издания Толстой использовал ряд фактов для «Войны и мира». Очень мне полезно».158 Т. 48, стр. 60. 21 марта — запись о продолжении чтения «с отметками» воспоминаний Raguse’a; в тот же день «вечером писал сцену моста — плохо».159 Там же, стр. 61. «Сцена моста» — это VII и VIII главы второй части, рассказывающие о переходе русских войск через Энс и о поджоге моста. Между 11 и 21 марта были написаны гл. IV—VIII. Текст их очень близок, а местами совпадает с завершенным. Толстой не был удовлетворен написанной «сценой моста», однако ее первый вариант также весьма близок к окончательной редакции.160 Т. 13, стр. 321—324, вар. № 23. После гл. VIII следовала не дошедшая до печати небольшая глава, представляющая интерес для уяснения авторской точки зрения на первый период войны 1805 г. Глава посвящена кратким сообщениям о сражениях при Ламбахе, Амштетене, Мёльке и Кремсе.161 Опубл. т. 13, стр. 439—441, вар. № 57.

О продолжении работы имеется ряд записей в Дневнике. «Писал вечером мало, но порядочно. Могу. А то всё это время мысли нового, более важного и недовольство старым. Надо непременно каждый день писать не столько для успеха работы, сколько для того, чтобы не выходить из колеи. Больше пропускать. Завтра попробую характеристику Билибина» — записано 23 марта. На следующий день: «Писал немного Билибина». 25 марта: «Не писал». 27 марта: «Чуть-чуть писал. Не в духе, но держусь». 28 марта: «Пишется плохо. Надо выпускать». И, наконец, следующая запись сделана только 10 апреля: «Три дня писал с большим трудом, но всё подвигаюсь. Брюнн». 162 Т. 48, стр. 61—62. Следовательно, к 10 апреля повествование доведено до отступления русских войск к Шенграбену, то есть до гл. XIII (по «Русскому вестнику»).163 По наст. изд. т. I, ч. 2, гл. I—XII. К этому периоду следует отнести рукописи №№ 75—80. Характеристику Билибина, а также пребывание князя Андрея в Брюнне Толстой перерабатывал несколько раз.164 Опубл. т. 13, стр. 333—351, вар. №№ 26—30.

После 10 апреля Дневник прерывается на несколько месяцев, и нет возможности день за днем следить за продолжавшейся работой. 16 мая Толстой сообщал А. А. Фету: «Я всё пишу понемножку и доволен своей работой»,165 Т. 61, стр. 82. а 30 июня он высказал предположение, что в сентябре сможет начать печатание второй части.166 См. письмо к A. Е. и Л. А. Берсам от 30 июня 1865 г. — т. 61, стр. 91. Однако к сентябрю вторая часть не была закончена. Летом Толстой, видимо, мало работал. 26 июня он с семьей переехал в Никольское. 16 июля к Толстым в Никольское приехали А. А. Фет с женой, и в тот же день Толстой читал им военные сцены.167 См. «Дневники Софьи Андреевны Толстой. 1860—1891», М. 1928, стр. 92.

Судя по позднейшим дневниковым записям и по другим документам, к этому времени могла быть закончена только первая половина второй части. 26 июля Толстой уехал к П. П. Новосильцеву в его имение Орловской губернии, оставив жене рукопись для копирования. 29 июля С. А. Толстая писала ему: «... я все списывала, но дело идет тихо. Начну списывать, то дети помешают, то мухи кусали ужасно, а то станет интересно, и я читаю дальше, и начинаю думать и судить сама себе о всех лицах и действиях твоего романа. Мне очень Долохов нравится. Но я чувствую себя все-таки действительно пошлой читающей публикой».168 С. А. Толстая, «Письма к Л. Н. Толстому 1862—1910». стр. 59. Два дня спустя: «Нынче переписывала и прочла вперед немного, что я еще не видала и не читала, а именно, как жалкий повязанный старичок Мак приехал сам признаться, как его разбили, а кругом его любопытные адъютанты, а он почти рыдает, и его свидание с Кутузовым. Мне ужасно это понравилось, оттого и пишу об этом тебе».169 Там же, стр. 63. Приведенные письма С. А. Толстой подтверждают, что работа шла над первой половиной второй части (рукописи №№ 77 и 78).

С 21 по 25 сентября Толстой с семьей провел у Дьяковых в имении Черемошня, где он читал отрывки из романа. «Их не занимает, — записал Толстой в Дневнике 24 сентября. — Но мне показалось настолько недурно, что не стоит переделывать. Nicolas надо придать любовь к жизни и страх смерти на мосту. А Андрею — воспоминания сраженья в Брюнне».170 Т. 48, стр. 63. Такие же записи сделаны на полях рукописи № 81, что дает основание датировать ее. В числе прочитанных у Дьяковых отрывков были гл. VIII—X. Конец сентября и весь октябрь были посвящены работе над окончанием второй части и отделке ранее написанного. 15 октября отмечено в Дневнике: «Две главы совсем обдумал. Брыков и Долохов не выходят. Мало работаю».171 Там же, стр. 65. Речь идет об описании эпизода из Шенграбенского сражения: героического подвига роты капитана Брыкова, в которой состоял разжалованный Долохов.172 Опубл. т. 13, стр. 397—405, вар. №№ 40—44. Текст был позднее переработан, и Брыков переименован в Тимохина. 17 октября Толстой записал в Дневнике: «Писать не хотелось очень. A se battre les flancs173 *** Лезть из кожи вон ни за что не хочу. Для Долохова видел на охоте местность, и ясно». 20 октября: «Перечитывал, переправлял, идет дело. Долохова сцену набросал». 21 октября: «К вечеру обдумывал Долохова».174 Т. 48, стр. 65. Судя по этим записям, ко второй половине октября 1865 г. относятся рукописи, содержащие описание именно Шенграбенского сражения. 175 Кроме указанных выше вар. №№ 40—44, из этих рукописей опубл. т. 13, стр. 353—361, вар. №№ 32 и 33.

Дальнейших точных сведений ни о работе над рукописями, ни о дате отсылки второй части в набор, ни о правке корректур нет.

Около девяти месяцев Толстой был занят второй частью. Черновые рукописи показывают, что именно потребовало наибольшего труда.176 Почти все черновые рукописи, относящиеся ко второй части первого тома, опубл. т. 13, стр. 293—472, вар. №№ 16—63. Толстой стремился на протяжении всей части показать возможно рельефнее невыгодное положение и серьезные трудности для русского главнокомандующего с самых первых моментов войны, когда «кутузовскому 40- т тысячному войску, необутому, плохо кормленному, предстояло не только отступать перед вдвое сильнейшим победителем, хорошо продовольствованным неприятелем, среди чужой, дурно расположенной страны, готовой к предательству как в своих низших, так и высших представителях, но и удерживать этого неприятеля по дороге в Вену уничтожением мостов и арьергардными сражениями, о чем каждый день писал к Кутузову австрийский император». Неоднократно Толстой подчеркивал, что, сохраняя вид подчинения главному командованию, Кутузов старался даже в тех сложных условиях действовать по своему обдуманному плану (пути отступления от Кремса, Кремское сражение и т. д.).

Много внимания уделил автор характеристике австрийских военных сфер и австрийского придворного круга. Для обличительной характеристики этого общества, а также русских дипломатов (кружок Билибина) использован приезд князя Андрея в Брюнн с донесением о победе под Кремсом.177 Опубл. т. 13, вар. №№ 26—30, 36, 37, 58. Общее настроение австрийского двора показывало, говорит Толстой, что «войною, собственно, мало занимались в Брюнне. Жизнь с придворной обстановкой, щегольством, праздниками и женщинами шла так же, как будто не было никогда в государстве ни гошпиталей с тяжелым запахом, наполненных стонущими, бледными ранеными, ни выжженных и покинутых деревень, ни Вены, в которой уже командовал Мюрат». Почти сатирически изображены «низшие придворные лица», старавшиеся вступить в разговор с князем Андреем после аудиенции у императора. Толстой сравнил их с «алчущими животными у колодца», которые, «ежели не могут достигнуть до самого источника драгоценной влаги, то жадно рвутся высосать ту влагу, которая выливается на доступное им корыто». Соответственно представлено состояние в этот момент князя Андрея, который «почувствовал себя этой бадьей, выходящей из колодца, перед столпившимся стадом, когда он вышел из двери кабинета императора».

Работая над образом князя Андрея в создаваемой второй части произведения, Толстой как бы подготавливал своего героя к подвигу под Аустерлицем, уже описанным в ранее законченной части. Он постепенно сталкивал князя Андрея с различными кругами людей, создавал вокруг него такую обстановку, вследствие которой взгляды князя Андрея на войну, на военное дело, высказанные им в первой части романа, постепенно изменялись. Причем среда, в которую попал князь Андрей, и события, в которых ему пришлось участвовать (штаб Кутузова, сражение под Кремсом, встреча с обозом русских раненых по дороге в Брюнн, прием у австрийского императора, лагерные сцены в Грунте, Тушин и, наконец, Шенграбенское сражение) обрисованы в черновых редакциях с бòльшими деталями, местами более подробно, а порою более резко. В черновых вариантах, в отличие от журнального текста и особенно от завершенной редакции, вместо художественных сцен значительно больше повествования от лица автора, слишком явно выступает авторская оценка событий и лиц. К преодолению описательности были направлены усилия автора.

Много раз перерабатывались главы, посвященные князю Андрею и Тушину перед Шенграбенским сражением. Вместо краткого разговора в балагане, вернее лишь отрывочных фраз о страхе смерти (гл. XVI окончательного текста), услышанных князем Андреем, в черновых вариантах большое место отведено сценам в шалаше и пространным беседам, особенно на темы о бессмертии, в которых принимал участие сам князь Андрей.178 Опубл. т. 13, вар. №№ 35, 43, 45, 46, 59. Подробнее рассказано, как в результате впечатлений на войне изменялось отношение князя Андрея к солдатам. «Несмотря на свое философское воспитание конца 18-го века и несмотря на свою любовь к военному делу, князь Андрей никогда не думал, что в военном деле что-нибудь значат люди, как солдаты и мелкие офицеры, никогда не думал, что от них зависит что-нибудь в военном деле». Такова первоначальная позиция князя Андрея. После Брюнна, вернувшись в армию и объезжая позиции перед Шенграбенским сражением, князь Андрей уже иначе относился к войску, причем особенно сильное впечатление произвел на него разговор с капитаном Тушиным,179 Имена Тушина и Тимохина определились не сразу. Первоначально были Ананьев и Брыков; затем Ананьев заменен Тушиным, а Брыков — Тимохиным, Ананьевым и впоследствии опять Тимохиным. При публикации отрывков в т. 13 в некоторых случаях смешаны слои рукописи, и создалась из-за этого путаница имен (см. вар. №№ 45 и 59). к мыслям которого о войне и военном деле приблизится постепенно князь Андрей. К этому вел автор своего героя.

Пространнее и с сохранением большего количества деталей и фактических данных изображены канун Шенграбенского сражения и самое сражение. В описании Аустерлицкого сражения упоминался эпизод с батареей Тушина. Теперь же, создав вторую часть и тесно связав капитана Тушина с князем Андреем, Толстой ввел, как один из центральных эпизодов Шенграбенского сражения, батарею Тушина и затем заступничество князя Андрея за Тушина. И в черновом варианте последней главы, закончившемся пока только конспектом, уже содержатся мысли князя Андрея после Шенграбенского сражения: «Я всё могу. Могу найти смысл в этих толпах и мысль» и далее: «Князь Андрей в избе записывает, ему мелькает мысль, что Тушин прав, но он стремится разумом обнять всё».

Дальнейший текст: атака, в которой участвовал и был ранен Николай Ростов, и все окончание второй части — написан почти сразу.

Вторая часть сдана в переписку, и с первых чисел ноября появляются свидетельства Толстого о работе над продолжением романа — над отделкой написанной ранее третьей части. «Весь день хорошо обдумывал много, писал мало», — отметил он в Дневнике 3 ноября.180 Т. 48, стр. 66. А в письме к А. Е. Берсу, отправленном в те же дни, сообщал: «Я свеж, весел, голова ясна, я работаю — пишу по 5 и 6 часов в день... Дописываю теперь, т. е. переделываю и опять, и опять переделываю свою 3-ю часть. Эта последняя работа отделки очень трудна и требует большого напряжения; но я по прежнему опыту знаю, что в этой работе есть своего рода вершина, которой достигнув с трудом, уже нельзя остановиться и, не останавливаясь, катишься до конца дела. Я теперь достиг этой вершины и знаю, что теперь хорошо ли, дурно ли, но скоро кончу эту 3-ю часть».181 Т. 61, стр. 111

Исходя из авторской даты второй части: «21 декабря 1865 г.» (она помещена в конце последней главы в апрельской книжке «Русского вестника» за 1866 г.), исследователи полагали, что в ноябре 1865 г. Толстой называл вторую часть «третьей», якобы разумея под «первой» то, что было напечатано в январской книжке «Русского вестника» за 1865 г., то есть главы I—XXVIII первой части, а под «второй» — напечатанное в февральской книжке, то есть главы XXIX—XXXVIII.182 См. «Толстой и о Толстом», 3, М. 1927, стр. 145; Б. М. Эйхенбаум, «Лев Толстой», кн. вторая, стр. 271; т. 48 наст. изд., стр. 480 — 481; т. 61, стр. 112. Вышеприведенные документы с абсолютной точностью доказывают, что все опубликованное в двух книжках «Русского вестника» Толстой считал первой частью. Важным дополнительным свидетельством тому служит листок, на котором Толстой собственноручно наметил распределение текста романа по частям:

«1 ч. что напечатано.

2 ч. до Аустерлица включительно.

3 ч. до Тильзита включительно.

4 ч. Петербург до объяснения А Андрея с Н Наташей включительно.

5 ч. до эпизода Н Наташи с А Анатолем и объяснения А Андрея с Р Риerr'ом включительно.

6 ч. до Смоленска.

7 ч. до Москвы.

8 — Москва.

9 — Тамбов.

10 —».183 На этом запись обрывается. Опубл. т. 13, стр. 37, № 20.

Когда Толстой намечал деление, была напечатана, как и отмечено, только первая часть. Следовательно, распределение частей составлялось до начала печатания второй части, то есть до февраля 1866 г. Этот набросок свидетельствует о том, что Толстой решил объединить во второй части и Шенграбенское, и написанное ранее Аустерлицкое сражения,184 В первом отдельном издании романа описание Шенграбенского сражения входит в первую часть, Аустерлицкого — во вторую. а в третью включить все после Аустерлицкого сражения «до Тильзита включительно», то есть бо̀льшую часть рукописи, созданной год назад (рукопись № 85). Содержание остальных шести частей (4—9), еще не написанных, было пока только намечено в конспектах (рукописи №№ 8 и 12).185 Опубл. т. 13, стр. 25 — 26, № 9, и стр. 30, № 13. Нет сомнений, что, закончив описание Шенграбенского сражения, Толстой приступил не к писанию, а, по его собственному выражению, к «дописыванию» и «переделыванию», то есть к переработке рукописи № 85, заканчивающейся Тильзитским миром.186 Свидетельством того, что к моменту приведенного выше распределения материала по частям Толстой работал именно над третьей частью «до Тильзита», служит помета на том же листке: «104 псалом». В рукописи № 85, в главах с описанием родов маленькой княгини, имеется текст о княжне Марье, которая сидела в своей комнате и, раскрыв псалтырь, «стала читать 104 псалом». После этой фразы в рукописи имеется строка точек, означающая, что сюда должен быть вписан переписчиком текст псалма. Исправляя рукопись, то есть «переделывая» «третью» часть, Толстой и сделал для памяти отметку, чтобы найти и вставить на место текст псалма. На том же листке есть еще одна запись, связанная с «третьей» частью: «Вольные хлебопашцы?». Толстому нужно было выяснить этот вопрос в связи с попытками Пьера улучшить положение своих крестьян, что входило в эту же «третью» часть романа, а также для описания мероприятий князя Андрея в Богучарове, с чего началась следующая, четвертая, часть (рукопись № 89). Ее-то он и называл в письмах и дневниковых записях в ноябре 1865 г. «третьей» частью.

«Писал много, всё неудачно. Но идет вперед», — записал Толстой в Дневнике 6— 7 ноября.187 Т. 48, стр. 66. «Вчера избыток и сила мысли. Написал предшествующее сражению и уяснил всё будущее», — отмечено 9 ноября. Очевидно, в этот день была закончена переработка первых тринадцати глав третьей части, предшествующих Аустерлицу.188 В комментариях к Дневнику (см. т. 48, стр. 480) ошибочно указано, что запись 9 ноября относится ко второй части, к главам, предшествующим Шенграбенскому сражению. Из Дневника известно также, что 9 ноября Толстой «взял важное решение не печатать до окончания всего романа»189 Т. 48, стр. 66. . Вот почему из обещанной в «Русский вестник» второй части была послана только первая половина ее с описанием Шенграбенского сражения.

12 ноября Толстой записал в Дневнике: «Кончаю 3-ю часть. Многое уясняется хорошо».190 Там же. Этой записью от 12 ноября 1865 г. прервался Дневник Толстого почти на тринадцать лет, до 17 апреля 1878 г. Для хронологизации дальнейшего процесса работы, датировки и документации имеются письма Толстого, свидетельства близких ему лиц и, главное, самые рукописи.

14 ноября писатель сообщал А. А. Толстой: «Романа моего написана только 3-я часть, которую я не буду печатать до тех пор, пока не напишу еще 6 частей, и тогда — лет через пять — издам всё отдельным сочинением».191 Т. 61, стр. 115. Сопоставление этого письма с приведенным выше авторским распределением всего романа на части убеждает, что именно в ноябре 1865 г. составлялось дошедшее до нас первое распределение, в котором как раз и намечены были следующие шесть частей после заканчиваемой третьей (доведенной «до Тильзита включительно»).

Итак, первая половина ноября ушла на исправление рукописи, созданной год назад. В соответствии с вновь написанной второй частью, посвященной началу войны и особенно Шенграбенскому сражению, пришлось в старой рукописи вычеркнуть ранее созданные разговоры о Шенграбене и, главное, исключить эпизод с батареей Тушина. После авторской правки текст, «до Аустерлица включительно», приблизился к законченной редакции.

В том же направлении, приближающем содержание к законченной редакции, шла правка дальнейшего текста от окончания первой войны с Наполеоном до свидания в Эрфурте двух императоров.192 В наст. изд. т. II, ч. 1 и 2. Вписаны отсутствующие в первой редакции главы о приезде Николая Ростова вместе с Денисовым в отпуск (в первой редакции лишь кратко сообщалось об этом), о бале у Иогеля, об увлечении Денисова Наташей. Переработано описание встречи Пьера с масоном, но и в исправленном виде оно еще значительно отличается от законченной редакции и не содержит описания церемонии вступления Пьера в масонскую ложу. Переработана сцена вечера у Анны Павловны Шерер; созданы отсутствующие в первой редакции главы о поездке Пьера в свои имения «с целью весьма ясно определенной: облагодетельствовать своих двадцать тысяч душ крестьян». Написаны заново главы о приезде Пьера в Богучарово к князю Андрею, об их совместной поездке в Лысые Горы, о задушевной беседе друзей «про жизнь, про назначение человека», про масонство. На настоятельное требование Пьера ввести князя Андрея в масонскую ложу князь Андрей ответил: «Отчего же, ça ma coute si peu et ça vous fera tant de plaisir».193 *** мне это нетрудно, а вам это доставит столько удовольствия. Намерение Толстого провести и князя Андрея через масонство отражено не только в анализируемой рукописи, но также в конспектах (рукописи №№ 5 и 7)194 Опубл. т. 13, стр. 23 и 24, №№ 6 и 8. и в черновых вариантах следующей части.195 См. ниже стр. 78.

Рукопись № 85 в переработанном виде была очень близка к завершенной редакции третьей части первого и двух первых частей второго тома (по наст. изд.).196 Большая часть рукописи № 85 в переработанном виде опубл. т. 13, стр. 472—643, вар. №№ 64—88. На этом этапе рукопись еще заканчивалась описанием жизни в Лысых Горах; позднее последние листы этой рукописи будут перенесены в следующую часть, составившую впоследствии третью часть второго тома.

На полях одного из листов рукописи № 85, работа над которой закончилась в конце 1865 или в самом начале 1866 г., Толстой отметил объем готового текста в листах:

Этот набросок очень важен, во-первых, потому, что дает самое точное представление об объеме написанной к тому времени части романа, и, во-вторых, показывает, что тогда уже окончательно сложилась композиция произведения. Скобки, проставленные справа, объединяют в самостоятельные группы события «мира», то есть события жизни «в Петербурге», «в Москве» и «в деревне», равномерно перемежающиеся темой войны: «За границей», «Аустерлиц», «Тильзит». К тому же «мир» и «война» во всех разделах почти равны по объему.

Одновременно с исправлением третьей части шла переписка второй. «Уж у меня рука не ходит писать, я целыми днями переписываю Левочке», — сообщала С. А. Толстая сестре 16 ноября 1865 г. Готовилась наборная рукопись для «Русского вестника» (несохранившаяся). Перед сдачей в типографию Толстой, конечно, просмотрел рукопись и, вернее всего, тогда проставил дату: 21 декабря 1865 г. С этой датой вторая часть была опубликована.

В январе 1866 г. Толстой со всей семьей приехал в Москву, где прожил, — до начала марта. Он привез с собою рукопись в восемь печатных листов. Конечно, это была наборная рукопись законченной 21 декабря второй части, которая начала печататься в «Русском вестнике». За время пребывания в Москве Толстой, вероятно, правил корректуры второй части, опубликованной под заголовком «Война». 11 марта 1866 г. вышел «Русский вестник» № 2, в котором напечатаны первые девять глав этой части; 14 апреля вышла следующая книжка (№ 3), в которой напечатаны главы X—XIV, и 20 мая вышла апрельская книжка (№ 4) с последними главами XV—XXIV. На этом печатание романа в «Русском вестнике» прекратилось.

VIII

Перед отъездом в Москву Толстой писал А. А. Фету: «... я довольно много написал нынешнюю осень своего романа». Действительно, Толстой испытывал в конце 1865 г. состояние большого творческого подъема. Надолго исчезают из его писем сетования на то, что работа не идет. «Ars longa, vita brevis,197 *** Искусство вечно, жизнь коротка, думаю я всякий день, — писал он в том же письме к Фету. — Коли бы можно бы было успеть 1/ 100 долю исполнить, того, что понимаешь, но выходит только 1/ 10000 часть. Все-таки это сознание, что могу, составляет счастье нашего брата. Вы знаете это чувство. Я нынешний год с особенной силой его испытываю».198 Письмо к А. А. Фету от 15...31 декабря 1865 г. — т. 61, стр. 125. В феврале 1866 г. Толстой писал двоюродной тетке, что главная цель поездки семьи в Москву — показать детей родителям Софьи Андреевны, а сам он воспользовался этим случаем, чтобы оживить в себе воспоминание о свете и о людях, которое становилось в нем «слишком отвлеченным». «А мне нужно, — писал Толстой, — уметь более или менее верно судить людей, потому что я их стараюсь описывать».199 Письмо к А. А. Толстой от 4 февраля 1866 г. — т. 61, стр. 128. Конкретных данных о писании романа за время пребывания в Москве нет. Только по воспоминаниям Т. А. Кузминской известно, что Толстой много занимался в библиотеках. В кругу близких людей он читал отрывок романа, вернее всего главы из привезенной для сдачи в печать второй части или Аустерлицкое сражение. По свидетельству Д. Д. Оболенского, на чтении присутствовал генерал С. В. Перфильев, «старик, помнивший хорошо то время и 12 год. Замечаниями его Лев Николаевич очень дорожил. Генерал останавливал графа, когда, по его мнению, бывала ошибка в отношении военных того времени».200 Д. Д. Оболенский, «Отрывки из личных впечатлений» — «Международный толстовский альманах», составленный П. Сергеенко, изд. «Книга», М. 1909, стр. 243. См. также неопубликованное письмо E. С. Горчаковой к Толстому от 18 марта 1866 г. (ГМТ).

В Москве Толстой встретился с художником М. С. Башиловым, двоюродным дядей С. А. Толстой, и тогда возникла мысль издать роман с иллюстрациями, которые Толстой и заказал М. С. Башилову. Пока художник готовил рисунки для первой части, писатель продолжал свой роман. С этого времени между ними в течение года велась деятельная переписка,201 Письма Толстого к М. С. Башилову неоднократно публиковались (в наст. изд. они входят в т. 61). содержащая важные подробности о дальнейшей работе Толстого.

7 марта Толстой вернулся в Ясную Поляну. Софья Андреевна, видимо, не успевала переписывать рукописи, и был приглашен писарь, который жил в Ясной Поляне.

4 апреля 1866 г., в связи с получением первых рисунков от Башилова, Толстой писал ему: «Вы, как видно из присланного вами, в хорошем духе работать. И я тоже не ошибся, говоря вам, что я чувствую себя очень беременным. С тех пор, как я из Москвы, я кончил целую новую часть, равную той, которую я читал вам, т. е. кончил то, что я и намерен был печатать осенью, но дело пошло так хорошо, что я пишу дальше и льщу себя надеждой написать к осени еще такие 3 части, т. е. кончить 12-й год и целый отдел романа».202 Т. 61, стр. 135. Из дальнейшего текста письма явствует, что к концу года Толстой рассчитывал не только закончить, но даже издать весь роман. Спустя месяц Толстой в письме к А. А. Фету подтвердил, что «очень много написал» своего романа, и просил Фета откровенно высказать впечатление от уже напечатанных частей. «Я очень дорожу вашим мнением но, как вам говорил, я столько положил труда, времени и того безумного авторского усилия... так люблю свое писание, особенно будущее — 1812 год, которым теперь занят, что не боюсь осуждения даже тех, кем дорожу, а рад осуждению... Роман свой я надеюсь кончить к 1867 году и напечатать весь отдельно с картинками, которые у меня уж заказаны, частью нарисованы Башиловым (я очень доволен ими) и под заглавием «Всё хорошо, что хорошо кончается». Скажите, пожалуйста, свое мнение о заглавии и о картинках».203 Письмо к А. А. Фету от 10...20 мая 1866 г. — т. 61, стр. 138 и 139. Из этих двух писем видно, что весною 1866 г. Толстой работал уже над 1812 годом, что он наметил сверх законченного написать к осени еще три части.

Документы, а главное, самая рукопись продолжения романа подтверждают решение Толстого прекратить печатание, пока не будет кончен роман. Он не задерживается больше на отделке уже написанного. Сдав в переписку исправленную «третью» часть (рукопись № 85), Толстой не позднее января 1866 г. приступил к продолжению романа. Сохранилась большая рукопись-автограф (свыше 300 листов, исписанных с двух сторон), содержащая текст от 1808 г. до окончания Отечественной войны (в наст. изд. соответствует части романа от т. II, ч. 3 до конца романа). Дописав эту рукопись, Толстой заключил ее словом: «Конец» (рукопись № 89). Повествование развивалось по ясному для автора плану; он не задерживался в работе, не давал по частям в переписку, не возвращался к правке ранее написанного, а двигался вперед, в процессе писания перерабатывая некоторые главы, делая на полях многочисленные записи как для дополнения уже написанного, так и для будущего, набрасывая кроме того на полях и отдельных листах конспекты дальнейшего текста.204 Большая часть рукописи в отрывках опубликована в т. 13, вар. №№ 98—112, 121—128, 131—152, и в т. 14, вар. №№ 160—183. Вследствие того, что варианты опубликованы там в порядке следования глав окончательного текста, не всегда могла быть соблюдена точная последовательность текста рукописи. Многочисленные записи на полях опубликованы в подстрочных примечаниях.

В упоминавшемся выше конспекте (рукопись № 8), а также в следующем кратком конспекте (рукопись № 7)205 Опубл. т. 13, стр. 25 и 26, №№ 8 и 9. намечены почти все темы новой части после Тильзитского мира. Следуя этим конспектам, Толстой стал описывать события 1808—1810 гг. «Никто уже не поминал о Буонапарте — корсиканском выходце и антихристе: не Буонапарте был, а был великий человек Наполеон. Два года мы были в союзе с этим гением и великим человеком императором Наполеоном. Два года его посланник Коленкур был чествуем в Петербурге и Москве, как ни один из посланников», — так началась новая рукопись, открывшаяся обзором политической обстановки в России в 1808—1809 гг., когда после Тильзитского мира воцарилось преклонение перед всем французским, восхваление Наполеона в придворных кругах, когда главное внимание русского общества было обращено на «внутренние преобразования, которые были производимы в это время императором во всех частях государственного управления», и примерами, к подражанию которым стремились, была «отчасти Англия, отчасти Наполеоновская Франция».

Обрисовав в кратком вступлении политическую обстановку, Толстой перешел к жизни людей, не принимавших в то время непосредственного участия в государственных преобразованиях. Как и в завершенной редакции, повествование началось с князя Андрея, с его «предприятий» в имении Богучарово. Тематически все близко к печатному тексту (т. II, ч. 3, гл. I), однако разночтения довольно существенны. По первоначальному варианту, князь Андрей «был принят в масонство». Живя безвыездно в деревне, он «много читал, много учился, много переписывался с б братьями м масонами , следил за преобразованиями Сперанского (хотя и не приписывал им никакой важности) и начинал всё более и более тяготиться своей тихой, ровной и плодотворной деятельностью, которая казалась ему бездействием в сравнении с борьбой и ломкой всего старого, которая по его понятьям должна была проходить теперь в Петербурге, центре правительственной власти». В отличие от завершенной редакции эпизод с дубом, символизирующий возрождение у князя Андрея надежд на счастье, приурочен не к поездке в Отрадное, а включен в описание жизни князя Андрея в Богучарове. Подробно описано, как «мысли о дубе составляли сущность вопроса, вырабатывающегося в душе к князя Андрея, и весь интерес его жизни» и как он передумывал «мысли о дубе в связи с Сперанским, с славой, с масонством, с б[удущей?] ж]изнью?]». Описание жизни князя Андрея в Богучарове закончилось кратким указанием на то, что весною 1809 г. он стал кашлять и врач посоветовал «быть осторожнее и не запускать этой болезни». С твердым убеждением, что ему остается недолго жить, князь Андрей поехал к отцу, «и тут, проезжая мимо распустившегося дуба, он окончательно и несомненно решил тот тайный вопрос, который давно занимал его. Да, он не был прав. И счастье, и любовь, и надежда — всё это есть, всё это должно быть, и мне надо употребить на это остаток моей жизни».

Дальше Толстой перешел было к старому князю Болконскому и княжне Марье, перенеся сюда последние листы предыдущей рукописи (№ 85) с описанием жизни в Лысых Горах в 1808 г., но тут же отказался от такого построения, и листы эти были переложены в конец части, как дошло до завершенной редакции. Таким образом, сюжетная линия, связанная с князем Андреем, не была прервана.

Из Богучарова молодой Болконский едет в Петербург. Дальнейшее развитие сюжета композиционно отличается от последней редакции. Первоначально действие развивается так: приезд князя Андрея в Петербург «прямо в дом Безухого», встреча с Пьером, во время которой они говорили «о Сперанском, об указе и избегали говорить о Наташе. Они слишком хорошо знали друг друга и поняли, что для каждого из них она была — лучшая надежда в жизни». После их беседы сделан конспективный набросок вечера у Анны Павловны Шерер, на котором присутствуют князь Андрей и Пьер и где не произошло никаких перемен, «только вместо эмигранта был секретарь французского посольства и похвалы Наполеону воздавались... Pierre держал себя прилично, пока не стали говорить о континентальной системе. Он вдруг напустился на Наполеона с точки зрения республиканца». От Анны Павловны князь Андрей с Пьером поехали к Ростовым и по дороге говорили о представителях высшего общества. Конспект их беседы или, вернее, речи князя Андрея такой: «О них судить нечего. Это — эхо, а голоса нет, и эхо всё перевирает, опаздывая. Они — никогда не в такте. Когда подступает новое, они все верят в старое. Когда новое сделается отсталой пошлостью и передние умы уже видят новое, они только разжуют ее. Так теперь с Наполеоном. Ежели бы я мог еще допускать, великих людей, как 4 года тому назад, я бы давно разочаровался в Бонапарте, и я с тобой согласен. Теперь это — ничтожество, пустота, близкая к своей погибели, сама себя заевшая». После этого отсутствующего в завершенной редакции эпизода следовало краткое описание жизни Ростовых в Петербурге, женитьбы Берга на Вере.

Последние главы, начиная с приезда князя Андрея в Петербург, были, тут же, непосредственно в процессе работы, переделаны. В новом варианте, так же как и в предыдущем, в Петербурге князь Андрей заехал к Пьеру. Он застал его за сочинением проекта о преобразовании судов.206 Рукопись отражает поиски Толстого в выборе темы работы Пьера. Первый набросок: «Я пишу возражение на записку Карамзина о старой и новой России. Он говорит, что учреждения вырабатываются веками, но я спрашиваю его, во времени...» Второй: «Я пишу возражение на проект Сперанского об уничтожении коллегий. Он, хочет переделать учреждения России на образец конституционных государств». Тема их беседы: масонство, преобразования в России, Сперанский, Ростовы, личная жизнь Пьера. Дальнейшее содержание варианта: салон Элен (с существенными отличиями от законченной версии), князь Андрей на вечере Элен, разговор об эрфуртском свидании, о Наполеоне, восторженное отношение гостей к французам, на следующий день беседа князя Андрея с Пьером, решение князя Андрея остаться жить в Петербурге в связи с полученным от Кочубея предложением «заняться в комиссии составления законов». «И в самом деле, такое время, такие перевороты, так кипит всё, так трещит гнилое, старое, что нельзя удержаться не дать и свой coup de main»,207 *** не приложить своей руки, — говорит князь Андрей.

Затем переход к Ростовым. Над описанием их жизни в Петербурге и, главным образом, над характеристикой шестнадцатилетней Наташи Толстой много работал.208 Опубл. т. 13, стр. 696—704, вар. №№ 102 и 103 (опубл. не первоначальный вариант, а переработанный позднее). Дважды переделывавшееся начало, где Наташа была особо выделена из семьи, где рассказывалось о том, что Наташа «составила себе обо всем свое определенное и часто противное мнениям своих родных понятие», — было совсем отброшено.

От Ростовых, от описания отношений Наташи с Борисом Друбецким рассказ перешел было к Пьеру, к дневнику, который он вел, но затем план изменился: сначала изображается деятельность князя Андрея в Петербурге (гл. IV—VI, XVIII), Элен и ее салон, а затем Пьер (рассказано и о дневнике, гл. VIII—X), приход Пьера после заседания ложи к князю Андрею, их беседа о масонстве, о преобразованиях, о Сперанском, закончившаяся советом Пьера князю Андрею жениться.209 Опубл. т. 13, стр. 706—716, вар. № 105.

Следующая группа глав посвящена придворному балу. Для начала описания бала использована рукопись, созданная около трех лет назад, — четвертый вариант начала романа.210 См. выше, стр. 34. Листы старой рукописи после небольших исправлений приложены к создаваемой теперь рукописи, и, таким образом, составилось начало гл. XIV, после чего текст продолжен. Создана картина сборов Ростовых на бал, почти дословно совпадающая с окончательной редакцией (гл. XIV—XV), и самый бал.211 Опубл. т. 13, стр. 717—721, вар. № 107. Описание бала дано несколько пространнее, среди гостей присутствует Анатоль Курагин, чего нет в печатном тексте.212 Была попытка ввести в эту часть романа до описания бала характеристики Анатоля и Долохова, но главы, написанные первоначально для этой части, были позднее перенесены к тексту, составившему пятую часть второго тома. После бала (гл. XVI и XVII) визит князя Андрея к Ростовым на следующий день (гл. XIX), беседа его с Пьером и признание ему в любви к Наташе (гл. XXII), поездка Пьера к Ростовым, чтобы «высказать свою радость» по поводу отношения князя Андрея к Наташе (эпизод, не вошедший в окончательный текст), ночной разговор Наташи с матерью (гл. XXII), вечер у Бергов (гл. XX), беседа князя Андрея с Пьером и далее до конца части действие развивалось так же, как в законченной редакции. Особенно тщательной переработке подвергся анализ душевного состояния Наташи и князя Андрея с момента их встречи на балу до сцены предложения. Для окончания создаваемой части использованы последние листы рукописи № 85, посвященные Лысым Горам.213 Опубл. т. 13, стр. 741—745, вар. №№ 112—113. Для связи ранее написанного текста о жизни в Лысых Горах с только что созданным повествованием о князе Андрее и его намерении жениться, необходимо было в первый вариант глав о Лысых Горах внести ряд исправлений и дополнений. После правки они составили две последние главы повой, в этот период считавшейся четвертой, части.

В письме к Т. А. Ергольской от 4 февраля 1866 г. Толстой просил прислать ему из Ясной Поляны в Москву «пачки писем» М. А. Волковой.214 Т. 61, стр. 130. Это упоминание важно потому, что в гл. XXV только что законченной части входит письмо княжны Марьи к Жюли, источником которого явилось одно из писем М. А. Волковой к В. И. Ланской. Стало быть, можно предположить, что в начале февраля была закончена четвертая часть романа, как она была намечена в приведенном выше листке с распределением частей. (На полях анализируемой рукописи № 89 также имеется позднейшая помета: «4-я часть».) Тогда же начата «пятая» часть, которая, согласно тому же распределению, должна включать содержание «до эпизода Наташи с Анатолем и объяснения Андрея с Риегг ’ом включительно» (по наст. изд. т. II, ч. 4 и 5). Главы о жизни и быте Ростовых в деревне, составившие впоследствии четвертую часть второго тома, сложились сразу и легко. Содержание ранней редакции почти полностью совпадает с окончательным текстом. Как и в последней редакции, часть заканчивается отъездом Николая Ростова в полк и затем поездкой графа Ростова с Наташей и Соней в Москву. Толстой заключил текст двойной чертой вместо обычной одной черты, которой отделял главы. Видимо, это означало конец целого раздела «пятой» части.

На полях последней страницы запись: «Три московские круга: Д Долохов и А Анатоль , Pierre — умники веселые, свет — Жюли и Hélène. Театр. Старый князь в Москве, жизнь с Коко». С развития этой конспективной записи Толстой начал новый раздел той же части.

Ни одна из военных сцен, ни одно из рассуждений автора по вопросам истории (кроме эпилога) не потребовали такой сложной, напряженной правки, как текст, составивший впоследствии пятую часть второго тома. Содержание начала новой части определилось сразу: перемены в жизни Пьера, его сомнения в целесообразности масонства, появившиеся, главным образом, как результат того впечатления, какое произвела на него любовь Наташи к князю Андрею, приезд Болконских в Москву, их жизнь, столкновение старого князя Болконского с доктором французом Метивье, политические разговоры за обедом в день именин старого князя, беседа Пьера с княжной Марьей, сватовство Бориса Друбецкого к Жюли Курагиной, приезд в Москву Ильи Андреевича Ростова с Наташей и Соней, — все эти эпизоды близки к окончательному тексту (главы I—V), но нет еще упоминания о смерти Баздеева, сцена разговора старого князя Болконского с доктором Метивье происходит в иной обстановке, описание отношений Бориса Друбецкого с Жюли отличается от окончательной редакции в ряде подробностей.

Доведя рассказ до приезда графа Ростова с Наташей и Соней в Москву, Толстой перенес из предыдущей части листы с характеристиками Долохова и Анатоля, долго и упорно работая над изображением «общества кутил», «холостого мужского света», в котором первенствовали Долохов и Анатоль Курагин.215 Т. 13, стр. 812, прим. 1, и вар. №№ 142, 137—139, 143. Вслед за этим шло очень краткое описание встречи Анатоля с Долоховым в театре, а также впечатления, произведенного на Анатоля Наташей, которую он издали увидел. На этом прерывается стройный текст, и окончание пятой части изложено конспективно: встреча Наташи с Анатолем у Жюли Друбецкой, приезд Анатоля по приглашению старого графа в деревню к Ростовым, увлечение Наташи Анатолем, признание Наташи Соне, увещевания Сони, Соня требует объяснения у Анатоля, отъезд Анатоля из деревни Ростовых, письмо Наташи к князю Андрею с отказом, настроение Николая Ростова в момент начала войны 12-го года («Отечество прежде интересов»). Озлобление князя Андрея «на весь мир» после того, как он узнал об измене Наташи.216 Конспект опубл. т. 13, стр. 823 и 824, окончание вар. № 139. В конце конспекта имеется помета: «Конец 3-й части». Это позволяет выдвинуть предположение, что создание этой части рукописи относится к первой половине 1866 г., когда Толстой уже думал, об отдельном издании романа, и помету о «конце 3-й части» следует рассматривать как намечавшееся деление на томы.

После конспекта следует «Шестая часть» (так озаглавил Толстой), открывающаяся не дошедшим до окончательного текста описанием жизни князя Андрея весною 1812 г. в Турции, где он, уклонившись от штабных должностей, которые ему предлагал Кутузов, служил командиром батальона пехотного полка.217 Опубл. т. 13, вар. № 135. Рассказывается о взаимоотношениях князя Андрея с подчиненными и товарищами, которые «знали, что он человек честный, храбрый, правдивый и чем-то особенный — презирающий всё одинаково... его любили, называли наш князь, любили не за то, что он был ровен, заботлив, храбр, но любили, главное, за то, что не стыдно было повиноваться ему. Он — наш князь — так, очевидно, стоял выше всех».218 Характеристика взаимоотношений князя Андрея с подчиненными войдет потом в главы, изображающие княвя Андрея перед Бородинским боем. Во время народного праздника в молдаванской деревне князь Андрей, находясь в «состоянии яркого наблюдения, которое было с ним на Аустерлицком поле, у Ростовых», испытывает радостное успокоение, вызванное воспоминанием о Наташе и любовью к ней, решает выйти в отставку, несмотря на представление его в генералы, и пишет письмо к Ростовым с официальной просьбой руки их дочери. Там же получает он письмо (не указано от кого, но по содержанию ясно, что от Пьера): «В милых каракулях этих рассказывалась неосторожно история падения Сперанского и всех планов конституции и писалось о предстоящей войне 1812 года». Князь Андрей взволнован письмом. Первая мысль его — «неужели он не примет участия в этом деле, решающем участь отечества, и с кем, с этим маленьким поручиком», — так пренебрежительно он называет теперь Наполеона. Заканчивается шестая часть опять конспектом дальнейшего содержания романа: от 1812 года вплоть до эпилога, по которому судьба действующих лиц благополучна и все они счастливы. Заключается эпилог выводами князя Андрея, к которым он пришел в результате только что окончившейся войны и которые он произносит «разгораясь». Основная мысль рассуждений та, «что успех наш — успех солдат, успех мужика народа» 219 Конспект опубл. т. 13, стр. 35 и 36, № 19. Почти точно по этому конспекту, за исключением некоторых эпизодов, развивалось содержание романа.

Толстой, повидимому, не сразу стал продолжать эту рукопись. Он задержался на неудававшейся истории Наташи с Анатолем, для чего вернулся к только что созданному, но еще не доработанному тексту предыдущих листов, заново написал и вновь переработал главы о Наташе в театре,220 Опубл. т. 13, вар. 140 и 141. которые после исправлений во многих чертах уже приблизились к окончательному тексту. Много исправлял характеристику Анатоля и очень подробно анализировал впечатление, произведенное им на Наташу, и ее девичью неосознанную тревогу. После сцены в театре следовал рассказ о содействии Элен брату, просившему ее пригласить к себе Ростовых, описание встречи Наташи с Анатолем на вечере у Элен, и далее тематически близко к окончательному тексту, но значительно короче и с существенными разночтениями описаны поцелуй Анатоля, растерянность Наташи, решение ее «в самой себе», что она не любила князя Андрея, письмо от Анатоля, попытка писать отказ князю Андрею, волнение Сони, случайно прочитавшей письмо Анатоля. Несколько раз писался рассказ об участии Сони. По первоначальному замыслу, во время разговора Наташи с Соней Анатоль был у Ростовых, после разговора с Наташей Соня убеждает Анатоля оставить Наташу, и он подчиняется ей. Была попытка ввести в действие Пьера. Старый граф Ростов, оскорбленный за дочь, решает вызвать Анатоля на дуэль и с этой целью едет к Безухову; от графа Ростова Пьер и узнает о случившемся. Этот замысел сменяется другими: сначала Соня пишет письмо Анатолю, затем она пишет письма Анатолю и Пьеру, наконец она пишет письмо только Пьеру и умоляет помочь. Дважды переделывалось описание поведения Пьера после того, как он получил письма Сони.221 Опубл. т. 13, вар. №№ 146, 149, 150, 152. Сцены объяснения его с Наташей и особенно объяснения с Анатолем сильно отличаются от окончательного текста, так же как и поведение Анатоля.222 Опубл. т. 13, вар. №№ 147 и 152. Глав с описанием подготовки похищения еще нет.

Закончив историю Анатоля с Наташей отъездом Анатоля по требованию Пьера в Петербург, Толстой присоединил готовую, помеченную как «шестую», часть о пребывании князя Андрея в Турции, зачеркнул конспект, которым рукопись заканчивалась, и изменил окончание текста: вместо письма от Пьера с новостями о надвигающейся войне, князь Андрей получает письмо от Наташи с отказом. «Всю ночь он ходил по двору, глядя на. комету, которая как будто разметалась и уперлась на одном месте, подняв кверху хвост. Князь Андрей с Аустерлицкого поля выучился смотреть на далекое небо, понимать его и находить в нем успокоение. «Да, и это было заблуждение, — думал он, — как и прежние. Но что же правда, где же то, чего нужно моей душе, то, про что говорят мне эти звезды и эта остановившаяся, влепившаяся комета?»

От душевного состояния князя Андрея — естественный переход к душевному состоянию Наташи в тот же период. Первоначально повествование развивалось отлично от печатного текста: болезнь Наташи, ее увлечение религией, гонение, отношение к Пьеру (только в его присутствии она оживлялась), написанное перед причастием письмо к князю Андрею с просьбой простить ее, впечатление, произведенное им на князя Андрея, который «в первый раз в жизни вышел из себя и с трясущимися губами» просил Пьера, передавшего ему письмо, не упоминать о ней, и успокоение Наташи послe причастия, «но уже никогда к ней не возвращалась прежняя живость и веселость».223 Опубл. т. 14, вар. №№ 166 и 167.

Описание болезни и Наташиного увлечения религией было позднее перенесено в следующую часть, а эта закончилась рассказом об отношении Пьера к Наташе после ее истории с Анатолем, разговором с ней об Анатоле и князе Андрее, приездом князя Андрея, беседой его с Пьером о Наташе, возвращением через Пьера писем и портрета Наташи, описанием волнения князя Андрея, неудачных попыток Пьера убедить князя Андрея простить Наташу, кратким упоминанием о Ростовых, оставшихся весною в Москве, и о Пьере, который ежедневно бывал у Ростовых.

Так закончилась в ранней редакции первая половина романа, доведенная до весны 1812 г.

IX

Дальнейшее повествование началось с обзора политических событий, предшествовавших войне 1812 г., и развивалось по составленному плану. Основные разделы, намеченные в конспектах, служили вехами при создании ранней редакции и не претерпели, кроме окончания романа, коренных перестроек. Отступления философского и исторического характера, которые появляются в романе с первых же набросков (особенно в четвертом и седьмом вариантах начала), по мере включения в роман крупнейших исторических событий стали занимать в новых частях все большее и большее место. Композиционно текст до приезда Кутузова в Царево-Займище почти полностью совпадает с завершенной редакцией.224 По наст. изд. т. III, ч. 1 полностью, ч. 2, гл. I—XVI.

Перейдя к 1812 г., Толстой начал новую часть полным текстом двух писем, которыми обменялись Александр I и Наполеон весною 1812 г.225 Толстой вписал в рукопись только начала обоих писем и последнюю фразу письма Александра I (см. т. 14, вар. № 160). Копируя автограф, С. А. Толстая по указанию Толстого переписала полный текст писем из книги М. Богдановича «История Отечественной. войны 1812 года...», Спб. 1859, т. 1, стр. 449, 464 и 465. Как бы в противопоставление содержанию писем двух императоров, Толстой изложил свои мысли о фатализме и роли личности в истории и пришел к следующему выводу: «то, что имело совершиться, должно было совершиться». Авторские рассуждения по содержанию, а частично и текстуально совпадают с началом третьего тома (по наст. изд.) в его окончательной редакции. После вступления автор переходит к рассказу о событии, происшедшем в то самое время, когда писались приведенные письма императоров, Александр I находился в Вильно, где он с военным двором жил около месяца. В обличительном тоне нарисовав придворное общество, Толстой описал гулянье в Вильно утром 11 июня 1812 г., то есть накануне перехода Наполеоном русской границы. В этой картине гулянья центральное место занимают Элен и Борис Друбецкой, типичные представители придворного общества. Из их разговора становится известным о предстоящем вечером бале, который придворные затеяли дать Александру. Толстой намеревался от сцены гулянья перейти непосредственно к описанию бала, но, не докончив фразы, изменил план и обратился к событиям, происходившим в то самое утро на Немане. Гулянье и предстоящий придворный бал — с одной стороны, и начинающаяся война — с другой. Однако такое начало не закрепилось.

Дважды исправлявшийся набросок был зачеркнут, и началом действия выбран момент приезда Наполеона 11 июня вместе с Бертье к Неману. В отличие от законченной редакции, где коротко сообщается о решении Наполеона перейти Неман, в ранней редакции подробно описывается настроение Наполеона и его поступки в историческое утро. Весь рассказ проникнут резко отрицательным отношением автора к Наполеону. Затем повествование переносится к русскому императору, к балу, на который «государь изъявил согласие». Не было еще краткого вступления о том, что в России «ничего не было готово для войны, которой все ожидали». Дальнейший текст, вплоть до описания обеда у Наполеона в присутствии Балашова, близок к окончательной редакции и, судя по внешнему виду рукописи, написан легко, без большой правки в процессе создания данной редакции. Встреча Балашова с Мюратом, характеристика Даву, прием Балашова у Даву — все почти дословно совпадает с законченной редакцией. Сцена приема Наполеоном Балашова не содержит принципиальных отличий от канонического текста, но в ней нет еще внешнего портрета Наполеона, больше внимания уделено показу его внутреннего раздраженного состояния, которое Балашову «приятно было видеть».

После разделительной черты, заключившей военную тему, Толстой перешел к князю Андрею, рассказ о котором составил впоследствии следующие четыре главы. К этому рассказу Толстой приступал трижды, всякий раз по-иному раскрывая душевное состояние князя Андрея после измены Наташи (то безнадежность, то холодное разочарование). Три варианта начала отброшены, создан четвертый, который после двукратной правки удовлетворил автора.226 Опубл. т. 14, стр. 33—34, вар. № 164, включая прим. 5 на стр. 34. Рассказ о пребывании князя Андрея в Лысых Горах перед отъездом в армию отличается от окончательного текста лишь в некоторых деталях; больше авторского повествования о душевном состоянии всех героев; о трудном положении княжны Марьи в доме князь Андрей узнает от камердинера, а об ее религиозности, о встречах с странниками-монахами говорит с гувернером сына. (Позднее тема о религиозности княжны Марьи будет перенесена к моменту приезда в Лысые Горы Пьера.) Основная же часть повествования, вплоть до отъезда князя Андрея в армию, существенных отличий от печатного текста не содержит.

На полях листа рукописи227 Рукопись № 89, л. 510 об. (авторская пагинация). с началом текста о князе Андрее намечен такой план дальнейшего повествования:

1) Дрисса.

2) Р Ростов , к удивлению, храбр в Остр Островне .

3) Д[олохов?] зажигает Смоленск. — Божия мать.

4)

4)

Н Наташа молитва Ахрас Ахрасимова .


Дворянское собрание.


Крикун Глинка фальш[ивый?] патриот.

bracket

Н Наташа молитва Ахрас Ахрасимова .

Дворянское собрание.

Крикун Глинка фальш[ивый?] патриот.

5) Ст Старый кн князь умирает. К Княжна М Марья вооружает.

6) Бородино.

К Князь А Андрей Наташаотъезд.

7) Pierre в Москве N Napoleon . Р Растопчин .228 В т. 14, стр. 33, прим. 7, последние два слова раскрыты: N Nicolâs Р Ростов . Вряд ли это правильно, так как в главах о Москве после Бородина Николай Ростов не участвует. Княжна.

8) Pierre в Москве».

План четко определяет основные этапы дальнейшего развития сюжета. Первый раздел плана, «Дрисса», был тут же реализован. Из Лысых Гор князь Андрей едет в главную квартиру армии, находившуюся на реке Дриссе, «в укрепленном лагере по плану Пфуля». Давая краткий обзор состояния войны в данный момент в том объеме, в каком он мог быть известен князю Андрею, Толстой отмечает, что он знал также, что «главным распорядителем был пруссак Пфуль» и что при армии находилось «огромное количество иностранцев и сложный механизм штабных должностей». Личные впечатления князя Андрея о командовании, «подразделения направлений и партий» в армии, планы кампании, характеристика Пфуля, описание военного совета и, наконец, как результат всего увиденного, решение князя Андрея не оставаться при штабе, а служить в полку, — всё это написано единым порывом почти без поправок229 Рукопись N 89, лл. 514—525 (авторская пагинация). и чрезвычайно близко к окончательному тексту (гл. IX—XI).230 Опубл. т. 14, вар. № 164. Глубокий смысл решения князя Андрея не оставаться в штабе, а служить в полку раскрываются пометой, сделанной тут же на полях: «Роль полководца — завидная, солдата — благородная».

От главной квартиры действие переносится к «так называемой глубокой армии». Описана жизнь Павлоградского полка, в котором служил Николай Ростов, только что вернувшийся в полк после отпуска. Новая группа глав, в сюжете которых ведущим персонажем является Николай Ростов, начинается с рассказа о переменах, происшедших в Николае Ростове за время пребывания его в Отрадном. Дважды перерабатывалась характеристика Ростова, описание же армейского быта, сцена в корчме и главное, сражение при Островне написано сразу и в дальнейшем не подвергалось сколько-нибудь существенной правке.231 Опубл. т. 14, вар. № 165..

Опять на полях рукописи появляются записи, раскрывающие дальнейший творческий замысел:

« Н Наташа хочет приподняться и не может, как птица.

В Москве получен манифест.

Оболенский, ему 15 лет — поступил».232 Рукопись № 89, л. 532 (авторская пагинация).

Записи переносят мысль к Ростовым. Первая говорит о душевном состоянии Наташи после пережитого ею потрясения, то есть, о том самом, на чем в предыдущей части прервался рассказ о Наташе. Началась новая группа глав, в которых действие происходит в Москве. В процессе создания этих глав Толстой много работал над изображением душевного состояния Наташи, стремился показать раскрывшиеся патриотические чувства ее, рассказал, как после перемены, происшедшей с Наташей в результате эпизода с Анатолем и разрыва с князем Андреем, «жизнь ее наполнили два чувства: религия и возмущение против Наполеона, осмелившегося презирать Россию и дерзавшего завоевать ее». Во время обедни слова молитвы Наташа связывала с волновавшими ее событиями, и, прослушав молитву о спасении России от вражеского нашествия, Наташа «в первый раз сознала в себе новое чувство ненависти к врагу, оскорбленной гордости к франц французам за своих, за русских, за дядюшку, за папеньку, чувство, которым, — подчеркивает Толстой, — она давно уже жила, сама не зная этого». Текст о Наташе тут же был изменен и в исправленном виде он почти совпадает с окончательным.

Затем рассказ перешел к Пьеру; по содержанию он близок к окончательной редакции, но композиционно построен иначе и содержит отсутствующие в окончательном тексте интересные для характеристики образа Наташи и Пьера факты: оживление Наташи в то время, когда Пьер рассказывает ей о военных событиях, уверенность Пьера в том, что он не пойдет на войну, и мысли Наташи, которая мучается из-за происходящей войны и убеждена, что не покорится Наполеону, и удивление Сони, «как Наташа думает о войне, что ей за дело». Когда Пьер рассказывал о предсказании апокалипсиса и делал апокалипсические вычисления, «Наташа долго, с горячечно-устремленными глазами, смотрела на эти цифры» и была «так взволнована, что Pierre раскаивался даже в том, что сказал ей это». В отличие от завершенного текста раздел о Наташе и Пьере заканчивается не решением Пьера, вследствие сильного чувства к Наташе, перестать бывать у Ростовых, а указанием на сильную привязанность Пьера к семье Ростовых, «которая бы, он желал, была его».233 Опубл. т. 14, вар. №№ 166—168.

Далее, приезд в Москву Александра I, восторг Пети Ростова, сцены на Красной площади, обед в Кремле, прием дворян и купцов в Слободском дворце, показ дворянского патриотизма, настроение Пьера после собрания дворян — все почти дословно совпадает с завершенным текстом.

Так закончился раздел, составлявший по первой редакции; шестую часть романа.234 По наст, изданию т. III, ч. 1. Седьмая началась с рассуждений автора о роли исторических лиц, главным образом военных деятелей. Толстой стремится доказать, что «военное дело более всего подлежит муравейным неизбежным законам». Этой мыслью пронизан обзор событий первого периода войны, до занятия французами Смоленска, по содержанию уже близкий к окончательному тексту. Показав обстановку и условия, создавшиеся в первый период, во время которого неприятель проник в глубь России, Толстой заключил свое изложение выводом: «Так надо было... Это надо было для того, чтобы поднялся народ».

Ознакомив с исторической, военной обстановкой, Толстой вернулся к своим «полувымышленным». персонажам, чтобы показать, как все они жили в это время. Как и в завершенной редакции, действие переносится в Лысые Горы, но в иной последовательности построен рассказ; кроме того, и в содержании его имеются отличия от окончательной редакции. Начинается он отъездом Алпатыча из Лысых Гор в Смоленск, затем идет описание приезда его к Ферапонтову, бомбардировки Смоленска, встречи с князем Андреем, который, отступая позади своего полка, оказался свидетелем того, как жители, оставляя город, уничтожали свое имущество. Не было еще в первой редакции живой художественной картины бомбардировки города, а был как бы авторский пересказ впечатлений Алпатыча; окончание изложено почти конспективно, но все элементы, из которых создалась позднее волнующая картина народного гнева в момент сдачи Смоленска, здесь уже налицо. Интересен в описании Смоленска не дошедший до окончательного текста эпизод встречи в Смоленске Алпатыча «с знакомым городничим Тушиным с оторванной рукой», случайно в этот день приехавшим в Смоленск. «Он ходил под ядрами с своей трубочкой и завидуя раненым; запах пороха возбуждал в нем тревожное военное чувство, и он завидовал тем, которые дрались».

Вслед за оставлением Смоленска идет рассказ о состоянии старого князя после отъезда сына в армию; описана сцена отдачи приказаний и поручений Алпатычу перед его отъездом в Смоленск, возбужденное состояние старого князя после возвращения Алпатыча из Смоленска, его распоряжения об отъезде княжны Марьи с Николушкой в Москву и решение самому оставаться в Лысых Горах — по содержанию все это близко к окончательному тексту. В отличие от него смерть старого князя Болконского от удара произошла в Лысых Горах, после чего княжна Марья с племянником и гробом отца уезжает в Богучарово. На похоронах князя присутствует Тушин, «к которому потом княжне Марье естественно было обращаться за советом и помощью». В описании событий в Богучарове, когда княжна Марья, разгневанная письмом французского полковника и его советами остаться, решает «умереть, дожидаясь помощи, но не сдаваться», опять участвует Тушин. Описан совет между Тушиным, Алпатычем и Дроном, сходка богучаровских крестьян, которые «уже были готовы принять Наполеона, освобождавшего их и платившего по 10 рублей за воз хлеба фальшивыми ассигнациями. Но, когда услыхали слова княжны Марьи и Тушина, один поближе ловко и удобно сумел выразить, что они — куда княжна, туда и они».

Первоначально непосредственно после сходки в Богучарове следовали близкие к окончательному тексту описание движения французов к Москве, эпизод Наполеона с Лаврушкой, показ Петербурга, придворных сфер, передача толков в салоне Анны Павловны Шерер.235 По наст. изд. т. III, ч. 2, гл. VI и VII. Но в процессе работы над анализируемой рукописью Толстой переработал и перестроил текст о Болконских, вписал главу о приезде князя Андрея в Лысые Горы,236 По наст. изд. т. III, ч. 2, гл. V. сделал большую вставку, содержащую новый текст о богучаровской сходке, и рассказ о случайном заезде в Богучарово Николая Ростова, оказавшего помощь княжне Марье.237 По наст. изд. т. III, ч. 2, гл. VIII—XIV. В результате такой переработки текст сильно приблизился к его окончательной редакции по содержанию, по композиции, а во многом и текстуально.

Сразу удалась Толстому глава о Наполеоне и его разговоре с Лаврушкой; заканчивалась она не дошедшим до печатного текста объяснением автора, почему он для описания действий людей, признанных великими, подбирает «пошлые» подробности, «как этот казак, Аркольский мост и т. п. Ежели бы не было описаний, старающихся выказать великими самые пошлые подробности, не было бы и моего описания», — заявляет автор. Это отступление лишний раз свидетельствует о неизменно отрицательном отношении Толстого не только к «величию» Наполеона, но и к тенденциозным историческим сочинениям того времени.

Легко, без существенной правки черновика, созданы описание петербургского придворного общества и толки в салонах о назначении Кутузова главнокомандующим. Многочисленные заметки на полях и наброски конспектов, предшествовавшие созданию глав о Петербурге, а также содержание самой рукописи свидетельствуют об остававшихся на протяжении всей работы непоколебимыми позициях автора в отношении высших придворных кругов.

Отмечая в одном из конспектов салонные разговоры о Кутузове, Толстой записал: «Кутузов делает свое дело и едет». Приездом Кутузова в Царево Займище начинается следующий раздел, в котором действие вновь перенесено на военные позиции.238 По наст. изд. т. III, ч. 2, гл. XV—XVI. Первый набросок о Кутузове, тут же зачеркнутый, был написан как рассказ от лица автора. Существенным отличием от окончательной редакции является указание на то, что, приехав в армию, Кутузов отправил в Петербург всех флигель-адъютантов для «объявления, что будет дано генеральное сражение». И когда он приехал, вся армия приветствовала его, а Кутузов «благодарил, обещал сраженье и победу». В первом наброске уже отразилось появившееся у князя Андрея после свидания с Кутузовым чувство успокоения «насчет общего хода дел и насчет того, кому оно вверено было». Этот набросок содержит также весьма интересные факты, относящиеся к образу князя Андрея: его раздумье, как поступить, все бросить и поехать на помощь сестре и сыну, оставшимся после смерти отца «без покровительства» — таково было его первое чувство, «но потом ему живо представился общий характер мрачного величия, в котором он находился, и он решил, подчиняясь этому характеру, остаться», «в темных рядах войска искать смерти, исполняя долг и защищая отечество». Первый вариант был тут же переработан. В новом — встреча Кутузова войсками, впечатление князя Андрея и его мысли о Кутузове, приезд Денисова со своим планом партизанской войны очень близки к последней редакции.

Итак, первая редакция текста, соответствующего т. III, ч. 2, гл. I—XVI, композиционно не отличается от законченной, дальнейший же текст до конца части, содержа все основные вехи повествования, построен совершенно иначе. Если перевести на главы наст. изд., получится следующая схема: гл. XVI, XXVI, XIX (начало), XVII, XVIII, XX, XXI, XXIII, XXII, XXIV, XXV, XXX—XXXII, XXXVI, XXXVII. При этом соблюдена определенная стройность повествования. От Кутузова — переход, к Наполеону перед Бородинским сражением. Точно указан дом, в котором была ставка Наполеона, более резкими штрихами, нежели в окончательном тексте, написана сцена туалета и почти карикатурно представлена внешность Наполеона. Сцена с портретом сына, привезенным де Боссе, и описание поездки Наполеона на Бородинское поле почти совпадают с их окончательной редакцией. После этого введен не дошедший до печати эпизод атаки Шевардинского редута. Рассказ ведется в совершенно спокойном тоне, соответствующем хорошему настроению в это утро Наполеона, сквозь призму которого показано сражение, предшествующее великому Бородинскому бою. Не показано само сражение, нет ни намека на волнение участников его. Легко дал Наполеон распоряжение об атаке Шевардинского редута, «слез с лошади, чтобы спокойнее любоваться зрелищем», и после того, как было «убито и ранено около 10 тысяч человек с обеих сторон», Наполеону подали лошадь и он «шагом поехал ужинать».

За этим, внешне спокойным, изображением атаки следуют рассуждения по поводу Шевардинского и Бородинского сражений. В основе их лежит фаталистическая уверенность автора в том, что нельзя «разумно объяснить то, что делается неразумно». Толстой создал один за другим два варианта этого отрывка. В первом, убежденно доказывая свою мысль, автор резко полемизирует с историками, стремящимися объяснять «мировые события волей одного человека, которого для того, чтобы он играл эту роль, называют гением». Толстой заявляет: «Вот единственные книги, написанные в этом тоне, — все истории, которые я бы жег и казнил авторов». Рассмотренный вариант был тут же зачеркнут и вместо него написан новый — о роли личности в историческом процессе. Он заканчивается хотя и не столь резкой, но столь же отрицательной оценкой существующих исторических исследований.

Второй вариант авторских рассуждений о Шевардинском и Бородинском сражениях довольно близок к окончательной редакции (начало гл. XIX). На очереди описание Бородинской битвы. Сюжет подведен к центральному событию войны 1812 г. Показан Петербург, придворные круги и светские салоны с их пересудами о войне и о Кутузове, рассказано о жизни в Лысых Горах с начала войны до взятия Смоленска и об истинном патриотизме Болконских, показан патриотический подъем народа в Смоленске, обрисована штабная военщина. На этом фоне раскрыты переживания князя Андрея, приведшие его к решению служить в армии, представлен достаточно развенчанный автором Наполеон накануне Бородина и поднят на должную высоту главнокомандующий Кутузов, который был именно тем, кто был нужен, кто сделает «всё, что нужно для общего дела». Так думал о нем князь Андрей. «На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало избранию Кутузова в главнокомандующие».

Нет пока рассказа о московском обществе в эту пору, о Ростовых и о Пьере. После авторского рассуждения о Бородинском сражении повествование перешло к Москве. «24 августа 1812 года вечером узналось в Москве, что французы в 60 верстах по Смоленской дороге и сражаются с русскими. В Москве уже всё волновалось, каждый день выходили растопчинские афишки, иностранцы все были высланы, скоро должен был быть готов шар, который полетит в лагерь французов, и многие уезжали по направлению к Нижнему и Тамбову». С такой общей характеристики начат первый набросок. Он краток, местами конспективен. Заканчивается приходом Пьера к Ростовым в тот момент, когда они собирались уезжать в Тамбов. Пьер сказал, что он едет в армию. Услыхав это, «Наташа изменилась и не спускала с него глаз». Первый вариант тут же зачеркнут, создан новый, который по основным контурам очень близок к окончательной редакции (гл. XVII).

Описывая московское дворянское общество, Толстой показывает; как «и опасность от врага, и патриотическое чувство, и сожаление о убитых и раненых, и пожертвования, и страх приближающегося врага — всё в обыденной общественной жизни теряло свое строгое и серьезное значение и получало в разговорах за бостонным столом или в кругу дам, беленькими руками щипавшими корпию, характер ничтожности и часто было предметом споров, шуток или тщеславия». Как бы в противовес истинному патриотическому подъему жителей Смоленска, без жалости уничтожавших свое имущество, чтобы оно не досталось врагу, рисует Толстой тех представителей дворянства, которые, «покряхтывая, делали распоряжения о выдаче ратников и рекрутов и о исправлении брешей, которые эти пожертвования делали в их хозяйстве».

Среди московского дворянства выделяется Пьер. Он «испытывал радостное беспокойное чувство, что изменяется, наконец, этот ложный, но всемогущий быт, который заковал его», и давно уже «волновался мыслью о том, чтобы поехать к армии и своими глазами увидать, что такое война». Увиденная Пьером сцена экзекуции французского повара укрепила это решение, и наутро 25 августа он выехал из Москвы.

Дважды Толстой описывал поездку Пьера на Бородино. В первом варианте автор стремился раскрыть, чтò именно интересовало Пьера в предстоящем сражении: «Во-первых, как управляются все эти массы и подчиняются одной воле?... 2) каким духом руководятся все эти массы? 3) и самый главный вопрос для невоенного, — что был бы я трус или нет». Примечательно, что включены именно те вопросы, разрешению которых посвящены авторские рассуждения на протяжении всего романа. Затем описана самая поездка Пьера в Татариново и его первые впечатления. Вариант зачеркнут, заменен новым, в котором нет изолированного перечисления вопросов, за разрешением которых, главным образом, поехал Пьер в Бородино, но они не пропали, а включены в ткань самого повествования. Довольно близко к завершенной редакции изложены пребывание Пьера на Бородине, приезд к Кутузову, объезд вместе с Бенигсеном позиций накануне боя.239 По наст. изд. т. III, ч. 2, гл. XX, XXI, XXII, XXIII. В отличие от печатного текста Пьер в главной квартире встречается не с Кайсаровым, а с Кутайсовым. Осмотрев позиции, Пьер поехал к князю Андрею. Описание их встречи, их разговора о войне (в одной из записей на полях Толстой определил содержание этого разговора как «философию Пьера и Андрея») подвергалось большой правке. Мысли Толстого о войне, высказанные в исторических рассуждениях, почти дословно повторял князь Андрей, который накануне боя был «раздражен». «Ему хотелось думать, он чувствовал, что находится в одной из тех минут, когда ум так проницателен, что, откидывая всё ненужное, запутывающее, проникает в самую сущность вещи». Перерабатывая этот текст,240 По наст. изд. т. III, ч. 2, гл. XXIV, XXV. Толстой менял форму выражения мыслей князя Андрея о войне, военной истории, о славе, о «неизменных» законах, по которым «всё делается», о ничтожности штабной верхушки, где думают, что решают судьбы России, — но суть размышлений Болконского оставалась неизменной. Он сказал себе, что «война понятна и достойна только в рядах солдат, без ожидания наград и славы».

Как в ранний вариант разговора князя Андрея с Пьером перед его отъездом на войну 1805 г. Толстой пытался включить высказывание князя Андрея о Суворове,241 См. выше стр. 54. так и здесь он вводит оценку князем Андреем полководческого таланта Суворова. «Ах, у нас был человек — Суворов, которого мы еще не скоро поймем. У него были две мысли: простота — постное масло, отсутствие всякого штаба. Это первое. Когда эти подлецы и трутни пьют шампанское, а мы без сапог, мы не верим друг другу; и другое — это атака, и всегда атака вперед. Он понимал, что всё дело в том, чтоб пугать и не давать разбегаться, и для этого всегда заставлял бежать вперед». В высказываниях князя Андрея о Суворове отразился интерес самого Толстого к великому полководцу.

В конце беседы с Пьером князь Андрей, остановив на нем «странно блестящие, восторженные глаза, смотревшие куда-то», заговорил об отличии нынешней войны от прежних войн. «Теперь, когда дело дошло до Москвы, до детей, до отцов, — мы все от меня и до Тимохина, — мы готовы», — убежденно заявил он.

Наутро после беседы князя Андрея с Пьером произошло Бородинское сражение. Нет в ранней редакции ни подробного описания расположения войск, ни плана Бородинского сражения,242 По наст. изд. т. III, ч. 2, вторая половина гл. XIX. ни развернутой картины боя в самый разгар его, ни Кутузова, ни Наполеона во время сражения.243 По наст. изд. т. III, ч. 2, гл. XXXIII—XXXV. Самое сражение изображено через впечатления и переживания Пьера. В первом варианте все, что видел Пьер, — «гул орудий, торопливые движенья лошади, теснота полка, в который он заехал, и, главное, все эти лица, строгие, задумчивые, — всё слилось для него в одно общее впечатление поспешности и страха». В разные моменты выступают овладевавшие Пьером беспокойство и сбивчивость впечатлений. Текст был тут же изменен: первое впечатление Пьера уже не «поспешность и страх», теперь он вслушивался в звук выстрелов, и ему показалось, что они раздались «близко и торжественно»; вместо страха, он видел на лицах людей «отпечаток озабоченности» — они были заняты «каким-то невидимым, но важным делом». В переработанном варианте Пьер присутствует на Бородинском поле не только как человек, который, казалось, «заехал сюда без дела», но он и принимает некоторое участие в общем деле: выполняет поручение Багратиона, едет отыскивать перевязочный пункт, а возвращаясь к месту битвы, встречает полк князя Андрея. В первом наброске князь Андрей «бледный с блестящими глазами ехал сбоку». Встретившись с Пьером, он «усмехнулся на минуту, и опять рот его тонко, твердо сложился, и он всё смотрел вперед, далеко вперед своими блестящими из бледно-желтого лица лучистыми глазами». В тут же исправленном варианте князь Андрей «впереди скакал». Так создал Толстой переход действия от Пьера к князю Андрею. Значительно короче, чем в печатном тексте, и в иной форме описан князь Андрей на Бородине. Картина представлена сквозь призму переживаний князя Андрея, полк которого был в резерве и который «устал от волнения опасности в бездействии, и теперь он задыхался от волнения и радости, двигаясь вперед». Первый набросок тогда же был заменен новым, в котором форма осталась прежняя, но только в более повышенном и бодром тоне представлены душевное состояние князя Андрея и тесная связь его с солдатами своего полка. Князь Андрей «чувствовал себя ожившим, счастливым, гордым и довольным теперь, когда чаще и чаще слышались свисты пуль и ядер, когда оглядывался на своих солдат, видел их веселые глаза, устремленные на него, и слышал удары снарядов, вырывавших его людей, и чувствовал, что эти звуки, эти крики только больше выпрямляют ему спину и выше поднимают голову и придают непонятную радость его движению». В это время он «почувствовал удар выше соска». (В первом варианте: «почувствовал удар в живот и — упал».) В обоих вариантах эпизод заканчивается мыслями князя Андрея после ранения: «А жалко, что теперь. Еще что-то, еще что-то было хорошего. Досадно, — подумал он». И в последний момент, когда солдаты подхватили его, он попытался распорядиться: «Бросьте, ребята. Не выходи из рядов», — сказал он, сам не зная, зачем он говорил это». Сцена в перевязочном пункте и начало операции Андрея Болконского в ранней редакции близки к окончательной.

На этом прерывается рукопись; следующие двенадцать страниц автографа отсутствуют. По копии частично удается восстановить утраченный текст. Окончание сцены на перевязочном пункте отличается от завершенной редакции лишь в деталях. После операции князя Андрея на пункт приносят раненного осколком в колено Анатоля Курагина. Ему отняли правую ногу. Переживания и мысли князя Андрея после операции и после того, как он увидел Анатоля Курагина и услыхал его рыдания, — всё это дословно совпадает с завершенной редакцией.244 По наст. изд. т. III, ч. 2, окончание гл. XXXVII.

В дальнейшем тексте содержатся существенные отличия от законченной редакции. Окончание Бородинского сражения показано так же, как и начало его, через впечатления Пьера, который «устал, устал физически и. нравственно», и он не мог «ни двигаться, ни думать, ни соображать. На всех лицах, которые он видел, одинаково на тех, которые шли туда и которые возвращались, была видна такая же усталость, упадок сил и сомнение в том, что они делали». Рассказ о Пьере прерывается авторским отступлением, основная мысль которого сохранилась и в окончательной редакции: «Русские отступали с половины позиции, но стояли так же твердо и стреляли остающимися зарядами». Далее эта мысль вновь повторена. После того как Наполеон «с покрасневшим от насморка носом выехал за Шевардинский редут» и, глядя на «густые колонны русских», распорядился продолжать бой, «350 орудий продолжали бить, отрывать руки и ноги, и головы у столпившихся и неподвижных русских». Так закончилась глава о Бородинском сражении в первой редакции романа. Роль русского войска, как героя в войне 1812 г., определена, таким образом, с первой редакции романа.

После авторского отступления рассказ возвратился к Пьеру, который продолжал сидеть на брошенной оси; «скулы его прыгали, и он смотрел на людей, не узнавая их. Он слышал, что Кутайсов убит, Багратион убит, Болконский убит. Он хотел заговорить с знакомым адъютантом, проехавшим мимо, и слезы помешали ему говорить. Берейтор нашел его ввечеру, прислоненного к дереву с устремленными вперед глазами». Приездом Пьера из Бородина в Можайск, где в то же время находился раненый князь Андрей, вероятно, заканчивалась седьмая часть первой редакции романа.

Далее по копии можно восстановить еще отрывок, но нет уверенности, следовал ли он непосредственно после картины Бородинского сражения, или была еще промежуточная глава. Отрывок начинается с событий, наступивших после Бородинского сражения: «Истина о том, что Москва будет оставлена неприятелю, мгновенно стала известна». Прежде чем продолжить действие романа, Толстой дает в кратком отступлении анализ происходящего. «Тот общий ход дел, — пишет Толстой, — состоящий в том, во-первых, что в Бородинском сражении, несмотря на самопожертвование войска, ставшего поперек дороги, не мог быть удержан, во-вторых, что во всё время отступления до Москвы происходило колебание в вопросе о том, дать или не дать еще сражение, и, в-третьих наконец, что решено было отдать Москву — этот ход дел без всяких непосредственных сообщений от главнокомандующего совершенно верно отразился в сознании народа Москвы. Всё, что совершилось, вытекало из сущности самого дела, сознание которого лежит в массах». Это краткое отступление можно рассматривать как зародыш будущих рассуждений автора о движущих силах истории. Высказав свою точку зрения, Толстой продолжил действие, описав очень коротко, местами конспективно, выезд жителей из Москвы, сборы Ростовых, довольно подробно и по содержанию близко к окончательной редакции сцену прибытия раненых во двор дома Ростовых и участие Наташи: «... как только Наташа с охотником взялась переносить раненых в дом, кормить, поить их», так изо всех домов и от толпы «высыпались люди и последовали ее примеру». И этот поступок Наташи так взволновал ее родителей, что граф Ростов закричал «громко, весело: «Швыряй, к чорту, с подвод, накладывай раненых». Особо остановился Толстой на Соне, которая была счастлива. «Ей ни раненые, ни Москва, ни отечество не нужны были ни на грош. Ей нужно было счастье семьи, дома, в котором она жила». На следующий день к Ростовым привезли еще раненых, и среди них были князь Андрей и Тимохин. Князь Андрей лежал без памяти, а Наташа «не знала, кто лежит, умирая, около нее». В этот же день Пьер, твердо решивший оставаться в Москве и убить Наполеона, «виновника всех злодеяний», поехал к Растопчину узнать «об общем ходе дел». Дальнейший текст установить не удается, но по последующей рукописи можно предположить, что, проезжая мимо дома Ростовых, Пьер зашел к ним.

Сохранившееся продолжение автографа245 Полностью опубл. т. 14, вар. № 183. начинается с того момента, когда Пьер сидит у Ростовых. Теперь, когда «все на краю гроба», Пьер решил признаться Наташе в своей сильной любви к ней, и «не успела еще Наташа ответить ему, как он уже убежал». После этого последовал задушевный разговор Наташи с Соней, признание Наташи, что она никогда не любила князя Андрея «всей душой, всей внутренностью», Курагина «совсем не любила» и что чувство вины перед князем Андреем и то, что она не знает, счастлив ли он, омрачает ее жизнь. На этом заканчивается рассказ о Москве перед занятием ее французами.

Дальше в первой редакции становится меньше законченных художественных картин, повествовательная форма чаще сменяется конспективным изложением. Толстой как будто торопится довести до конца остов произведения, чтобы затем приступить к переработке и отделке. На полях чаще появляются краткие записи, конспекты, намечающие содержание дальнейшей работы.

Вслед за описанием Москвы, закончившимся разговором Наташи с Соней в доме, «набитом ранеными», сюжет развивается так: Наполеон на Поклонной горе в ожидании делегации «бояр»; войска «бросились» через Дорогомиловскую заставу. В это время Пьер шел по пустынному Девичьему полю, ощупывая пистолет под полою и «намереваясь тотчас же выстрелить в Наполеона». Уличные сцены в Москве, выход русских войск из Москвы, Растопчин. Он «много и сердито» говорил Кутузову, который, бросив в ответ: «Мне некогда, граф», отъехал и, «став на дрожках, облокотя стар[ческую?] голову на руку, молча пропускал войска». Выезд жителей из Москвы, длинный цуг тянувшихся по Тамбовской дороге экипажей, среди них обоз Ростовых и подводы раненых с ними. В пути Наташа узнала, что в одной из подвод лежит князь Андрей; ночью на постоялом дворе она неслышно босиком пробралась в комнату, где лежали раненые. Коротенькая сцена их встречи — князь Андрей прощает Наташу. Таким образом, намечены все темы, которые составят содержание гл. XIX, XXXIII, XXI, XVII, XXXI, XXXII третьей части третьего тома.

После свидания князя Андрея с Наташей действие переносится в опустевшую Москву, к оставшемуся там Пьеру. На полях рукописи конспект,246 Опубл. т. 14, стр. 132, прим. 2. в соответствии с которым развивается повествование, доведенное до взятия Пьера в плен. Основная тема, а также отдельные факты и детали дойдут до окончательного текста, одни в точном, другие в несколько измененном виде. Наряду с этим в первую редакцию вошли некоторые довольно детально разработанные эпизоды, которые в процессе дальнейшей обработки текста исчезнут. Таковы, например, посещение Пьером «старой-старой москвички» княжны Чиргазовой, которая не выезжала из Москвы. «Она или не понимала еще, или не хотела понимать. Но, странно, ее уверенность была так сильна, что Pierre, глядя на нее, убеждался, что действительно ничего нельзя ей сделать»; встреча Пьера с Долоховым, который также остался в Москве, чтобы мстить врагу, и с которым Пьер встретился так, «как будто они всегда были друзья»; встреча Пьера с остановившимся в пустом доме Ростовых французским офицером, которому он рассказал «свое положение и свою любовь».

Не удавалось Толстому сразу создать картину жизни Москвы в этот период и представить Пьера в той роли, которая на него возложена. Он пока только делал эскизы, искал правдивую ситуацию. Именно главы, повествующие о Пьере в разоренной Москве, будут подвергнуты многократной правке вплоть до корректур. Пока же, не останавливаясь на них, Толстой перешел к дальнейшему, к жизни Петербурга. Светская петербургская жизнь, «из-за хода» которой «надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасное и трудное положение государства», — описана сразу, и первая редакция ее без существенных исправлений дошла до печати.247 По наст. изд. т. IV, ч. 1, гл. I и II. Нет только в первой редакции самих текстов донесения графа Растопчина и рескрипта Александра I Кутузову, которыми заканчивается в романе вторая глава.

Приезд полковника Мишо к Александру I и «знаменитый разговор», который Александр I имел с ним (тема гл. III), лишь бегло намечены. Следующие пять глав (IV—VIII), повествующие о пребывании Николая Ростова в Воронеже, о встрече его с княжной Марьей, об их взаимоотношениях, а также о жизни Ростовых в Троицкой лавре, вовсе не отражены в первой редакции. Непосредственно после Петербурга — резко контрастный переход к находящемуся в плену Пьеру.

Надолго задерживается внимание автора на жизни Пьера в плену, на его преображенном состоянии. Неизвестно еще ничего о людях, окружавших его в плену; лишь упомянуты старик-чиновник, пятилетний мальчик, спасенный Пьером, и «солдат-сосед», научивший его завязывать веревочкой па щиколотках «серые чужие панталоны». (Позднее пленный солдат преобразуется в Платона Каратаева.) Подробно описан приход к Пьеру его «тайного друга» Пончини, того самого, кому он поведал свою любовь к Наташе; изложена их беседа, после которой Пьер «еще долго думал о Наташе, о том, как в будущем он посвятит всю жизнь свою ей, как он будет счастлив ее присутствием и как мало он умел ценить жизнь прежде». Такова канва будущих IX—XI глав и частично главы XIII, повествующей о выходе пленных из Москвы.

От Пьера в плену и его дум о Наташе рассказ возвращается к Ростовым, живущим вместе с выздоравливающим князем Андреем в Тамбове. Описываются приезд к ним княжны Марьи с Николушкой, ее рассказы князю Андрею о смерти отца, о спасшем ее Николае Ростове, тревога Сони но поводу его отношений с княжной Марьей и письмо Сони Николаю Ростову, освобождающее его от обещания жениться на пей, известие о том, что «оба молодые Ростовы целы: старший в полку, меньшой в партизанском отряде Денисова», разговор князя Андрея, Сони и Наташи о Пьере, вести о котором были получены от Пончини, привезенном в числе других пленных в Тамбов, рассказ Пончини князю Андрею о признании Пьера в сильной любви к Наташе. Старый граф был не радостен, он чувствовал, что «отжил свою жизнь» и что он не нужен.

Дальнейшая сюжетная канва определяла следующее содержание: рассуждение автора о фланговом марше и описание хода войны после оставления французами Москвы, тарутинский лагерь, неимоверный беспорядок и растерянность во французской армии после Тарутинского сражения, чувство уверенности в победе у Кутузова, подтвердившееся приездом к нему Лористона с письмом от Наполеона, партизанские отряды, Петя Ростов в отряде Денисова, отряд Долохова, Тихон Шестипалый, русские пленные на походе, среди них Пьер и старый солдат, который ослабел, отстал и был пристрелен, отряд Долохова, захвативший депо Бланкара и освободивший партию пленных, в числе которых находился Пьер, приезд Пьера в Тамбов в то время, как князь Андрей, поправившись от ранения, вернулся в армию, встреча князя Андрея с Николаем и Петей Ростовыми в Вильно, где стояла армия, смотр войск, на котором присутствуют князь Андрей и оба Ростовы, прощание Кутузова с войсками, его благодарность армии и поздравление с победой. Заканчивается первая редакция романа конспектом эпилога, намечающим две свадьбы: Пьера с Наташей и Николая Ростова с княжной Марьей; отъезд Николая Ростова в полк, с которым он вошел в Париж, «где он вновь сошелся с Андреем». Вся семья Ростовых, Пьер с Наташей и графиня (теперь) Марья с племянником прожили лето и зиму в Отрадном, дожидаясь возвращения Николая Ростова и князя Андрея.

Словом «Конец» заключена рукопись № 89, начатая не позднее декабря 1865 г. —января 1866 г. Внешний вид рукописи свидетельствует о том, что она создавалась без перерыва. Последующие документы позволяют предположить, что закончена она к осени 1866 г.

Две части, опубликованные в «Русском вестнике», рукопись № 85, созданная в ноябре—декабре 1864 г. и исправленная в ноябре 1865 г., и только что проанализированная рукопись № 89 составляют первую законченную редакцию романа. Именно эту редакцию Толстой намеревался озаглавить «Всё хорошо, что хорошо кончается» и советовался по поводу заглавия с A. A. Фетом.248 См. письмо к А. А. Фету от 10...20 мая 1866 г. — т. 61, стр. 139.

X

В июне 1866 г. вышел отдельный оттиск двух первых частей, напечатанных в «Русском вестнике». Книга появилась под заглавием «Тысяча восемьсот пятый год» Графа JI. Н. Толстого. В университетской типографии. М. 1866. Каждая часть содержала отдельную пагинацию: первая — 167 стр., вторая — 130 стр. Цензурное разрешение первой — 11 июня

1866 г., второй — 12 марта 1866 _г. Узнав о выходе в свет этой книги, Толстой просил М. С. Башилова справиться, «сколько напечатано экземпляров — и всего ли, или только того, что было напечатано в 1865 году». Далее Толстой сообщал: «Письменного условия не было, и сколько мне помнится, я словесно дал право напечатать только 500 экземпляров того, что было напечатано в 1865 году. Интересно бы знать, так ли я помню».249 Письмо к М. С. Башилову от 28 июня 1866 г. — т. 61, стр. 144. См. также письмо к С. А. Толстой от 11 декабря 1865 г. — т. 83, стр. 92 и 93.

Тогда же у Толстого возникла мысль начать печатание романа отдельным изданием. 7 августа он сообщил М. С. Башилову: «Мое писанье опять стало подвигаться, и ежели буду жив и здоров, то в сентябре кончу

1-ю часть всего романа и привезу в Москву и отдам печатать. А вторую кончу до нового года».250 Т. 61, стр. 147. Спустя три месяца Толстой писал А. А. Фету о поездке «на днях... на короткое время» в Москву «для того, чтобы печатать 2-ю часть своего романа».251 Письмо к А. А. Фету от 7 ноября 1866 г. — т. 61, стр. 149. Нет точных данных для определения, что именно разумел Толстой в это время под первой и второй частями. Вернее всего, речь шла о первом томе первого отдельного издания, содержащем текст до Аустерлица включительно и разделенном на две части. С этой целью приступил он к исправлению напечатанных в «Русском вестнике» первых двух частей. Во время пребывания в Москве с 11 по 18 ноября Толстой вел переговоры с М. Н. Катковым об издании и с М. С. Башиловым об иллюстрациях, которые были заказаны ему весною этого года, в предыдущий приезд Толстого в Москву. Обо всех делах Толстой подробно сообщал жене.

На следующий день после приезда в Москву Толстой побывал у М. С. Башилова и выяснил, что «картинок он сделал всего только 13. Некоторые, как смерть Безухова и поцелуй, необыкновенно хороши; но вся часть, напечатанная в прошлом году *** т. е. первая часть , еще не рисована, а Рихау252 Гравер Даниэль Карл Рихау. отстал еще больше в работе, так что нет возможности кончить картинки к новому году». И Толстой решил «в нынешнем году картинок вовсе не печатать».253 Письмо к С. А. Толстой от 12 ноября 1866 г. — т. 83, стр. 120. В тот же день он пошел в типографию. «Там мне дали счет всего печатания в 1200 рублей, — писал Толстой, — вперед денег я дам только 300 рублей. Завтра получу от них решительный ответ. Экземпляров 3600».254 Там же.

Однако на следующий день ответ получен не был.255 Письмо к С. А. Толстой от 14 ноября 1866 г. — т. 83, стр. 123. День спустя Толстой сообщил о согласии типографии на его условия, а 16 ноября он «наконец получил» ответ. «Всё уладилось, — писал Толстой жене. — Катков просит напечатать 4 листа с тем, чтобы деньги эти пошли в счет печатания. Я этому даже рад».256 Письмо к С. А. Толстой от 16 ноября 1866 г. — т. 83. стр. 130. Вопрос об издании был решен, и в связи с этим Толстой даже на день отложил возвращение в Ясную Поляну. Ему необходимо было еще раз переговорить с М. С. Башиловым о «картинках» и, кроме того, «поправить начало печатного и рукописи, чтобы оставить в типографии».257 Там же, стр. 131.

Очевидно, приехав 11 ноября в Москву с намерением приступить к печатанию, Толстой привез с собой первые две части, о которых он упоминал в приведенных выше письмах к М. С. Башилову и А. А. Фету, то есть весь печатный текст «Русского вестника» и в рукописи продолжение романа до Аустерлица включительно; повидимому, четыре листа рукописи, продолжающей содержание уже напечатанного в апрельской книжке «Русского вестника» за 1866 г., М. Н. Катков предложил напечатать в журнале258 Вряд ли можно согласиться с предположением, что в этот приезд в Москву Толстой намеревался лишь издать отдельной книжкой следующие девятнадцать глав, продолжающих напечатанное в «Русском вестнике» в 1865 и 1866 гг. (см. «Толстой и о Толстом», 3, стр. 150 и 151). Упоминаемые в письмах к М. С. Башилову и А. А. Фету первая и вторая части романа, забота об иллюстрациях именно к этим частям, в которые входит уже напечатанное, а также намерение перед отъездом исправить «начало печатного и рукописи» — все это дает больше оснований предположить, что Толстой задумал начать печатание всего романа отдельным изданием с иллюстрациями. независимо от печатания романа отдельным изданием.

«Переговорить с Башиловым» в этот день Толстой не успел, в типографии никакой рукописи не оставил, да и от намерения приступить к печатанию отдельного издания пока отказался.

Ведя в Москве переговоры о задуманном (неосуществившемся) в 1866 г. отдельном издании, Толстой в то же время продолжал работать над романом. 15 ноября с утра до трех часов он читал в Румянцевском музее масонские рукописи, «очень интересные». «И не могу тебе описать, почему чтение нагнало на меня тоску, от которой не мог избавиться весь день, — писал он жене. — Грустно то, что все эти масоны были дураки».259 Письмо к С. А. Толстой от 15 ноября 1866 г. — т. 83, стр. 129. На следующий день Толстой вновь писал о работе в Румянцевском музее, сообщая, что то, что он нашел там, «чрезвычайно интересно» и что второй день он не замечает, как «проходят там три, четыре часа».260 Письмо к С. А. Толстой от 16 ноября 1866 г. — т. 83, стр. 130. К этому времени следует отнести три листа (рукописи №№ 6, 7 и 15)261 Опубл. т. 13, стр. 23 и 24, №№ 7 и 8, стр. 32—34, N° 16. с записями о масонстве и интересе Пьера Безухого к масонству. Изучение и собирание в конце 1866 г. материалов по масонству, а также встречающееся среди записей о масонах упоминание о дневнике Пьера говорят о том, что в эту пору Толстой занимался исправлением по рукописи № 89 глав о масонстве Пьера, которые впоследствии вошли во вторую часть второго и первую часть третьего томов первого издания. Наброски к роману, сделанные в Записной книжке 25 декабря 1866 г.262 См. т. 48, стр. 86. , подтверждают то, что в конце года Толстой был занят переработкой текста, составившего впоследствии эти томы первого издания.

За промежуток времени между 19 ноября и 8 декабря 1866 г. нет документов, рассказывающих о ходе работы над романом. Очевидно, она шла успешно, так как 8 декабря Толстой высказал уверенность в том, что «весь роман будет кончен к будущей осени», причем под словами «будет кончен» Толстой разумел не только окончание авторской работы, но и выход издания в свет. В связи с этим он писал М. С. Башилову: «... вы знаете, что успех распродажи зависит от того, чтобы он вышел к началу зимы, т. е. в ноябре — au plus tard».263 *** не позднее. Письмо к М. С. Башилову от 8 декабря 1866 г. — т. 61, стр. 152. В том же письме он предупреждал М. С. Башилова, что всего должно быть не менее 65 рисунков. Мысль об издании всего романа к осени 1867 г. повторяется и позднее,264 См. письмо к М. С. Башилову от 30 января 1867 г. — т. 61, стр. 159. но она не была осуществлена: переработка первой черновой редакции потребовала от Толстого еще почти трех лет напряженного труда.

8 января 1867 г. Толстой писал М. С. Башилову: «Мое дело хорошо и довольно быстро подвигается вперед — так быстро, что у меня кончены (начерно) 3 части (одна напечатана, та, к которой вы делаете картинки, и две в рукописи) и начата 4-я и последняя. Ежели какое-нибудь неожиданное несчастие не помешает мне, то я буду готов к осени со всем романом». В том же письме Толстой выражал беспокойство, будут ли к этому времени готовы рисунки, и просил Башилова ответить ему «обстоятельно», чтò сделано, как подвигается работа, и, главное, надеется ли он «за себя и граверов кончить всё к осени. Всё — значит картинок 70». Толстой объяснял Башилову: «Я спрашиваю и беспокоюсь об этом и потому, что меня, как автора, ужасно волнует и радует успех вашего дела, а во-вторых, интересует с денежной стороны. Ежели печатать роман в 67, то надо печатать его не позже осени, иначе придется отложить до 68 года. Ежели начаты картинки, то надо печатать со всеми картинками. Ежели к осени все картинки не будут готовы, то все расходы и труды для рисования и гравирования их пропадут даром». Толстой просил Башилова, если возможно, выполнить в указанный срок все рисунки, прислать ему скорее готовые и требовать у него «новых сюжетов», которые он обещал доставлять художнику «или посредством присылки частями рукописи, или просто в письме описанием сюжета». В заключение Толстой писал: «Размер всего сочинения и его частей, который может быть нужен вам для соображения количества рисунков, следующий:

1-я часть — то, что напечатано...................................................................... 18 листов

2-я часть — около............................................................................................ 16 листов

3-я часть — около........................................................................................... 14 листов

4-я часть — около........................................................................................... 18 листов

Итого 66 листов».265 Т. 61, стр. 155 и 156

Здесь под «частями» разумеются томы отдельного издания. При исправлении текста первой редакции, составившего в первом издании третий том, Толстой наметил содержание частей. Очень вероятно, что набросок этот также относится к началу января 1867 г. Распределение частей таково:

«1-я часть. Петербург. Москва. Деревня.

За границей, Петербург, Москва, Аустерлиц.

2-я часть. Обед в клубе и Тильзит Смерть.

Сватовство заочное Nicolas. Юродство к княжны М Марьи и говенье Наташи. Старик желает смерти — так уж всё неясно стало».266 Т. 13, стр. 824.

Намеченные две части соответствуют по окончательному делению первому и второму томам и частично содержат материал к третьему тому. Над отделкой конца первого и всего второго тома Толстой работал в начале 1867 г.

Обеспокоенный тем, что для выполнения всех рисунков к осени нужна большая поспешность, а «при поспешности всегда дело выходит хуже, чем могло бы быть», Толстой предложил Башилову, не торопясь, готовить иллюстрации к следующему изданию, и подтвердил свое решение «непременно» издать к осени «весь роман без иллюстраций 267 Подчеркнуто Толстым или с иллюстрациями». 'Тогда же Толстой писал Башилову, что рукопись он сможет присылать ему «не раньше как с марта (и то конца)».268 Письмо к М. С. Башилову от 30 января 1867 г. — т. 61, стр. 159. А через месяц, сообщая Башилову отзывы о рисунках ко второй части, Толстой уведомил художника, что для него переписывается «часть, равная почти той, которая напечатана».269 Письмо к М. С. Башилову от 28 февраля 1867 г. — т. 61, стр. 162. Переписывалась в это время исправленная рукопись, составившая (в первом издании) окончание первого тома и весь второй, объемом около 15 печатных листов, что почти равнялось всему напечатанному в «Русском вестнике». Рукопись переписывалась дважды. Одна копия была сделана неизвестным переписчиком, очевидно, для Башилова; вторую копию снимала С. А. Толстая, о чем она писала мужу 21 марта: «Только когда сижу и переписываю, то невольно перехожу в мир твоих Денисовых и Nicolas».270 С. А. Толстая, «Письма к Л. Н. Толстому», стр. 72. В содержание переписываемой рукописи входят главы о жизни Николая Ростова в полку, инцидент с Денисовым, отбившем силой провиант, назначенный для пехотного полка, поездка Ростова к Денисову в лазарет и т. д.271 Соответствует последним семи главам второй части второго тома. Эти главы, очевидно, имела в виду С. А. Толстая.

С 19 по 25 марта Толстой пробыл в Москве, и, видимо, там был составлен проект договора с М. Н. Катковым на печатание романа с иллюстрациями. По этому проекту «типография должна начать печатание с пятнадцатого мая тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года и окончить в декабре месяце сего же года». Текст проекта написан рукой неизвестного, и в дате в конце его не указано число, а проставлено лишь: «Марта... дня 1867».272 См. письмо к М. Н. Лаврову от 24...25 марта 1867 г. — т. 61, стр. 163—164. Написанное в проекте заглавие «Тысяча восемьсот пятый год» зачеркнуто Толстым, и его рукой вписано: «Война и мир». В приведенном документе впервые появляется заглавие «Война и мир», причём это единственный раз, когда оно написано собственноручно. Нельзя не обратить внимания на то, что, вписывая в проект договора заглавие, Толстой слово «мир» написал через i, то есть «мир».273 На написание слова мое внимание обратила H. Н. Наумова (Рабкина), работавшая в Рукописном отделе Музея Л. Н. Толстого над диссертацией о «Войне и мире». Это позволяет предположить, что Толстой вводил в заглавие не слово «мир», как понятие, противоположное войне, а слово «мир», как понятие — все люди,274 См. «Толковый словарь русского языка» В. Даля. весь народ, то есть то понятие слова, какое содержится в выписанной им пословице: «Мир жнет, а рать кормится».275 См. т. 13, стр. 45. См. также т. 11, стр. 73 и ср. в черновой редакции этой главы: Наташа «любила слушать «миром господу помолимся», думая, как и она соединяет себя в одно с миром курьеров и прачек»; « Миром значит наравне со всеми, со всем миром» (рук. № 89, л. 533 об., л. 190 арх.). Здесь и далее курсив наш. — Э. 3. В связи с заглавием следует также учесть текст из ранней редакции романа: в главе о преобразованиях Сперанского сказано, что этой деятельностью увлекся даже князь Андрей, «живший долго в деревне, видевший и войну и мир в самой действительности»276 Вряд ли можно объяснить это случайностью написания. В тех случаях, когда слово «мир» приведено в смысле противопоставления войне, Толстой обычно писал не «i», а «и», например: «С утра разнеслось известие, что мир заключен» (рук. № 85, л. 311 об. арх. пагин.); «... кончившаяся Тильзитским миром» (там же, л. 179); «Император Александр желает мира» (рук. № 89, л. 503 об.); «Я желаю мира не менее императора Александра» (там же, л. 504). . Однако при жизни Толстого роман печатался под заглавием «Война и мир», и лишь один раз появилось заглавие в первоначальном написании Толстого — в 1913 г., в издании под редакцией П. И. Бирюкова.

Как возникло заглавие романа, установить трудно. В этом направлении строились различные догадки.277 См. статью H. Н. Апостолова «Материалы по истории литературной деятельности Л. Н. Толстого» — «Печать и революция», 1924, кн. 4, стр. 99: книгу Б. М. Эйхенбаума «Лев Толстой», кн. первая, Л. 1928, стр. 385. В книге С. Глинки «Записки о 1812 годе», которой пользовался Толстой, встречается такое выражение: «мир и война шли рядом» (стр. 15). Высказывалось предположение, что оно подсказало Толстому заглавие. Другое предположение связывает заглавие романа Толстого с исследованием Прудона «О принципе и содержании международного права», русский перевод которого вышел в 1864 г. под заглавием «Война и мир». Ни одна из догадок документально не подтверждается. Известно лишь признание Толстого, высказанное им по другому поводу: «Названий вообще я никогда не умею придумывать и приискиваю большей частью, когда всё написано».278 Письмо к Н. Н. Страхову от 25 ноября 1870 г. — т. 61, стр. 242. Так было и с романом «Война и мир».

XI

Работа над романом поглощала все время. Толстой писал брату Сергею Николаевичу 31? марта 1867 г.: «Я много пишу, оканчивая, и голова всё болит, но я не боюсь теперь этой боли».279 Т. 61, стр. 165. К этому времени относится правка второй половины рукописи № 89. Толстой, видимо, торопился в связи с решением в мае начать печатание. «У меня голова кругом идет от затеянного мною печатания», — писал он 31 мая М. С. Башилову и сообщал, что, не получая из катковской типографии ответа по поводу предоставления ему кредита, он думал печатать в Туле «без картин первое издание, но и тут неудобства — надо в цензуру отдавать, а это страшно и долго».280 Там же, стр. 170. 16 июня Толстой выехал в Москву. Продолжались переговоры с М. Н. Катковым, и одновременно велись переговоры с П. И. Бартеневым, который, как сообщал Толстому Башилов, «сам назывался взять на себя» издание романа. «Завтра его увижу, — писал Толстой жене, — и очень рад буду, ежели обойдусь без Каткова и сойдусь с ним. О картинках на первое издание и думать нечего, так сказал Башилов».281 Письмо к С. А. Толстой от 18 июня 1867 г. — т. 83, стр. 139. Спустя два дня Толстой выяснил в типографии Каткова, что к 1 декабря роман возможно напечатать и что издание без иллюстраций будет стоить около четырех тысяч. Условие, однако, еще не было заключено, так как Бартенев не дал пока ответа. Толстой решил на завтра заключить «контракт с тем или другим, — с тем, где дешевле», и задержаться в Москве на два дня для того, чтобы поправить первый том, который он обещал сдать в набор.282 Письмо к С. А. Толстой от 20 июня 1867 г. — т. 83, стр. 143 и 144.

21 июня 1867 г. с П. И. Бартеневым был окончательно решен вопрос о печатании романа, и на следующий день подписан договор с владельцем типографии Ф. Ф. Рисом.283 Бывшая типография Лазаревского института восточных языков (находилась у Мясницких ворот). В письме к жене Толстой подробно изложил условия этого договора: «... приехал Рис, типографщик, и с ним подписал условие и дал ему 500 рублей задатка. Рис этот молодчина, практический и аккуратный немец. Бартенев, которому я даю 10% за публикации, продажу и склад книг, тоже аккуратнейший человек и знающий дело, так что, мне кажется, лучше нельзя было устроить издание, всё будет стоить около 4500 руб.; окончено будет в 1-х числах ноября, корректуры буду держать я сам и потом Бартенев в смысле исправности и даже правильности языка, который я ему смело разрешил поправлять. Экземпляров напечатается 4800 и продаваться будут по 8 р. за экземпляр, из этого 30% отдадутся: 10 — Бартеневу и 20 книгопродавцам. Против прежнего проекта я даю лишних 5% Бартеневу за свое спокойствие».284 Письмо к С. А. Толстой от 22 июня 1867 г. — т. 83, стр. 147. См. также письмо к ней от 21 июня — там же, стр. 146.

Тогда же, будучи в Москве, Толстой должен был сдать в типографию «поправленную всю 1-ю часть и некоторую долю 2-ой», а для этого, как он писал жене, «нужно часов шесть здорового и спокойного времени».285 Письмо к С. А. Толстой от 22 июня 1867 г. — т. 83, стр. 148. Всего намеченного сдать в типографию в эти дни не удалось. Была сдана первая половина первого тома, то есть исправленный текст напечатанного в «Русском вестнике» в 1865 г., что подтверждается пометкой Ф. Ф. Риса на первом листе: «erhalten *** получено 18 24/6 67» (см. описание рукописи № 1. стр. 197 и 108) и начало второго тома, то есть первые 29 листов рукописи, о чем свидетельствует также пометка Ф. Ф. Риса на первом листе наборной рукописи: «erhalten 18 23/6 67» (см. описание рукописи № 3, стр. 198).

Толстой вернулся в Ясную Поляну 25 июня и по приезде сообщил Фету: «... готовлю и посылаю рукопись и корректуры, и должен так день за день под страхом штрафа и несвоевременного выхода. Это и приятно и тяжело».286 Письмо к А. А. Фету от 28 июня 1867 г. — т. 61, стр. 172. 30 июня Толстой выслал в адрес П. И. Бартенева продолжение второго тома, то есть листы 30—148 наборной рукописи; о получении их 3 июля имеется пометка на листе 30; вторую половину первого тома, то есть исправленный текст напечатанного в «Русском вестнике» в 1866 г. и продолжение до Аустерлица включительно287 По наст. изд. т. I, части 2 и 3. обещал выслать 1 июля.288 Т. 61, стр. 173. Посылая в набор последнюю часть первого тома, Толстой дал указание, чтобы «слова Pierre, Lise и Hélène везде набирать Пьер, Элен и Лиз», что и было выполнено.

Итак, первый том, содержащий события 1805 г. и заканчивающийся ранением князя Андрея под Аустерлицем, был сдан в печать к началу июля 1867 г., и Толстой продолжал исправлять и перерабатывать дальнейшие томы. «Работа моя идет успешно, — писал он П. И. Бартеневу 30 июня, — и я уверен, что с своей стороны не задержу печатания и не буду платить штрафа, только бы пересылка шла правильно».289 Там же. В июле Толстому стали высылать корректурные гранки первого тома; между 6 и 14 июля он получил 5 пакетов, заключавших более восьми печатных листов корректур.290 См. письма А. Е. Берса к Толстому от 12 и 15 июля 1867 г., опубл. в сборнике «Толстой и о Толстом», 3, стр. 155 и 156.

30 июля Толстой приехал в Москву и привез продолжение наборной рукописи второго тома. Второй том первого издания начинается приездом Николая Ростова в отпуск в начале 1806 г. и заканчивается Тильзитским миром.291 По наст. изд. т. II, ч. 1 и 2. В процессе подготовки тома к печати наиболее существенные исправления внесены в главы о дуэли Пьера с Долоховым, о Долохове после дуэли и о дружбе Николая Ростова с ним; вписана глава о детском бале у Иогеля и о предложении Денисова Наташе.

Много Толстой работал над началом второй части второго тома, посвященным описанию встречи Пьера с масоном, приема его в масонскую ложу и всего масонского ритуала.292 Опубл. т. 13, стр. 643—655, 665—667, вар. №№ 89, 92—94. Затем он переделал последние главы о посещении Николаем Ростовым Денисова в лазарете, ввел текст о «перевороте суждений относительно Наполеона», происшедшем «1807 года июня 13-го дня в высших сферах русской армии», и переработал описание приезда Николая Ростова в Тильзит.293 Опубл. т. 13, стр. 655—664, вар. №№ 90 и 91. По всему тексту второй части сделаны также многочисленные отдельные исправления, сильно приблизившие его к последней редакции.

В день приезда в Москву Толстой сообщил жене, что «завтра» принесут из типографии новые корректуры и возьмут от него рукопись продолжения. В Москве Толстой намеревался просмотреть первые корректуры, которые по условию должен был после автора держать П. И. Бартенев, с тем чтобы решить, «годится ли» этот помощник. Работа Бартенева удовлетворила Толстого, и Бартенев почти до конца издания помогал в чтении корректур.

В Москве Толстой пробыл недолго и сдал в печать второй том. Вернувшись в Ясную Поляну, он писал П. И. Бартеневу: «Я очень много сдал рукописи и корректур, так что дело никак не за мной, а за ними. Пожалуйста, погоняйте их. Во многих местах я ставлю черточки — без № главы, пожалуйста, оставляйте их и корректорам в типографии велите на них обратить внимание. Так как по новому распределению 1-й том. в особенности первая часть его будет очень велика, то в этой части постарайтесь как можно более сжимать и избегать абзацев, и, напротив, как можно более их делать во второй части и вообще во всем 2-м томе, который будет мал. Из первой (напечатанной) части я велел присылать к себе корректуры всего, исключая тех листов, которые я означаю черточкой».294 Письмо к П. И. Бартеневу от 7—8 августа 1867 г. —т. 61, стр. 174.

Все лето шла напряженная работа над корректурами первого и второго томов и над подготовкой к печати продолжения романа. 10 августа Толстой отменил свое распоряжение о присылке ему не всех корректур первой части, просил присылать все корректуры и сообщал, что много сокращает в первой части, «отчего выигрывает сочинение во всех отношениях». 295 Письмо к П. И. Бартеневу от 10 августа 1867 г. — т. 61, стр. 175.

Исправленный Толстым печатный текст «Русского вестника», служивший наборной рукописью первой части первого тома, сохранился далеко не полностью, корректуры этого тома вовсе не сохранились, поэтому нельзя точно определить, какие исправления сделаны до сдачи в печать, какие в корректурах.296 Все разночтения между текстом «Русского вестника» и последующими изданиями приведены в т. 9 наст. изд., в разделе «Печатные варианты».

Еще осенью 1866 г., приступив к правке печатного текста, Толстой писал А. А. Фету о том, что согласен с его осуждением297 Письмо А. А. Фета к Толстому опубл. в книге Б. М. Эйхенбаума «Лев Толстой», кн. вторая, стр. 277—279. образа князя Андрея в первых частях, и вывел для себя из этого осуждения «поучительное». «Он однообразен, скучен и только un homme comme il faut во всей 1-й части. Это правда, но виноват в этом не он, а я, — писал Толстой. — Кроме замысла характеров и движения их, кроме замысла столкновений характеров, есть у меня еще замысел исторический, который чрезвычайно усложняет мою работу и с которым я не справляюсь, как кажется. И от этого в 1-й части я занялся исторической стороной, а характер стоит и не движется. И это недостаток, который я ясно понял вследствие вашего письма и надеюсь, что исправил».298 Письмо к А. А. Фету от 7 ноября 1866г. — т. 61, стр. 149.

Характеристика князя Андрея претерпела наибольшие изменения, но кроме того в первую часть внесено много и других исправлений. Главные из них: для характеристики Пьера при его первом появлении в салоне Анны Павловны Шерер использовано не столько его поведение, сколько отношение к нему хозяйки; переработан и сокращен спор Пьера с виконтом; сокращено описание внешности Ипполита Курагина; рассказ виконта об убийстве герцога Энгиенского, который занимал в «Русском вестнике», всю гл. IV и начало гл. VI, заменен кратким изложением; значительно сокращена беседа Пьера с князем Андреем о Наполеоне и наступившей войне, на которую Болконский решил идти; выпал во время сокращения отзыв князя Андрея о Кутузове как о «правой руке Суворова», как о «лучшем русском генерале».

Сильно сокращены описание кутежа у Анатоля Курагина, сцена в гостиной у Ростовых утром в день именин, сцена в детской с венчанием куклы и разговор Николая с Борисом. В описании именинного обеда сделано много сокращений, касающихся, главным образом, впечатления, произведенного Наташей на Пьера; сокращена сцена пения молодежи после именинного обеда. Наконец, полностью исключена глава, содержащая пространное описание инцидента, происшедшего среди молодежи из-за стихов «Прощание гусара», написанных Николаем Ростовым для Сони.299 По «Русскому вестнику», 1865, № 1, стр. 109—112, гл. XXVIII.

Сокращения коснулись также описания кутузовского штаба, причем и здесь они, главным образом, относились к характеристике князя Андрея, сокращены главы о Николае Ростове и Василии Денисове в Павлоградском полку, о пребывании князя Андрея у Билибина, о впечатлении князя Андрея от приема его у австрийского императора. Внесены сокращения в описания лагерных сцен в деревне Грунт, в последние главы, посвященные Шенграбенскому сражению.300 В статье С. П. Бычкова «Война и мир» — народно-героическая эпопея» ошибочно указано, будто в результате переработки текста первой части для отдельного издания было «выброшено двенадцать глав» (см. сборник «Творчество Л. Н. Толстого», Изд. АН СССР, М. 1954, стр. 135). В действительности же целиком исключены названные выше две главы, ряд сокращений сделан в других главах, кроме того произведено менее дробное деление на главы: в «Русском вестнике» 38 глав, в издании 1868 г. и сл. — 25 глав.

В ответ на полученные от Толстого при письме от 10 августа исправленные корректуры первого и начала второго тома П. И. Бартенев упрекал Толстого: «Вы бог знает что делаете. Эдак мы никогда не кончим поправок и печатания. Сошлюсь на кого хотите, большая половина вашего перемарывания вовсе не нужна, а между тем от него цена типографская страшно возрастает. Я велел написать в типографии вам счет за корректуры. Вы убедитесь, что вам выгоднее нанять самого лучшего министерского переписчика и прислать ко мне уже совсем готовую рукопись, чем приплачивать по несколько рублей за каждый лист».301 Письмо П. И. Бартенева к Толстому от 12 августа 1867 г. — т. 61. стр. 175. Толстого не встревожили опасения и упреки Бартенева. «Не марать так, как я мараю, я не могу, — отвечал он, — и твердо знаю, что маранье это идет в великую пользу. И не боюсь потому счетов типографии, которые, надеюсь, не будут уж очень придирчивы. То именно, что вам нравится, было бы много хуже, ежели бы не было раз пять перемарано».302 Письмо к П. И. Бартеневу от 16—18? августа 1867 г. — т. 61, стр. 176. До конца печатания романа работа над корректурами была огромной. Последние отправленные в августе корректуры «о приеме Пьера в масонскую ложу» Толстой просил прислать ему еще раз после исправлений. Гранки, о которых пишет Толстой, сохранились (см. описание рукописи № 2, стр. 203); текст их был настолько переработан, что С. А. Толстой пришлось заново переписать их, и копии эти приложены к корректуре.303 Отрывок опубл. т. 13, стр. 668—671, вар. № 97. На одной из гранок Толстой сделал надпись с просьбой внимательнее просмотреть их и то же самое повторил в письме к Бартеневу. Дальнейшие корректуры этого тома не сохранились. Но из следующего письма к Бартеневу видно, что автор еще раз правил корректуры второго тома «и в одном месте много перемарал... Особенно измараны прием в масонство и французское письмо Билибина».304 По наст. изд. т. II, ч. 2, гл. III, IV, IX. Толстой просил Бартенева, если что-либо неясно, прислать ему гранки еще раз.305 Письмо к П. И. Бартеневу от 19—20 сентября 1867 г. — т. 61, стр. 177.

В связи с тем, что третий том закончен и Толстой намерен был в сентябре только сдать его в печать, четвертый же еще требовал переработок и дополнений, Толстой писал Бартеневу: «Теперь самое важное. Я полагаю, что выпустить два первые тома в сентябре будет невыгодно для всего издания. Надо выпустить всё вместе. Кроме того, при выпуске двух томов я теряю запас времени, который мне дает первая часть, не поправляемая мною. Запас этот мне нужен особенно для 4-го тома, на котором я боюсь задержать печатание, так как он не вполне готов». И далее Толстой просит поторопить печатание второго тома, а первый «приберегать» на то время, когда произойдет задержка рукописи дальнейшего текста.

XII

Основой для работы над продолжением романа служила копия рукописи № 89. Вся рукопись полностью была скопирована С. А. Толстой, и лишь в процессе обработки ее Толстой определял содержание каждого следующего тома и, отделив соответствующую часть этой большой рукописи, приступал к подготовке очередного тома к печати.

Третий том содержал текст от Тильзитского мира до начала войны 1812г. и состоял из трех частей.306 По наст. изд. т. II, ч. 3—5. Наибольшей правке в процессе подготовки тома к печати подверглись первые главы, посвященные деятельности князя Андрея в Богучарове, поездке его по делам рязанского имения к уездному предводителю графу Ростову, описанию первого впечатления Болконского от Наташи и повороту в его настроении (сцена с дубом); исправления внесены также в описание впечатления, произведенного на Пьера признанием князя Андрея в его любви к Наташе, в главу, посвященную решению князя Андрея сделать предложение Наташе, и в самую сцену приезда его к Ростовым с этой целью.307 Опубл. т. 13, стр. 745—767, вар. №№ 114—120.

Наборная рукопись первой и начала второй части третьего тома была послана в печать во второй половине сентября 1867 г., и в письме от 19—20 сентября Толстой просил П. И. Бартенева регулярно пересылать корректуры в Ясную Поляну. Окончание же тома, содержащее историю увлечения Наташи Ростовой Анатолем, еще оставалось у автора. Видимо, он отложил окончательную доработку этой части и приступил к переработке следующего, четвертого, тома, посвященного войне 1812 г. до Бородинского сражения включительно. Текст, предшествующий Бородинскому бою, после правки первой редакции значительно приблизился к окончательному. Описание же самой битвы не удовлетворяло Толстого. Ему необходимо было для создания живой картины сражения видеть место исторической битвы. Он решил поехать на Бородинское поле.

22 сентября Толстой выехал из Ясной Поляны и в письме к жене из Москвы от 23 сентября сообщал, что «завтра» примется «за отыскивание товарища» для поездки на Бородино и за переговоры по дальнейшему печатанию.308 Т. 83 стр. 151. 25 сентября в 5 часов вечера Толстой вместе с двенадцатилетним братом С. А. Толстой Степаном Андреевичем Берсом выехал в Бородино, где пробыл до 27-го.

Отправляясь в Бородино, Толстой запасся письмами своей троюродной тетки О. Д. Аникиевой к управляющему ее имением (находившемся в 10 верстах от Бородина) и к игуменье монастыря близ деревни Семеновское, основанного вдовой генерала Н. А. Тучкова, погибшего в Бородинском сражении. Некоторые подробности поездки имеются в воспоминаниях С. А. Берса, но поездка ошибочно отнесена им к 1866 г.309 С. А. Берс, «Воспоминания о гр. Л. Н. Толстом», Смоленск, 1894, стр. 49 и 50. В одной из Записных книжек Толстого перечислены почтовые станции па пути из Москвы в Бородино и указаны расстояния между ними. 310 См. т. 48, стр. 165.

Записи сделаны Толстым по дорого в Бородино. Три из отмеченных названий были включены в текст при описании поездки Пьера в Бородино и его возвращения после битвы в Можайск. Больше же всего о пребывании Толстого на Бородинском поле рассказывает сохранившийся среди рукописей романа лист (рукопись № 21), содержащий конспективные записи и схематический рисунок-чертеж местности, сделанный самим Толстым.311 Опубл. т. 13, стр. 39 и 40, № 24. Там же факсимильно воспроизведена нижняя половина этого листа. На первый взгляд кажется, что нарисован бугор, а на самом деле — чертеж части поля. Толстой наметил линию горизонта с лесами, местоположение деревень Горки, Бородино. Семеновское, Татариново и Псарево, русла рек Кòлочи и Вòйны и движение солнца во время боя. Он даже пометил для себя, что «даль видна на 25 верст», что на восходе солнца от лесов, строений и курганов ложатся черные тени и что «солнце встает влево, назади», то есть назади русских войск, а «французам в глаза солнце». Все это Толстой использовал при создании последней редакции описания Бородинского боя. Перед отъездом Толстой «встал на заре, объехал еще раз поле»,312 Письмо к С. А. Толстой от 27 сентября 1867 г. — т. 83, стр. 153. чтобы ясно видеть всю местность именно в тот час, когда началось сражение.

Вернувшись в Москву, Толстой писал жене: «Сейчас приехал из Бородина. Я очень доволен, очень, — своей поездкой и даже тем, как я перенес ее, несмотря на отсутствие сна и еды порядочной. Только бы дал бог здоровья и спокойствия, а я напишу такое бородинское сражение, какого еще не было... В Бородине мне было приятно, и было сознание того, что я делаю дело».313 Там же, стр. 152 и 153.

В Ясную Поляну Толстой приехал, вероятно, 30 сентября, и дома продолжалась его напряженная работа над романом. В течение октября Толстой правил корректуры второго и начала третьего томов, и готовил к сдаче в набор окончание третьего тома и весь четвертый том. Первый и второй томы были напечатаны, и Толстой считал, «как ни несоразмерны» они, «надо их оставить так, как они есть».

1 ноября отослана в Москву корректура третьего тома, кроме окончания, рукопись которого отправлена в набор лишь на следующий день. Толстой писал по этому поводу: «Рукопись третьего тома готова, наконец. Я говорю наконец, потому что конец третьего тома было самое трудное место и узел всего романа».314 Письмо к П. И. Бартеневу от 1 ноября 1867 г. — т. 61, стр. 180. Как и при создании первой редакции, текст последней части третьего тома315 По наст. изд. т. II, ч. 5. потребовал напряженного труда, и при дальнейшей работе над этой частью Толстой не прекращал исправлений, дополнений и перестройки сюжета. Значительной переделке подверглась первая глава. Существенные изменения внесены в третью: сначала, сохранив, как было в первой редакции, сцену разговора старого князя Болконского с доктором Метивье в кабинете, Толстой исправил текст его, затем почти все зачеркнул и вписал на полях и между строк новый вариант, почти совпадающий с окончательным. Много исправлений внесено в политический разговор за обедом у старого князя Болконского, в описание отношений Бориса с Жюли, пребывания Ильи Андреевича с Наташей и Соней в Москве у М. Д. Ахросимовой, и сцену визита Наташи к Болконским. Наибольшей правке подверглись последние главы, которые Толстой считал «узлом» романа: сцена в театре, характеристики Долохова и Анатоля и история отношений Наташи с Анатолем. Толстой пристально работал над отрывком об участии Элен в истории Анатоля с Наташей и настойчивых ухаживаниях Анатоля за Наташей на вечере у Элен, несколько раз переделывая его и уточняя анализ душевного состояния Наташи, над которой с «угрожающей силой» висел «неразрешенный вопрос» о том, кого она любит, Анатоля или князя Андрея.316 Опубл. т. 13, стр. 872—875, вар. №№ 154—156. Сцена с письмом Анатоля, обнаруженным Соней в руках спящей Наташи, волнение Сони, разговор ее с Наташей переделаны в сторону значительного приближения к окончательной редакции. Вписаны были две новые главы, — о плане увоза Наташи и неудавшейся попытке его осуществления. Эти главы были предметом углубленного внимания автора, неоднократно перестраивавшего композицию и создававшего иные ситуации.317 Опубл. т. 13, стр. 875—880, вар. №№ 157—159. Только при исправлении наборной рукописи текст этих глав был почти завершен; в той же наборной рукописи на полях вписана глава, содержащая объяснение Марьи Дмитриевны Ахросимовой с Наташей.

Глава, в которой рассказывается о вмешательстве Пьера в историю Наташи с Анатолем, дважды переделывалась, а в наборной рукописи она заново написана довольно близко к законченной редакции, хотя содержала еще немало отличий; главные из них: в первый же приезд Пьера по вызову Марьи Дмитриевны Наташа просит его сказать князю Андрею, чтобы он простил ее (потом это будет перенесено в последнюю главу), и, говоря это, она «по-детски зарыдала». В этот момент душу Пьера переполнило не только «чувство жалости» (как в окончательном тексте), но «чувство жалости, нежности и любви к ней», и «он слышал, что слезы текли у него под очками, и надеялся, что их не заметят». Так в черновых редакциях, начиная с первого тома и особенно в данном, третьем, томе, более отчетливо показано зарождение любви Пьера к Наташе.

Три раза переправлялось Толстым резкое объяснение Пьера с Анатолем (разговор происходил на французском языке) и дважды — беседа Пьера с князем Андреем. В результате переработки эти главы стали очень близки к окончательному тексту. Прощанием князя Андрея с Пьером заканчивалась наборная рукопись третьего тома первого издания.

Вслед за отправкой последних корректур третьего тома Толстой писал Бартеневу: «В одном месте рассуждений Пьера о лжи он говорит: «Императоры заманивали спорят о том, кто предложит Наполеону свою дочь в незаконные дочери жены». Ежели это опасно, то замените: « Имп Император Австр Австрийский считает себя счастливым, что успел прежде других предложить свою дочь в незаконную жену». В окончательном тексте это место читается в результате автоцензуры и самостоятельной правки Бартенева так: «Император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги».318 Т. II, ч.5, гл. I (т.10, стр. 296). В примечании к письму Толстого к П. И. Бартеневу (т. 61, стр. 182) ошибочно указано, что из окончательного текста это место исключено.

Из писем к Бартеневу от 25, 26 и 27 ноября известно, что Толстой напряженно работал над корректурами последней части третьего тома, рукопись которой была отправлена 2 ноября. Корректуры, правкой которых Толстой был занят четыре дня, «не разгибаясь», чувствуя уже «в голове страшный дурман», относились, главным образом, к тем же последним главам последней части, посвященным истории Анатоля с Наташей. Толстой вновь писал Бартеневу: «Эти все гранки самое важное место романа — узел. Ради бога, просмотрите повнимательнее и при малейшем сомнении пришлите мне другой раз».319 Т. 61, стр. 184. К корректуре была приложена рукопись последней главы третьего тома, в которой описывалась установившаяся дружба Наташи с Пьером и говорилось о комете 1812 г., которую Пьер увидел, возвращаясь от Ростовых.

XIII

Одновременно с правкой корректур третьего тома Толстой заканчивал работу над четвертым. Еще 1 ноября 1867 г., отсылая корректуры начала и рукопись окончания третьего тома, Толстой сообщил П. И. Бартеневу, что в ноябре же будет доставлен в типографию четвертый том. Работа над четвертым томом находилась уже в таком состоянии, что Толстой был уверен, что этот том «не может задержать», и предлагал начать продажу выходящих трех томов «с подпиской на печатающийся четвертый».320 Письмо к П. И. Бартеневу от 1 ноября 1867 г. — т. 61, стр. 180.

17 декабря в «Московских ведомостях» № 276 появилось объявление о выходе в свет «Войны и мира»: «Война и мир». Сочинение графа Льва Николаевича Толстого. Четыре тома (до 80 листов). Цена 7 руб.; пересылка за 5 фунтов. Первые три тома выдаются с билетом на четвертый у П. И. Бартенева».

Том четвертый первого издания состоит из двух частей.321 По наст. изд. т. III, ч. 1 и 2. Первая часть, легко сложившаяся в первой редакции, не потребовала много времени и больших трудов. Правя копию первой редакции, Толстой вписал на первом листе заголовок: «T. IV, часть первая, 1». Основные исправления первой части четвертого тома свелись к следующему. Два раза Толстой перерабатывал начало гл. I, развивая свои мысли о причинах движения европейских народов в 1812 г. с запада на восток; дважды переделывал текст о решении Наполеона перейти Неман. Заключительная фраза гл. II «Quos vult perdere — dementat» вписана только в наборной рукописи. Портрет Наполеона (в главе с описанием приема Балашова) перерабатывался и во второй и в третьей редакциях. Почти полностью переработана, вернее заново написана глава о болезни Наташи (гл. XVI и XVII). Сюда перенесен из последней части предыдущего тома текст о говении Наташи, причем созданный в первой редакции краткий отрывок настолько переделан, что занял отдельную главу XVIII; первая половина гл. XIX почти вся заново написана при правке второй редакции первой части, и, в отличие от окончательного текста, в ней точно перечислено, в чем видел Пьер признаки наступающей катастрофы, которая должна была изменить его жизнь. Он видел эти признаки «и в приближающемся к Москве нашествии, и в более и более тревожном чувстве, которое овладевало им в присутствии Наташи, и в том странном предсказании Апокалипсиса, открытом ему одним масоном».

Окончания гл. XIX о встрече Пьера с Растопчиным, о воззвании царя и о «растопчинских афишках», а также о том, что приехавший из армии курьер привез письмо Николая Ростова к родителям и приказ о его награждении, нет в рукописях. Это вставлено в корректуре.

В гл. XX внесены значительные исправления, приблизившие ее к окончательной редакции, но, в отличие от нее, нет описанной в начале главы встречи Пьера с Наташей и откровенного разговора между ними, а перерабатывавшаяся три раза беседа с Пьером (в конце главы) более пространна, чем в окончательном тексте. Из других разночтений наиболее интересно восклицание Наташи, вызванное замечанием Пьера о возможности прихода Наполеона в Москву. «Наполеон в Москве, — вскрикнула почти Наташа. — У меня вся кровь поворачивается при мысли, чтобы француз Наполеон мог командовать папинькой или вами или братом».322 Опубл. т. 14. вар. №№ 222 и 223. Последние три главы, уже в первой редакции близкие к окончательной версии, после немногочисленных исправлений почти совпали с ней.

В письме от 14 ноября Толстой обещал Бартеневу прислать на следующей неделе первые листы четвертого тома. И действительно, после 18 ноября было послано «листов на пять рукописи 4-го тома». При отправке ее Толстой писал: «Кое-что не переведено в 4-м томе, письмо Александра, между прочим, — переведите, пожалуйста».323 Об этом же сделана помета на полях листа 17 наборной рукописи против текста французского письма Александра I к Наполеону. Толстой обещал далее, что задержки с продолжением рукописи не произойдет, так как он будет каждый день высылать.324 Письмо к П. И. Бартеневу от 18...22 ноября 1867 г. — т. 61, стр. 182 и 183. 26 ноября он сообщал, что «четвертый том пойдет легко» и что завтра будет послано продолжение, а в письмах от 27 ноября, 4 и 8 декабря известил об отправке продолжения рукописи четвертого тома. Работа шла так, что Толстой, по его словам, до конца декабря не мог потерять ни одного дня.325 Письмо к С. Н. Толстому от 5...7 декабря 1867 г. — т. 61, стр. 188. 27 ноября он писал по поводу отправленного начала четвертого тома: «В IV томе, после описания поездки Балашова к Наполеону и до приезда князя Андрея в армию, есть сцена князя Андрея в деревне и описание его состояния. Это место не велеть набирать и возвратить мне, потому что по нем будет много помарок».326 Письмо к П. И. Бартеневу от 27 ноября 1867 г. — т. 61, стр. 184. Речь идет о гл. VIII первой части четвертого тома.327 По наст. изд. т. III, ч. 1, гл. VIII. В процессе создания первой редакции романа Толстой много трудился над этим местом,328 См. т. 14, вар. № 164. а в наборной рукописи почти весь текст был заново переработан. Видимо, Бартенев вернул затребованные листы рукописи Толстому, и только после исправления набиралась эта глава; в корректуре (сохранилась не полностью) эта сцена вновь подверглась большой правке.

4 декабря Толстой вернул «две пачки гранок» четвертого тома, «остальные четыре» обещал послать «завтра» вместе с продолжением рукописи.329 Письмо к П. И. Бартеневу от 4 декабря 1867 г. — т. 61, стр. 186 и 187. 6 декабря Толстой отправил все присланные ему гранки четвертого тома. Судя по замечаниям в сопроводительном письме, корректуры содержали почти всю первую часть.

В письмах к П. И. Бартеневу Толстой указывал отдельные места, на которые просил обратить внимание при печатании, а также просил переводить встречающиеся иностранные тексты,330 См. письмо к П. И. Бартеневу от 6 декабря 1867 г. — т. 61, стр. 188. а главное, обращал внимание Бартенева на места, опасные в цензурном отношении. «В IV т. говорится много о государе и великом князе. Есть там место о том: Наполеон говорит Балашову: «Бенигсен должен бы возбуждать в имп императоре Ал Александре ужасные воспоминания». Это и тому подобные места вымарывайте, ежели вы найдете их опасными в цензурном отношении. Даю вам carte blanche вымарывать всё, что покажется опасным. Вы лучше меня знаете, что можно и нельзя».331 Там же, стр. 188 и 189. Через день было послано в набор продолжение рукописи четвертого тома, вторая часть его, но еще не до конца. «Она писана разными руками, и в ней много есть французского (которое надо перевести), и потому, пожалуйста, скажите в типографии, чтобы получше корректировали»,332 Письмо к П. И. Бартеневу от 8 декабря 1867 г. — т. 61, стр. 189. — писал Толстой П. И. Бартеневу 8 декабря, прося сообщить, когда будет набрано и сколько составит листов. Толстому это нужно было «для соображения» — очевидно, для соображения того, как распределить по частям дальнейший материал. Ту же просьбу он повторил в письме от 23 декабря.333 См. письмо к П. И. Бартеневу от 23 декабря 1867 г. — т. 61, стр. 190.

В середине января 1868 г. было послано в набор окончание четвертого тома. Вторая часть четвертого тома, над подготовкой к печати которого Толстой работал с конца 1867 г., включает Бородинское сражение — кульминацию романа, и переработка ее была сложной и значительной по содержанию. Материалом для работы в это время, так же как и для предыдущего тома и первой части этого тома, служила соответствующая часть копии первой редакции (то есть копия рукописи № 89), в которой многое уже было решено, но не было самого главного — живой картины Бородинского сражения. Теперь, побывав на Бородинском поле, Толстой внутренне был готов к созданию величественной картины сражения. Но предстояло еще многое исправить в тексте, предшествующем самому сражению. Работа над подготовкой второй части к печати в основном свелась к следующему. В гл. I несколько переработано авторское рассуждение о роли личности в истории, причем с большей четкостью, чем в ранней редакции, высказан фаталистический взгляд Толстого на исторический процесс. Заново написанная II и исправленная III главы почти совпадают с окончательным текстом, отличаясь лишь многочисленными отдельными штрихами, характеризующими болезненное состояние старого князя Болконского. В гл. IV существенно переделано описание приезда Алпатыча в Смоленск.334 Опубл. т. 14, вар. № 224 по наборной рукописи, то есть по третьей редакции, а не по второй. Дойдя до чтения Алпатычем полученной от смоленского губернатора Аша копии письма Барклая де Толли к Ашу, Толстой сделал помету: «(из Бог Богдановича , стр. 530—13», то есть дал указание списать текст письма из упоминавшейся выше книги М. Богдановича «История Отечественной войны 1812 года», т. 1, где на стр. 530 в примечании 13 приведен отрывок из письма Барклая де Толли; он полностью был скопирован.335 См. также наст. изд., т. 11, стр. 113 и 114. Совершенно переработано описание бомбардировки Смоленска, приезд князя Андрея в опустевшие Лысые Горы.336 Опубл. т. 14, вар. № 225. Большой правке подверглись описание удара у старого князя Болконского (гл. VIII), разговор княжны Марьи с m-lle Бурьен и возмущение княжны предложением Бурьен остаться с французами (последний эпизод исправлялся пять раз), сходка крестьян в Богучарове (гл. IX—XI исправлялась пять раз).337 Опубл. по наборной рукописи, т. 14, вар. № 226. Дальнейший текст — случайный приезд в Богучарово Николая Ростова (гл. XIII и XIV), князь Андрей в Царево-Займище, приезд Кутузова к войскам, план партизанской войны, предложенный Денисовым (первая редакция которого близка к окончательной) — был немного исправлен, и значительная часть листов переработанной первой копии перешла в наборную рукопись.

Предметом напряженнейшей работы была вторая половина второй части, содержащая рассуждения автора об атаке Шевардинского редута и о Бородинском сражении, анализ душевного состояния Кутузова и Наполеона, а также «полувымышленных» героев — князя Андрея и Пьера перед сражением и, главное, описание народа на войне, самой битвы и поведения всех ее участников.

Не сразу создалась композиция этой части. При работе над второй редакцией ее (рукопись № 92) сохранялось построение ранней редакции. После глав о Царево-Займище действие переходило к Наполеону (гл. XXVI—XXIX). Переделана сцена утреннего туалета Наполеона, заново написана сцена поездки Наполеона на Бородинское поле.338 Опубл. т. 14., вар. № 199. Эта новая сцена исправлялась еще дважды; в наборной рукописи сделаны пометы, свидетельствующие о том, что приказ Наполеона и диспозиция боя взяты Толстым из той же книги Богдановича. Передавая разговор Наполеона с префектом Боссе, Толстой использовал «Воспоминания на острове св. Елены» Ласказа.339 См. ниже список книг, которыми пользовался Л. Н. Толстой во время писания «Войны и мира».

Следуемые за этими сценами авторские отступления с рассуждениями о Бородинском и предшествовавшем ему Шевардинском сражениях развиты, дополнены, и содержание их подготавливает читателя к тому, что самый бой будет описан совсем не так, как он изображается в книгах, в которых «герои» составляют весь интерес истории. Позднее текст их еще исправлялся.340 Опубл. т. 14, вар. №№ 185, 194, 244. Свои рассуждения Толстой заключил им самим начерченными планами предполагаемого и действительного расположения русских и французских войск во время сражения, а также анализом этих планов.

Как и в первой редакции, далее следует описание Москвы перед Бородином и отъезда Пьера в Татариново, ближайшее к Бородину селение (гл. XVII и XVIII). Непосредственно после текста о решении Пьера ехать в Бородино был вписан эпизод поездки Пьера к Растопчину «с тем, чтобы сдать свою должность по комитету»; адъютант Растопчина дал Пьеру афишку, «имеющую выйти завтра». Эпизод поездки Пьера к Растопчину перешел впоследствии в следующий том,341 По наст. изд. т. III, ч. 3, гл. X. а в данной рукописи Толстой перестроил текст так, как он известен по окончательной редакции.342 По наст. изд. т. III, ч. 2, гл. XVII—XIX.

Поездка Пьера в Татариново, пребывание среди войска, объезд позиции накануне боя, свидание с князем Андреем и разговор с ним о войне, имевшиеся в первой редакции, неоднократно правились, к ним были сделаны большие вставки,343 Опубл. т. 14, вар. №№ 195—198, 227. и вторая редакция этих глав344 По наст. изд. т. III, ч. 2, гл. ХХ—ХХѴ. с небольшими изменениями дошла до наборной рукописи. Переработав главы о Пьере, о князе Андрее, о войске и ополченцах перед боем, Толстой перенес сюда материал о Наполеоне (гл. XXVI—XXIX), после чего создал дальнейший рассказ до конца второй части. Для этого рассказа лишь в небольшой мере была использована копия первой редакции; почти все описание боя, наблюдений Пьера, колебаний Наполеона, уверенности в победе Кутузова и рассуждения автора о значении Бородинского сражения, которое «осталось навеки... лучшим военным беспримерным в истории подвигом», — все это почти целиком написано заново.345 Опубл. т. 14, вар. №№ 181—190. План описания Бородинского сражения намечен был на полях одного из листов этой же рукописи. Пафос Бородинского боя и роль Кутузова выражены четко в этом плане: «Всё ждет, что скажут: устали и что на волоске. И вот все стоят». И под конец: «Устали. Только Кутузов не устал. Он осаживает н немца В Вольцогена . Но все позади устали».346 Опубл. т. 14, стр. 213, прим. 2.

Во второй редакции описания Бородинского сражения уже нет принципиальных отличий от окончательной, но нет еще пока и той величественной панорамы, которая захватила Пьера, когда он взошел на курган в момент начала боя. Эта картина появилась при создании третьей редакции. Тогда же были переработаны отдельные места последних девяти глав этой части347 См. т. 14, вар. №№ 197—204. и тогда же было установлено окончательное расположение глав.

Наборная рукопись отправлялась в типографию частями в декабре 1867г.348 Отрывки из наборной рукописи опубл. т. 14, вар. №№ 225—229. При отправке в набор рукописи второй части четвертого тома Толстой опять предупреждал Бартенева, что там тоже есть «опасные места в цензурном отношении». Он просил: «Пожалуйста, руководствуйтесь тем, что я писал вам в последнем письме, т. е. вымарывайте всё, что сочтете опасным. Теперь, когда дело приближается к концу, на меня находит страх, как бы цензура или типография не сделала какой-нибудь гадости. В обоих случаях одна надежда на вас».349 Письмо к П. И. Бартеневу от 8 декабря 1867 г. — т. 61, стр. 189. Имеется еще одно свидетельство о работе в декабре — письмо от 23 декабря, из которого узнаем, что в ночь на 23-е Толстой закончил правку гранок двух последних глав первой части четвертого тома. «Я очень торопился их отправить и боюсь, чтобы не переврали, пожалуйста, повнимательнее просмотрите их и, ежели вам покажется неясно или очень нескладен слог, пришлите мне их другой раз. Они так перемараны, что я не могу судить. А я очень дорожу — собраньем в Слободском дворце».350 По наст. изд. т. III, ч. 1, гл. XXII и XXIII. Цитируемое письмо к П. И. Бартеневу от 23 декабря 1867 г. см. т. 61, стр. 190.

Закончился 1867 г., пятый год работы Толстого над романом. Три тома вышли в свет, четвертый том печатался, и автор напряженно работал над корректурами, писал предисловие, которое «немножко задержало» Толстого в работе над четвертым томом; в это же время он готовил к печати пятый том. 16—19 января 1868 г. Толстой провел в Москве и, очевидно, там правил корректуры второй части четвертого тома. Тогда же он через П. И. Бартенева просил художника М. С. Башилова перерисовать с рукописи план Бородинского сражения и заказать Рихау гравировку его.351 См. записку П. И. Бартенева к М. С. Башилову от 20 января 1868 г. — т. 61, стр. 192.

Вернувшись в Ясную Поляну, Толстой немедленно послал дополнительные замечания относительно только что исправленных им корректур и просил перевести французский текст в беседе Наполеона с Лаврушкой, заимствованный из книги Тьера «История консульства и империи» (т. X).352 См. ниже список книг, которыми пользовался Л. Н. Толстой во время писания «Войны и мира». В это же время Толстой продолжал работать над предисловием, которое еще 6 декабря обещал прислать «в ближайшие дни», а в середине января оно лишь было «почти готово».353 См. письма к П. И. Бартеневу от 6 декабря 1867 г. и 20—21 января 1868 г. — т. 61, стр. 188 и 192.

Правка корректур четвертого тома продолжалась в январе — феврале 1868 г., и всякий раз вслед за отправленными переработанными гранками и версткой посылались письма с дополнительной правкой.354 См. письма к П. И. Бартеневу от 20—21? января, 22 января, начала февраля 1868 г. — т. 61, стр. 192—194. Три отрывка из корректур опубл. т. 14, вар. №№ 244—246.

В последний раз Толстой правил корректуры четвертого тома, на этот раз уже сверстанные листы, в начале марта, когда был в Москве. 15 марта в «Московских ведомостях», № 57, было напечатано объявление: «Война и мир». Сочинение графа Л. Н. Толстого. Цена за 5 томов 8 руб. Первые 4 тома выдаются с билетом на 5-й. По выходе всего сочинения цена увеличится. Лица, купившие сочинение до выхода в свет 4-го тома, получают том 5-й бесплатно».

В это же время вышла из печати мартовская книжка «Русского архива» за 1868 г., в которой напечатана статья Толстого «Несколько слов по поводу книги «Война и мир». Очевидно, как было обещано в цитированном выше письме к П. И. Бартеневу от середины января, Толстой привез с собой в феврале 1868 г. «предисловие». Ни законченная рукопись, ни корректура этой статьи не сохранились. Имеются лишь черновой набросок предисловия,355 Опубл. т. 13, стр. 56 и 57, вар. № 4. который, по-видимому, и превратился в статью, называемую автором «объяснением на книгу «Война и мир».356 См. письмо Толстого к П. И. Бартеневу от 6 февраля 1869 г. — т. 61, стр. 212.

XIV

Одновременно с правкой корректур четвертого тома продолжалась работа над подготовкой к печати пятого, содержание которого охватывает события, происшедшие в период после Бородинского сражения до отступления Наполеона из Москвы на Смоленскую дорогу.357 По наст. изд. т. III, ч. 3; т. IV, ч. 1 и 2. Впервые пятый том упоминается в письме к П. И. Бартеневу в середине января 1868 г., где сказано, что рукопись этого тома «будет в порядке... очень скоро».358 Т. 61, стр. 192. Следовательно, работа над ним началась много раньше этого письма.

В первой законченной редакции события, происшедшие после Бородинского сражения, изложены значительно короче и по-иному, нежели в окончательной редакции, а многого в первой редакции и вовсе нет. Соответствующая часть копии первой редакции уже не могла служить основой для дальнейшей работы, как это было при подготовке к печати предыдущих томов, и, закончив четвертый том, Толстой фактически начал почти заново писать продолжение романа.

С 14 февраля по 10 мая Толстой жил с семьей в Москве; ввиду этого прекратились важные для изучения процесса создания «Войны и мира» письма Толстого к П. И. Бартеневу, по которым с полной ясностью и достоверностью восстанавливалась до сего времени не только хронологическая канва работы над романом, но и многие моменты, раскрывающие творческий процесс создания последних его частей. Теперь единственным источником остаются только рукописи и немногочисленные упоминания в письмах к разным лицам.

Новая рукопись, озаглавленная: «Том V. Часть 1», началась с развития той же мысли, какой закончился четвертый том, — с доказательства, что Бородинское сражение есть победа, что «в Бородине русское войско, как стрелок, выждавший минуту, нанесло смертельный удар врагу... Нравственное сознание превосходства — главная артерия успеха войны — была перебита. Под влиянием силы импита разъяренный бык, не чувствуя еще смертельности удара, докатился до Москвы и там, истекая кровью, почувствовал свою погибель. В день Бородинского сражения мы знали, что мы победили, — утверждает Толстой. — Это знали все русские: ни донесение Кутузова, писанное вечером, ни приказание на завтрашний бой — не были обманом или средством возбуждения духа. Победа нравственная была несомненна». Первый набросок был тут же зачеркнут и заменен новым. «Бородинское сражение выиграно», — так начался новый вариант, в котором развивалась в иной редакции, но все та же мысль. Содержание второго варианта начала пятого тома: рассуждение о создавшейся для победившего русского войска необходимости отступить после Бородинского сражения «на один переход», анализ действий Кутузова, решившего отступать без сражения, и в этом была, по убеждению автора, «великая заслуга Кутузова — и едва ли был в России другой человек, имевший эту заслугу»; далее совсем кратко изложено описание совета в Филях. Так был написан вариант гл. II—IV. 359 Опубл. т. 14, вар. № 205.

Композиция дальнейшего текста первой части пятого тома сложилась не сразу. По сохранившимся рукописям, листы которых неоднократно переносились в разные места по мере перестройки содержания, трудно с абсолютной точностью определить последовательность композиционных перемещений, но некоторые соображения можно высказать.360 Наиболее отличающиеся от окончательного текста отрывки из черновых рукописей первой части пятого тома опубл. т. 14, вар. №№ 205—220. Первоначально вслед за кратким сообщением о совете в Филях шел рассказ о Пьере, возвращавшемся после Бородинского сражения. В деревне под Можайском Пьер встретился с стариком и старухой, в доме которых он остановился. Эти старики являются как бы предшественниками Платона Каратаева. «Это был не старик, искусственный старик, каких мы видим в сословиях, не работавших физически, а это было олицетворение старости, спокойствия, отрешения от земной жизни, равнодушия. Взгляд его, звук и смысл его речей — всё говорило это, и Пьер в восторженном созерцании стоял перед ним». Во время дальнейшего пути от Можайска до Москвы Пьер узнал, что князь Андрей смертельно ранен и везут его позади, что «потери ужасны, что будет еще сражение перед Москвой, что в Филях собран огромный совет для решения участи Москвы». Но теперь «ничто из этого мира общих вопросов и в особенности войны не интересовало его». Пьер был спокоен, молчалив, напряженно думал. «Основанием его мысли были покойно умиравшие солдаты на батарее и старик, оставшийся в деревне».

Далее действие развивалось так: приезд Пьера в Москву, посещение им Растопчина, затем описание жизни Элен в Петербурге (в отличной от законченного текста редакции), Наполеон на Поклонной горе, сборы в доме Ростовых. Потом текст был переработан и перестроен. После краткого описания совета в Филях, закончившегося утверждением автора, что решение Кутузова отступить за Москву было именно то, «что должно было быть», Толстой перешел к следующим главам: оставление Москвы. Правильным действиям Кутузова он противопоставил неверное поведение Растопчина в эти дни и показал жителей, которые, невзирая на воззвания Растопчина, выезжали, потому что «под управлением французов нельзя было быть». С первого же варианта эта глава создалась близко к завершенной редакции. «Всё, что совершилось, вытекало из сущности самого дела, сознание которого лежит в массах» — такой вывод сделал Толстой из своих размышлений об оставлении Москвы и перешел к продолжению действия романа. Следующие главы: привоз раненых в Москву, сборы в доме Ростовых, поездка Ильи Андреича к Растопчину с тем, чтобы узнать, «в каком положении находится дело Москвы», раненые в доме Ростовых, привоз к ним в последнюю ночь перед отъездом раненого князя Андрея, Ростовы в день отъезда, эпизод с Бергом, устройство раненых на подводы Ростовых, участие Наташи, выезд Ростовых (то есть гл. XII—XVII) — все довольно близки к завершенному тексту. Существенным отличием является лишь описание поездки графа Ростова к Растопчину, не дошедшее до печатного текста, и сцена у Сухаревой башни, проезжая мимо которой Наташа увидела Пьера в кучерском кафтане, идущего рядом с женщиной. Женщина эта, заметив высунувшееся лицо из кареты, сказала Пьеру, но он, погруженный в свои мысли, не сразу понял, что она ему говорила, а когда он посмотрел по ее указанию, «Ростовы были уже далеко, он не узнал их и не ответил на поклоны и крики Наташи из кареты». Непосредственно после отъезда Ростовых шли главы о Наполеоне на Поклонной горе, сравнение Москвы с опустевшим ульем (гл. XIX и XX), близкие к завершенной редакции.

И затем сюда была перенесена рукопись, содержащая рассказ о Пьере после Бородина и далее до посещения им Растопчина (гл. ѴІІІ—XI), рассказ о жизни Элен в Петербурге (гл. VI и VII), о Пьере в Москве — все это еще сильно отличалось от законченной редакции. Особенно много раз перерабатывалась глава о Пьере, составившая впоследствии гл. VIII.361 Опубл. т. 14, вар. №№ 207—211. Затем были написаны сцены на улицах опустевшей Москвы, главы о Растопчине, об убийстве Верещагина (гл. XXI—XXV), очень кратко рассказано о входе французских войск в Москву и затем о Пьере на улицах Москвы. Для продолжения имелся материал в первой законченной редакции. Главы о посещении Пьером княжны Чиргазовой, о встрече с Долоховым, возвращении Пьера домой к Аксинье Ларивоновне, где он «ушел за свою перегородку, лег на постель и заплакал слезами злобы и унижения», и, наконец, описание встречи Пьера с французским офицером Пончини и его откровенный разговор с ним о себе и о своей любви к Наташе — всё это исправленная копия первой редакции.

В таком виде первая часть дошла до наборной рукописи; и, лишь правя ее, Толстой дописал еще три главы, посвященные Ростовым в Мытищах и свиданию князя Андрея с Наташей (близко к законченной редакции). Заключением первой части к моменту сдачи ее в набор служило краткое сообщение о Ростовых, которые не думали в то время о личном, об установившихся отношениях князя Андрея с Наташей, потому что «нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над всей Россией заслонял все другие предположения». Наборная рукопись первой части пятого тома была сдана в типографию в конце февраля или в начале марта 1868 г.362 Отрывки из наборной рукописи опубл. т. 14, вар. №№ 230—242.

Вторая часть начиналась с Пьера: Пьер бродил по улицам Москвы с намерением убить Наполеона; далее — сцены грабежа французскими войсками оставшихся жителей, вмешательство Пьера, спасение им ребенка, взятие Пьера в плен. Но тут же план изменен. Рукопись с рассказом о Пьере, закончившаяся взятием его в плен, была послана в набор дополнительно, как окончание первой части, которая теперь целиком содержала описание жизни Москвы с 26 августа по 3 сентября 1812 г.

Вторая часть пятого тома началась с жизни Петербурга в эти же дни, т. е. после Бородинского сражения. Нельзя установить точно, что именно из второй и третьей частей пятого тома было написано весною 1868 г. Ясно, однако, что продолжение этого тома уже было в рукописи, а первая часть печаталась. В письме от 21—23? марта, отвечая М. П. Погодину на его просьбу дать прочесть рукопись пятого тома, Толстой писал: «Пятая часть в корректурах есть начало, и она к вашим услугам, а рукопись моя невозможна для чтения».363 Т. 61, стр. 195.

Толстой продолжал напряженно трудиться над окончанием романа. «Я по уши в работе»,364 Письмо к Т. А. Кузминской от второй половины апреля 1868 г. — т. 61, стр. 200. — писал он в то время. «Я спокоен и счастлив, как только можно, и внешними условиями жизни, и своим трудом, и, главное, семьей».365 Письмо к А. А. Толстой от 16 апреля 1868 г. — т. 61, стр. 199. К концу апреля 1868 г. начало первой части было сверстано, и до 9 мая Толстой правил корректуры дальнейших глав первой части.

Вернувшись 10 мая в Ясную Поляну, Толстой проболел четыре дня, был «не в силах приняться за работу» и поэтому не мог послать продолжения рукописи, однако сообщал П. И. Бартеневу: «Я очень скоро буду совсем готов».366 Письмо к П. И. Бартеневу от 14 мая 1868 г. — т. 61, стр. 201. В том же письме Толстой послал дополнения к только что исправленным в Москве корректурам первой части пятого тома: к главам о возвращении Пьера из Можайска в Москву (гл. VIII), о жизни Элен в Петербурге (гл. VII), о Наполеоне на Поклонной горе (гл. XIX).367 См. там же, стр. 201—202. Из этих поправок явствует, какая часть текста уже печаталась.

Следует отметить первую из посланных поправок, так как она проливает свет на то, в каком состоянии находилось продолжение тома. Толстой просил «выпустить всю историю Пьера в деревне с стариком и юродивым и отнятием лошади». Речь идет о дважды перерабатывавшейся в рукописи сцене встречи Пьера в деревне под Можайском со стариком; в третий раз этот текст исправлялся в корректуре.368 Опубл. т. 14, вар. №№ 232, 233, 249. Можно предположить, что решение исключить этот эпизод было вызвано тем, что в процессе работы над следующей частью, куда входило описание жизни Пьера в плену, возник замысел о Платоне Каратаеве,369 См. ниже, стр. 122. на которого возлагалась роль, раньше предназначенная старику в деревне.

Кроме поручения внести поправки в корректуру, Толстой в том же письме к Бартеневу обращался еще с одной просьбой: «Я просил князя Одоевского и Соболевского дать мне выписку из Данта о несчастной любви. Соболевскому мне не хочется писать, и я боюсь, что он мне не ответит, а кн князя Одоевского я забыл, как зовут. Ежели вы увидите того или другого, передайте им мою просьбу и пришлите мне, если они дадут вам». Это поручение позволяет уточнить, какая часть корректур первой части еще оставалась в руках автора. В варианте будущей гл. XXIX французский офицер Пончини, рассказывая Пьеру о своей любви, произносит стих Данте.370 Вариант из наборной рукописи опубл. т. 14, вар. № 241. Текста стиха ни в рукописи, ни в корректуре нет, и о нем заботился Толстой, желая вставить цитату в текст признания Пончини. Следовательно, над последними главами первой части пятого тома Толстой еще работал. Первые листы первой части пятого тома были к началу июля отпечатаны, а корректуры второй половины этой части оставались еще не исправленными.

Летом 1868 г. работа прервалась. 6 июля Толстой известил П. И. Бартенева: «Я нынче же пишу Рису с тем, чтобы он меня оставил в покое на несколько времени. Я решительно не могу ничего делать, и мои попытки работать в это время довели меня только до тяжелого желчного состояния, в котором я и теперь нахожусь».371 Т. 61, стр. 203. 31 июля С. А. Толстая записала в дневнике, что Толстой уехал с П. А. Берсом на охоту. «Летом ему не пишется», — отметила она.372 «Дневники С. А. Толстой». 1861—1891», стр. 100. В первой половине августа Толстой сообщал П. И. Бартеневу, что не поедет в Москву «без окончания корректур», «а всё не могу»,373 Т. 61, стр. 204. — добавил Толстой, то есть он не мог еще возобновить работу. Вскоре Толстой приехал в Москву, очевидно, привез оставшиеся у него последние корректуры первой части пятого тома, и просмотрел там отпечатанные шесть первых листов, содержащих текст первой части до сцены с полицмейстером на улице опустевшей Москвы.374 По наст. изд. т. III ч. 3, гл. I—XXIII. Под впечатлением просмотра Толстой, вернувшись из Москвы, писал: «А критическое чутье осеннее ужасается на то, что я пропустил и напечатал весною. Ужасно плохи эти первые 6 листов».375 Письмо к П. И. Бартеневу от 20 августа 1868 г. — т. 61. стр. 205. Как ни недоволен остался Толстой, а исправлять нельзя было, так как листы были уже отпечатаны.

Толстой стал готовить к печати продолжение пятого тома. «Пятый том начал понемногу подвигаться»,376 Т. 61, стр. 205. — писал Толстой П. И. Бартеневу 20 августа 1868 г. И с этого дня до 7 ноября, за период в два с половиной месяца, не сохранилось никаких свидетельств о работе над пятым томом. Работа же шла. И, наконец, из письма к М. П. Погодину от 7 ноября 1868 г. узнаем, что Толстой «не свободен» и находится «всё еще в рабстве своего начатого и неоконченного (последнее время близко подвинувшегося к концу) труда» и что пятый том «быстро подвигается», но Толстой не смеет думать «об окончании его ранее месяца», а до того времени ни о чем другом не смеет думать.377 Там же, стр. 207 и 208. В это время дописывались вторая и третья части пятого тома, продолжалось печатание его и шла правка корректур.

Начало, содержащее показ сложной борьбы партий в высших кругах, а также описание вечера у Анны Павловны Шерер в день Бородинского сражения сразу и легко были созданы еще в первой редакции, — так что исправленная копия ее явилась наборной рукописью первых двух глав. Для третьей главы, посвященной приезду к Александру I Мишо, присланного Кутузовым с известием об оставлении Москвы, в первой редакции имелась лишь канва, но при работе над второй редакцией этого текста вся глава стала близкой к законченной версии. После этого Толстой вписал главы с рассказом о Николае Ростове и княжне Марье в Воронеже и о Ростовых в Троицкой лавре (гл. IV—VIII). Хотя в основном текст сложился без большого труда, близко к завершенной редакции, однако ряд эпизодов (разговор губернаторши с Николаем Ростовым на бале, приход Ростова к княжне Марье, письмо Сони к Николаю и особенно объяснение больного князя Андрея с Наташей) подвергались затем большим изменениям.378 Опубл. т. 15, вар. №№ 252—254. Заканчивалась группа глав о Ростовых и Болконских возвращением Николая Ростова из Воронежа к своему полку, находившемуся уже в тарутинском лагере.

После вставки новых пяти глав продолжалась отделка имевшихся в первой редакции глав о жизни Пьера в плену. Переработав текст до сцены расстрела «поджигателей» (гл. IX—XI), Толстой стал заново писать следующую главу, повествующую о внутренних переменах Пьера (то, что составило впоследствии содержание гл. XII следующей части), а затем о впечатлении, произведенном на Пьера расстрелом «поджигателей». «Пьер почувствовал в первый раз, что все те условные преграды — рождения, воспитания, нравственных привычек, которые до тех пор отчуждали его от товарищей, — были уничтожены. Пьер с этого дня сблизился с своими товарищами — солдатами, крепостными и колодниками. И в этом сближении нашел новые, еще не испытанные им интерес, спокойствие и наслаждение».379 Опубл. т. 15, вар. № 255. Платона Каратаева в этом варианте все еще нет. Описание глубоких перемен, происшедших в Пьере за время пребывания его в плену, было предметом напряженнейшей работы. Рукописи красноречиво свидетельствуют об этом: Толстой писал, исправлял, зачеркивал и вновь отбрасывал написанное. В третьей редакции появился Платон Каратаев. Образ его создался легко, и с момента возникновения этого образа он был неотделим от Пьера. Имя и фамилия определились сразу, а для его военного звания и условий, при которых он попал в плен, Толстой подбирал определения: то «раненый унтер-офицер», то «унтер-офицер Томского полка, взятый французами на пожаре Гостиного двора», то «унтер-офицер Томского полка, взятый французами в гошпитале». Внешний облик Каратаева и его первая беседа с Пьером почти совпадают с окончательным текстом. Поля листов рукописи с первым вариантом характеристики Платона Каратаева, а также следующей рукописи, с исправленной копией этих же глав, заполнены пословицами, выписанными из книги «Пословицы русского народа» В. И. Даля. К этому же времени следует отнести отдельный листок (рукопись № 29), вдоль и поперек исписанный пословицами из того же сборника. Это заготовки для речи Платона Каратаева.380 Опубл. т. 13, стр. 45—47 №№ 32 и 33. См. также сборник «Лев Николаевич Толстой», Изд. Академии наук СССР, М. 1951, стр. 569—571.

В отличие от окончательной редакции все главы о Пьере в плену вплоть до выхода пленных из Москвы шли последовательно, не перебиваясь другим текстом.381 То есть по наст. изд. т. IV, ч. 1, гл. IX—XIII, и ч. 2, гл. XI—XIII шли подряд. Только в корректуре установилась композиция второй и третьей частей пятого тома. Работа над этими главами была очень сложной, требовала многократной переработки, и всего вероятнее, что она задерживала окончание всего тома в намеченный срок летом 1868 г. В процессе обработки Толстой стремился к более детальному показу окружавшей Пьера обстановки и много работал над описанием душевного состояния Пьера в новых условиях, в которых, как и во время Бородинского сражения, Пьер получил много до того ему неизвестных впечатлений, способствовавших его духовному перерождению.

В одном из дальнейших вариантов дана подробная характеристика всех пленных балагана, в котором был Пьер. Рассказано, как в замкнутой жизни этого небольшого «общества» «сложились так же резко и определенно все те формы жизни, в которых всегда и везде выражается человечество». Показана дифференциация: «сделалось само собой разделение труда... Образовались классы высших (майор, чиновник и Пьер), средних... и низших — солдат». Отделился разряд людей «художников, поэтов, мыслителей (сказочник, шутник-солдат, Пьер, Каратаев), разряд людей, доставлявших духовную пищу». Дан анализ того, как проявились свойства человеческой природы: тщеславие, чувство собственности, стремление занять высшее положение. «То, что совершается и во всяком другом обществе, в каждом государстве, — совершалось здесь, только гораздо очевиднее, — совершалось то непостижимое сближение людей вследствие близости друг к другу». В заключение сделан важный для характеристики Пьера вывод: «После недели пребывания Пьер почувствовал, что это все свои — совершенно свои».382 Опубл. т. 15, вар. № 259. В следующих рукописях не один еще раз перерабатывался рассказ о пребывании Пьера в плену. Окончание же второй части пятого тома не потребовало такого большого труда. Оно сразу точно наметилось. На одном из листов рукописи, содержащем описание встречи Николая Ростова с княжной Марьей в Воронеже, Толстой записал: «Приезд княжны Марьи. Смерть князя Андрея». Этой записью определилось новое окончание романа, в отличие от первой редакции, по которой князь Андрей выздоравливает. Вслед за рассказом о Пьере и происшедших в нем внутренних переменах за время плена теперь написаны, в развитие приведенной заметки на полях, последние главы второй части: приезд княжны Марьи с Николушкой в Ярославль, прием ее Ростовыми и далее до смерти князя Андрея.

Третья часть пятого тома содержит обзор действий русских и французских войск после выхода русской армии из Москвы до отступления Наполеона на Смоленскую дорогу. В первой редакции романа для этого раздела были только конспективно изложенные мысли о фланговом марше, о состоянии русской и французской армий после Тарутинского сражения и совсем кратко сказано о роли Кутузова. Вся третья часть писалась заново, и только в самой незначительной мере были использованы листы из копии первой редакции. Первоначально вся часть посвящена была только исторической теме. В первом варианте третья часть открывается описанием состояния русской и французской армий после взятия французами Москвы. Результатом происшедших военных перемен было то, что «соответственно увеличению и уменьшению, поднимался дух одной и падал дух другой армии, т. е. люди армии смутно сознавали то, что по неизвестным им, но существующим законам войны перевес должен быть отныне на стороне русских».

Доказывая, что все это произошло по естественным причинам, Толстой вступил в полемику с историками (Тьер, Fain), полагающими, что весь интерес события сосредоточивался в особе Наполеона. Толстой показал, что в описанной историками деятельности Наполеона не было ничего такого, «что бы клонилось к той цели спасения армии, которую предписывал здравый смысл».383 Опубл. т. 15, вар. № 262. В окончательном тексте эти рассуждения частично входят в гл. VIII и X. Исправив копию первого варианта начала, Толстой написал сразу первую половину всей части, содержащую анализ деятельности Кутузова, Тарутинское сражение и анализ деятельности Наполеона за этот же период.384 По наст. изд. т. IV, ч. 2, гл. І—Х.

Прежде чем перейти к описанию Тарутинского сражения, Толстой указал, что благодаря «случайному обилию и скрещиванию материалов» он увидел Тарутинское сражение и приготовления к нему совсем в другом свете, нежели представляют его историки в своих исследованиях. При этом Толстой подчеркнул, что для того, чтобы правдиво излагать исторические события, следует руководствоваться мыслью, что «одна низкая истина нам дороже тьмы возвышающих обманов».385 Эта страница была при копировании рукописи, очевидно ошибочно, пропущена переписчиком и при дальнейшей работе выпала из поля зрения автора. Вар. опубл. т. 15, № 263.

Далее идет описание приготовлений к Тарутинскому сражению и самого сражения, а затем дана оценка этому сражению. Все эти главы достаточно близки к окончательному тексту.

Показав укрепившееся положение русских войск под руководством Кутузова, автор приступил к анализу действий Наполеона.386 Опубл. т. 15, вар. № 263. В отличие от окончательного текста непосредственно после глав, посвященных действиям Наполеона в Москве, были не главы о пленных и выходе их из Москвы (все это на данном этапе входило в предыдущую часть), а описание «кутузовского» войска, которое «стояло спокойно на Тарутинском лагере», в то время, как «растерянное» французское войско двигалось, «само не зная куда и зачем».

Короче и в ином варианте изложены все те события, которые составили в окончательной редакции содержание глав XV—XIX: действия партизанского отряда Дорохова в Фоминском против дивизии Брусье, донесение Кутузову о выходе всей французской армии из Москвы, характеристики П. П. Коновницына и Дохтурова, деятельность которых являет «тихое, незаметное, мужественное исполнение своего дела». Сцена приезда Болховитинова в штаб с донесением очень близка к окончательной редакции (гл. XVI). Довольно близко к ней описание душевного состояния и тревог Кутузова перед получением донесения от Дохтурова, но в отличие от окончательного текста, по которому над Кутузовым висел «неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна была рана, нанесенная в Бородине», в первом варианте этой главы показана уверенность Кутузова: он знал, что «Наполеон погиб, и чем больше шло время, тем с большим нетерпением ждал выражения этой погибели». Сцена получения Кутузовым известия о выходе французов из Москвы, волнения, охватившего его, почти дословно совпадает с окончательной редакцией (гл. XVII). Описание гибельного движения Наполеона и его армии по Смоленской дороге также близко к последней редакции, но содержит не дошедшее до печати сопоставление действительного состояния бежавшей французской армии и ее вождя, который «достал шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив умирать своих товарищей», с тем, как представляется этот маневр историками. Историки описывают «величие духа маршалов и Наполеона во время отступления и, наконец, последний отъезд великого императора от своей геройской армии. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости... на языке истории получает оправдание». Позднее эти рассуждения, а также следующая глава о начале партизанской войны перешли в шестой том.

В двадцатых числах января 1869 г. хлопоты, вызванные болезнью дочери, затрудняли работу Толстого, и он писал П. И. Бартеневу: «Я посылаю в типографию 40 листов, которые готовы, и не велю их другой раз посылать ко мне, а верстать и печатать. Если успею и буду в состоянии работать, то пришлю остальное. Но во всяком случае прошу вас внимательно прочесть корректуры и, если только что-нибудь очень безобразное, воротить мне, а то печатать и кончать 5-й том — сколько там ни выйдет листов. Вы не можете себе представить, как мучительно это сознание неоконченной работы теперь и как хочется свободы».387 Письмо к П. И. Бартеневу от 22...24 января 1869 г. — т. 61, стр. 209—210. Речь идет о сорока гранках, а не о печатных листах, так как весь том составляют только 20 печатных листов. По объему сорок гранок могли содержать вторую и начало третьей части пятого тома (по наст. изд. т. IV, ч. 1 и 2). Через несколько дней Толстой просил прислать ему еще раз корректуры второй части «в исправленном виде»388 По поводу этой просьбы И. И. Орлов, через которого было передано письмо Толстого, писал П. И. Бартеневу: «Рис недоумевает, сколько листов последней корректуры требует Лев Николаевич. Вы это лучше знаете и дайте знать Рису об этом сегодня же» Льву Николаевичу это очень нужно и обещает воэвратить через 2 дня» (т. 61, стр. 211). и опять сетовал, что из-за болезни детей он, «несмотря на все усилия», не может «ни на шаг подвинуть вперед работу — что досаднее всего — почти конченную». Он писал: «Досаднее всего то, что мне нужно два часа хорошего расположения для того, чтобы поправить одно место, и тогда более 22-х листов готовы на 5 том, но этих двух часов нет, а закончить 5-й том тем, что я вам послал, кажется, не годится».389 Письмо П. И. Бартеневу от 29...31 января 1869 г. — т. 61, стр. 211. Ясно, что у Толстого находились гранки последней части пятого тома. Одним местом, для исправления которого необходимо было «два часа хорошего расположения», вернее всего, были главы о Пьере в плену. Толстой, как выше отмечено, много перерабатывал и не раз перестраивал это место в рукописи, и теперь в корректуре он вновь задержался на нем.

Видимо, исправляя гранки третьей части, Толстой решил композиционно перестроить печатающийся том: объединить в последней части рассказ о последних днях пребывания пленных в Москве, выход из Москвы пленных, среди которых был Пьер и Платон Каратаев (гл. XI—XIII), с главами о выходе французского войска из Москвы. С этой целью он просил вернуть ему корректуры второй части. Сохранившиеся гранки пятого тома рассказывают весь процесс этой перестройки: гранки разрезаны, переклеены, снабжены вводящими их в контекст связками. Таким образом, создалась окончательная композиция второй и третьей. частей пятого тома.

6 февраля были отправлены корректуры пятого тома. «Это последние и последний раз, — писал Толстой П. И. Бартеневу. — Ради бога не покидайте меня и просмотрите эти листы так же, как вы просмотрели предпоследние, и поторопите Риса набирать, печатать и выпускать книжку. Эти листы по содержанию лучше мною проверены, чем прежние, только корректуры и рукопись очень измараны, и местах в двух не сделаны переводы... В случае, если бы все-таки нашлось что-нибудь очень безобразное, пришлите мне всё через Риса с нарочным. Но я этого не желаю»,390 Т. 61, стр. 212. то есть Толстой «не желал» более править текст.

Сохранилось еще одно черновое неотправленное письмо к П. И. Бартеневу, написанное вслед за отправкой последних корректур. Толстой посылал еще несколько поправок к главе о пленных в Москве.391 Письмо к П. И. Бартеневу от 7...20 февраля 1869 г. — т. 61, стр. 213. 22 февраля И. П. Борисов сообщил А. А. Фету, что пятый том «Войны и мира» уже сшивают и что П. И. Бартенев обещал 26 февраля «вручить» его.

28 февраля 1869 г. в № 47 «Московских ведомостей» было напечатано объявление книжного магазина И. Г. Соловьева о поступлении в продажу пятого тома «Войны и мира», а 4 марта в «Московских ведомостях» (№ 48) появилось следующее объявление: «От гр. Л. Н. Толстого сим объявляется, что V том «Войны и мира» бесплатно раздается имеющим первые четыре, по предъявлении билетов. Иногородним высылают в места, откуда они выписывали, и пересылочные за три фунта, смотря по расстоянию».

ХV

21 января 1869 г. И. П. Борисов, непосредственно после встречи с Толстым в Москве, писал А. А. Фету, что пятый том «Войны и мира» — не последний и что «Лев Николаевич надеется еще на пять, а можно — так и далее... Написалось много, много, но все это не Ѵ-му, а вперед». Следовательно, с конца 1868 г. создавался шестой и последний том. Он начинается авторскими рассуждениями о партизанской войне и заканчивается эпилогом.392 По наст. изд. т. IV, ч. 3 и 4 и эпилог.

Во время пребывания в Москве с 17 по 19 января Толстой много времени уделял беседам с разными лицами о своих исторических воззрениях. 17-го «проговорил все утро» с С. С. Урусовым; вечер провел у С. С. Урусова, где присутствовали С. А. Юрьев и Ю. Ф. Самарин, и «вчетвером договорили до 3-го часа. Исторические мысли мои поразили очень Юрьева и Урусова и очень оценены ими», — писал Толстой жене на следующий день. С Самариным, «вовлекшись в другой философский спор», Толстой не успел поговорить об этом и, так как был уставшим, «не хотел кое-как высказать» то, что было ему нужно. Беседу с Самариным Толстой решил отложить. Тогда же он писал жене: «... ты не можешь себе представить, как мало времени, когда есть дела, как мои, такие, как переговорить с Самариным, с Юркевичем — дела, которые требуют сосредоточенного внимания».393 Письмо к С. А. Толстой от 18 января 1869 г. — т. 83, стр. 160 и 161. Неизвестно, состоялась ли беседа с Самариным, но с философом П. Д. Юркевичем Толстой не только беседовал, но и читал ему какую-то свою рукопись.394 См. письмо к А. А. Фету от 10 мая 1869 г. — т. 61, стр. 216 и 217. На этом основании можно предположить, что к январю 1869 г. из шестого тома уже были написаны не только обе части, но в каком-то виде и эпилог. Исторические взгляды автора, изложенные в первых главах эпилога, и были, возможно, темой бесед с разными лицами в январе 1869 г. в Москве.

Работа над шестым томом, как и над предыдущими, началась с переработки по копии окончания первой редакции. Но если первая законченная редакция служила существенной основой при создании первых четырех томов и отчасти пятого, то для последнего тома она давала материал лишь к его первой части и конспективные наброски для окончания.

Хотя тема партизанской войны отражена в первой редакции, но развернутых рассуждений автора о народном характере такого рода. войны еще не было. Закончив предыдущий том утверждением правильности действий Кутузова в отличие от ложных стремлений других «влиятельных» лиц армии, которые «срамили старого фельдмаршала за его бездеятельность», Толстой, сохраняя композицию первой редакции, от оценки деятельности Кутузова перешел к характеристике первых партизанских отрядов. Текст этой пока еще новой главы (а не части) Толстой несколько раз исправлял и переделывал, используя для описания деятельности партизан ранний конспект, то есть копию соответствующего места первой закопченной редакции.395 Опубл. т. 15, вар. №№ 275—277. Только уже готовя к сдаче в набор рукопись предыдущего тома, Толстой изменил окончание его и довел текст до отступления Наполеона на Смоленскую дорогу. Тогда началом партизанской войны он решил открыть новый том и в виде вступления к нему изложил свои мысли об особенностях такой войны (гл. I—II). Основная мысль первоначально была выражена здесь так: «Партизанская война всегда приносила огромные результаты, потому что она начиналась тогда, когда дух войска находился на высшей степени напряжения. Для войны за границей, за прусского короля, как говорят французы, необходимы массы, сдерживающие своей притягательной силой войска, для войны у себя дома сила отпора лежит одинаково в каждом отдельном человеке». В первом же варианте появилось определение партизанской войны как дубины народной войны.396 Опубл. т. 15, вар. № 274.

Высказав в начале части свое убеждение в том, что партизанские войны, противоречащие всем существующим военным правилам и нормам, бывают всегда успешны потому, что они наступают именно тогда, когда подымается на огромную высоту дух войска, то есть то главное, от чего зависит «не только успех сражения или войны, но все распоряжения в военное время», Толстой перешел к описанию партизанской войны 1812 г. Сюда Толстой перенес исправленные листы первой редакции о партизанских отрядах, которые входили первоначально в пятый том. Так составился текст, соответствующий гл. III—IX, но в иной редакции. Глав с рассказом о нападении отряда Денисова на транспорт и гибели Пети Ростова (то есть гл. X и XI) еще не было. Заканчивался текст сообщением о том, что партизанский отряд Долохова захватил депо Бланкара. 397 Опубл. т. 15, вар. № 277.

Продолжая правку копии окончания первой редакции, Толстой сделал большую вставку на трех листах, посвященную описанию партии пленных, в которой шел Пьер, беспорядку среди отступающих французских войск, состоянию ослабевшего Платона Каратаева, которого, согласно приказу убивать отстающих, пристрелили на походе. Вставка во многом близка к гл. XII—XIV; существенным отличием является отсутствие сцены на ночном привале и рассказа Платона Каратаева о купце, невинно попавшем на каторгу. Еще два раза перерабатывались главы о партизанских отрядах, о поступлении Пети Ростова в отряд Денисова, вписан отсутствующий ранее рассказ о нападении отряда Денисова на транспорт французов и о смерти Пети Ростова.398 Опубл. т. 15, вар. №№ 278 и 279.

Рукописи, отражающие дальнейшую работу над последними главами первой части шестого тома, сохранились не полностью. Имеется только одна рукопись, содержащая исправленную копию глав с описанием партии пленных на походе, а также отрывки к другим главам. Из наборной же рукописи сохранились лишь гл. I—XII. По корректурным гранкам видно, что вся первая часть шестого тома набиралась одновременно и что в корректуре продолжалась чрезвычайно напряженная работа над ней. Первоначально в первую часть входили не только те девятнадцать глав, которые составляют ее в завершенной редакции, но еще восемь глав, посвященных Кутузову, оценке его исторической роли в войне 1812 г., его речи к войскам под Красным, описанию переправы через Березину, показу штабных и придворных интриг против Кутузова, и заканчивалась первая часть рассуждениями автора о причинах несоответствия народного полководца Кутузова новым задачам европейской войны, и, наконец, смертью Кутузова.399 По наст. изд. т. IV, ч. 4, гл. IV—XI. Таким образом, первая часть была почти целиком посвящена военно-исторической теме. Так она и была послана в набор не позднее начала апреля.400 Основанием датировки служат типографские пометы на корректурах. Работая над гранками, Толстой изменил композицию первой части, вставив в тему «войны» несколько глав из «мира». После общего анализа действий русских и французов в последний период войны Толстой перешел теперь не к Кутузову, а к Ростовым.

На последних листах копии первой редакции, которая заканчивалась благополучно для Болконских и Ростовых, сохранился написанный Толстым конспект нового окончания.401 Опубл. т. 13, стр. 51, вар. № 43. Начинается конспект с характеристики состояния Наташи и княжны Марьи после смерти князя Андрея. «Как. это утихло горе — неизвестно, но оно утихло. Наташа и княжна Марья, напротив, никогда не говорят про князя Андрея». С развития этой мысли началась глава о Ростовых, которая первоначально намечалась как двадцатая глава в первую часть шестого тома. Первые два наброска новой главы были тут же отброшены. Хотя по содержанию оба они соответствовали замыслу писателя, но Толстой добивался лучшей формы для изображения душевных переживаний Наташи и княжны Марьи, стремился правдивее показать тот период в их жизни, когда «они обе чувствовали одинаково, что над ними после того, что они пережили, остановилось и нависло грозное облако смерти», когда они, «сжавшись и согнувшись от жизни, избегали ее, ходили в ней так, чтобы грозная нависшая туча не задевала их», и они жили только тогда, когда были вдвоем. «Это сближение между ними породило в них взаимное чувство, сильнейшее, чем дружба». В результате тесной дружбы Наташа, слушая рассказы княжны Марьи, «поняла непонятные ей прежде прелесть и высоту покорности и самоотвержения», а «для княжны Марьи, слушавшей рассказы детства Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждение жизни».

Текст, доведенный до момента, когда в Ярославле было получено известие о гибели Пети Ростова, вновь зачеркнут402 Опубл. т. 15, вар. № 283. и начат в третий раз. Без особых усилий создан третий вариант глав — о сближении Наташи с княжной Марьей, известии о смерти Пети, горе старой графини и возрождении к жизни Наташи. Правя копию этой рукописи, Толстой решил с нее начать вторую часть; зачеркнув номер гл. XX, вписал: «Часть вторая» и присоединил к только что созданной рукописи гранки, содержащие восемь глав о Кутузове. Так определилось окончание первой части и создалось начало второй части шестого тома.

Началась работа над продолжением второй части. Вслед за главами о Кутузове написана почти без поправок небольшая глава о восстановлении Москвы после бегства французов. Закончив на этом историческую тему, Толстой вернулся к Пьеру, Ростовым, Болконским, особенно много работая над характеристикой Пьера, жившего после освобождения из плена в Орле403 Опубл. т. 15, вар. № 288. . Наиболее существенным отличием от окончательной редакции является имеющийся в первом варианте рассказ о том, как Пьер расспрашивал старшую княжну про свою мать. Хотя княжна и ненавидела ее, она «пожалела сына и рассказала в мягких чертах историю его матери, которую в первый раз понял Пьер». В следующей рукописи исправлено: «Он расспрашивал ее про ее молодость, про сестер, про отношения к старому графу, про свою мать». Так сохранилось в наборной рукописи и только в корректуре исключен разговор Пьера с княжной. Окончание второй части шестого тома, начиная с приезда Пьера в Москву и встречи у княжны Марьи с Наташей404 По наст. изд. гл. ХѴТ—XIX. сложилось легко, только два места подверглись существенной правке: начало рассказа Наташи Пьеру о последних днях князя Андрея405 Опубл. т. 15, вар. № 289. и описание душевного состояния Пьера после встречи с Наташей. По раннему варианту, на следующий день после встречи Пьер почувствовал, что «та свобода, которой он так дорожил, которую он так лелеял, которой он так радовался в себе, не существовала более. — Все, раскиданные прежде в разных сторонах центры жизни, все вдруг слились к одному центру, и центр этот была Наташа». Пьер «написал письмо в Кострому к графу, прося у него руки его дочери». Последняя глава, рассказывающая о перемене, происшедшей в Наташе после встречи с Пьером, появилась позднее, лишь в корректуре.

В апреле, мае и июне 1869 г. шло печатание первой и второй частей шестого тома. Судя по типографским пометам, корректуры первой части посылались в Ясную Поляну семь раз, и неизменно Толстой вносил все новые и новые исправления и дополнения. Корректуры второй части посылались автору восемь раз, причем наибольшей переделке подвергались гл. IV—XI, посвященные Кутузову. В последней корректуре была вписана двадцатая глава, заключившая вторую часть.

В июне Толстой, очевидно, закончил правку корректур второй части шестого тома. Оставался еще не вполне готовым эпилог, хотя работа над ним началась не позднее января этого года. В январе какую-то часть эпилога Толстой читал П. Д. Юркевичу, а в мае, в ответ на несохранившееся письмо, Толстой писал А. А. Фету: «Участие ваше к моему эпилогу меня тронуло. Юркевичу я читал, и он на мои речи ничего не сказал мне, кроме отрывка из своей лекции. Главное же, почему я не бо[юсь?], потому что то, что я написал, особенно в эпилоге, не выдумано мной, а выворочено с болью из моей утробы».406 Письмо к А. А. Фету от 10 мая 1869 г. — т. 61, стр. 216—217. Эта мысль развита Толстым в черновых набросках окончания эпилога (см. т. 15, стр. 238 и 242). Такое признание не оставляет сомнений, что к этому времени были изложены в каком-то виде мысли Толстого, составившие по окончательному тексту начало первой и всю вторую часть эпилога. Затянувшаяся еще на четыре месяца работа над эпилогом задерживала весь том. Единственными свидетельствами о ходе работы над эпилогом являются самые рукописи. Они весьма наглядно раскрывают процесс авторской работы (рук. №№ 99—104).

Первоначальный вариант эпилога содержал изложение мыслей об историческом процессе, полемику с историками и затем повествование о судьбе «полувымышленных» героев романа. Время, к которому относится эпилог, сразу определилось. «Прошло 7 лет» — так начался эпилог. «Зимою 1820 года Наташа, жена Пьера Безухого, гостила со всем семейством в имении своего брата» — так начались главы о личной судьбе героев (рукопись № 100). Рассказ о судьбе основных персонажей романа написан без большого напряжения; в процессе дальнейшей работы над ним значительным изменениям подверглись лишь две первые главы.407 Опубл. т. 15, вар. № 348. По наст. изд. эпилог, ч. 1, гл. V и VI. В остальном этот раздел эпилога после небольшой правки уже явился окончательной редакцией. Но часть рукописи, содержащая описание личной судьбы героев, пока отложена.

Перерабатывая копию первой редакции эпилога, Толстой сосредоточил свое внимание исключительно на начале, содержащем исторические рассуждения. Рукопись даже внешним своим видом говорит о предельно напряженной работе автора, искавшего наиболее точной формы для изложения своих мыслей, утверждения своих взглядов на историю, на действующие в истории силы, на роль исторических лиц и на роль народов.

В указанном выше конспекте, написанном на последнем листе копий первой редакции, имеется запись: «К эпилогу. Франция еще раз, старая, должна была содрогнуться, и явился Наполеон самым необычайным образом». Один из ранних вариантов эпилога начинался с этой мысли (рукопись № 102).408 Опубл. т. 15, вар. № 329. Много раз Толстой писал, переделывал, вновь искал начало эпилога. После большой работы был создан текст, довольно близкий к завершенной редакции первых четырех глав. Начало это пошло в набор. Быть может, именно это начало обсуждал Толстой с историками в январе 1869 г. в Москве. Правя корректуры начала, Толстой перед заголовком «Эпилог» вписал: «Часть III» (то есть третья часть шестого тома), и продолжил изложение своих взглядов на вопросы истории, своих убеждений о силах, движущих народы, — стал создавать текст, явившийся впоследствии второй частью эпилога.409 Почти все черновые варианты, относящиеся к эпилогу, кроме отрывков, совпадающих с окончательным текстом, опубликованы в т. 15, вар. №№ 305—362. Созданная в результате этой работы рукопись, соответствующая всей второй части эпилога, стала непосредственным продолжением уже набранных четырех глав. В таком виде эпилог печатался. Исторические рассуждения410 По наст. изд. эпилог, ч. 1, гл. І—ІѴ и вся ч. 2. составили первую часть эпилога, а раздел о судьбе героев романа411 По наст. изд. эпилог, ч. 1, гл. V—XVI. явился второй частью. Так сохранялось в корректурах. Очевидно, в последней, утраченной, корректуре Толстой, следуя установившемуся во всем романе чередованию тем «войны» и «мира», перестроил в этом направлении и эпилог.

30 августа 1869 г. Толстой писал А. А. Фету: «6-й том, который я думал кончить четыре месяца тому назад, до сих пор, хотя весь давно набран, — не кончен».412 Т. 61, стр. 219. 1 сентября по дороге из Ясной Поляны в Пензенскую губернию, где он намеревался купить имение, Толстой остановился в Москве и рассчитывал получить там и взять с собой корректуры, но оказалось, что у Риса ничего еще не было готово и Толстой «не видал своих корректур».413 См. письмо к С. А. Толстой от 1 сентября 1869 г. — т. 83, стр. 163. Он сообщал жене, что продажа пятого тома шла не так быстро, что у книгопродавца И. Г. Соловьева денег за продажу было «только рублей 500» и что «идет туго и потому, что лето, и потому, что ждут 6-й том».414 Там же. Однако спустя три дня он писал жене: «Одно хорошо, что мыслей о романе и философии совсем нет».415 Письмо к С. А. Толстой от 4 сентября 1869 г. — т. 83, стр. 168.

Из поездки Толстой вернулся в Ясную Поляну 14 сентября, и работа над последними корректурами шестого тома проходила, очевидно, между 14 сентября и серединой октября. 19—20? октября Толстой приехал в Москву, там «окончательно отдал» шестой том и рассчитывал, что к 1 ноября он выйдет.416 См. письмо к А. А. Фету от 21 октября 1869 г. — т. 61, стр. 220. Однако выход шестого тома несколько задержался. В «Московских ведомостях», № 270 от 12 декабря, появилось объявление: «В кн. маг. И. Г. Соловьева на Страстном б. в д. Алексеева поступил в продажу только что отпечатанный т. VI «Война и мир». Соч. гр. Л. Н. Толстого. М. 1869. Цена 2 р., с пер. 2 р. 30 к. Там же продается «Война и мир». Соч. гр. Л. Н. Толстого. 2-е изд. М. 1868—1869. Цена за все шесть томов 10 руб. сер. и с пересылкою».

Второе издание «Войны и мира», указанное в приведенном объявлении, начало печататься летом 1868 г. Первое упоминание о нем встречается в письме к Бартеневу от 20 августа 1868 г.:417 Т. 61, стр. 205. Толстой сообщал, что четвертый том, вероятно с целью ускорить выход издания, он решил сдать в типографию Л. И. Мамонтова. Первые три тома печатались в типографии Ф. Ф. Риса. Все четыре тома вышли вторым изданием в начале октября 1868 г., о чем было объявлено 10 октября в «Московских ведомостях», № 218.

Разночтения между первым и вторым изданием первых четырех томов незначительны. Они оговорены в печатных вариантах к тт. 9—12 настоящего издания. Наиболее существенным отличием является иное деление первого тома на части. Во втором издании первый том разделен на три части, вместо двух в первом издании. Пятый и шестой томы печатались одновременно, с одного набора, и никаких отличий между первым и вторым изданиями в них нет.

XVI

Закончено произведение, над которым, по словам Толстого, он «работал в продолжение семи лет» с «мучительным и радостным упорством и волнением» и в котором он «старался писать историю народа».418 См. т. 15, стр. 241 и 242. Критические отзывы, которые стали появляться сразу после того, как началось печатание романа в журнале «Русский вестник», с выходом каждого тома отдельного издания «Войны и мира» увеличивались. Толстой не был безразличен к ним. По его собственному признанию, издавая «Войну и мир», он знал, «что она исполнена недостатков, но знал, что она будет иметь тот самый успех, какой она имела».419 Письмо к H. Н. Страхову от 1 октября 1872 г. — т. 61, стр. 324. Однако такая уверенность автора длилась недолго. 13 сентября 1871 г. он признавался, что похвалы действуют на него вредно, что он «слишком склонен верить справедливости их» и что он «с великим трудом только недавно успел искоренить в себе ту дурь», которую произвел в нем успех книги.420 Письмо к H. Н. Страхову от 13 сентября 1871 г. — т. 61, стр. 261. А еще через полтора года в ответ на отзывы близких о «Войне и мире» Толстой писал: «... не думайте, чтоб я неискренно говорил, — мне Война и Мир теперь отвратительна вся! Мне на днях пришлось заглянуть в нее для решения вопроса о том, исправить ли для нового издания, и не могу вам выразить чувство раскаянья, стыда, которое я испытал, переглядывая многие места! Чувство вроде того, которое испытывает человек, видя следы оргии, в которой он участвовал. — Одно утешает меня, что я увлекался этой оргией от всей души, и думал, что кроме этого нет ничего».421 Письмо к А. А. Толстой, января конец — февраля начало 1873 г. — т. 62, стр. 8 и 9.

В начале 1873 г. готовилось к печати третье издание «Сочинений Л Н. Толстого» в восьми томах, в котором последние четыре тома отведены роману «Война и мир». Для нового издания возобновилась творческая работа Толстого. В связи с этим интересно вспомнить, как в старости Толстой говорил, что он не перечитывает своих напечатанных произведений, а если попадается случайно какая-нибудь страница, ему всегда кажется: «это всё надо переделать».422 А. Б. Гольденвейзер, «Вблизи Толстого», I, стр. 20. Так произошло с «Войной и миром».

Занявшись подготовкой романа к новому изданию. Толстой решил заново критически перечитать его «и вымарывать лишнее, — что надо совсем вымарать, что надо вынести, напечатав отдельно». Тогда он писал H. Н. Страхову: «Дайте мне совет, если вам будет время проглядеть три последние тома. Да если вы помните, что нехорошо, напомните. Я боюсь трогать потому, что столько нехорошего на мои глаза, что хочется как будто вновь писать по этой подмалевке. Если бы, вспомнив то, что надо изменить, и, поглядев последние три тома рассуждения, написали бы мне: это и это надо изменить и рассуждения с страницы такой-то по страницу такую-то выкинуть, вы бы очень, очень обязали меня».423 Письмо к Н. Страхову от 25 марта 1873 г. — т. 62, стр. 17.

Письмо к H. Н. Страхову не было отправлено, и в марте 1873 г. Толстой сам начал работу, ведя ее одновременно с созданием романа «Анна Каренина». В середине мая Толстой послал Страхову новое письмо с просьбой о помощи. Он писал ему о своей работе: «Исключаю все рассуждения и французское и ужасно желал бы вашего совета. Можно ли прислать вам на просмотр, когда я кончу?»424 Письмо к H. Н. Страхову от 11 мая 1873 г. — т. 62, стр. 25. H. Н. Страхов с радостью принял предложение Толстого,425 См. письмо H. H. Страхова к Л. Н. Толстому от 17 мая 1873 г. — «Переписка Л. Н. Толстого с H. Н Страховым, 1870—1894», Спб. 1914, стр. 32. но до конца июня Толстой еще сам продолжал работать, лишь уведомляя H. H. Страхова о характере исправлений. «Я начал просматривать, — писал он 31 мая, — и сделал главное, т. е. выкинул некоторые рассуждения совсем, а некоторые, как, например, о Бородинском сражении, о пожаре Москвы, рассуждение эпилога и др. вынес отдельно и хочу напечатать в виде отдельных статей. Другое, что я сделал, — переводил всё французское по-русски; но еще не кончил 4, 5 и 6 томы и кое-где выкидывал плохое».

2 июня Толстой уехал в самарское имение, где продолжал работать.

22 июня он послал оттуда H. H. Страхову исправленные шесть томов первого издания на просмотр. «Посылаю вам... — писал Толстой, — не знаю, исправленный ли, но наверное испачканный и изорванный экземпляр «Войны и мира», и умоляю вас... просмотреть мои поправки и сказать ваше мнение — хорошо ли, дурно ли (если вы найдете, что дурно, даю вам право уничтожить поправку и поправить то, что вам известно и заметно за дурное). Уничтожение французского иногда мне было жалко, но в общем, мне кажется, лучше без французского. Рассуждения военные, исторические и философские, мне кажется, вынесенные из романа, облегчили его и не лишены интереса отдельно. Впрочем, если вы какие из них найдете излишними, выкиньте».426 Т 62, стр. 34.

Кроме исправлений текста, Толстой изменил распределение по томам. Вместо шести томов первого и второго изданий 1868—1869 гг., «Война и мир» разделена была для нового издания на четыре тома. По этому поводу Толстой писал Страхову, что он находится «в нерешительности» насчет того, что «соединил 6 частей в 4», и просил Страхова «решить, как лучше: с старым разделением или по-новому». Неизвестно, что посоветовал Страхов, но роман печатался в новом издании в четырех томах. «Боюсь, что каллиграфическая сторона плоха и невозможна для типографии, — я не мог с мухами самарскими и жарой сделать лучше», — писал Толстой в том же письмо и просил, если нужно, дать в переписку или перенести поправки на чистый экземпляр. Он сообщал, что оригинал нужен в типографию не позже конца июля, и выражал надежду, что Страхов просмотрит и отправит его. «Чувствую всю бессовестность моей просьбы к вам, — писал Толстой в заключение, — но и надеюсь на вашу приязнь ко мне и пристрастие к «Войне и мир», которая мне очень редко нравилась, когда я перечитывал ее, а большей частью возбуждала досаду и стыд».427 Т. 62, стр. 34.

Еще весною, приняв предложение Толстого, H. Н. Страхов писал ему по поводу предстоящей работы: «Да притом я Вам не доверяю в высочайшей степени; Вы непременно наделаете недосмотров; я гораздо аккуратнее Вас». Речь, конечно, идет о мелких опечатках и описках. Получив книгу в конце июня, H. Н. Страхов около двух месяцев работал над романом, и, как узнал Толстой в Москве, возвращаясь из Самары, всё, кроме четвертого тома, было сдано в типографию к 22 августа.428 См. письмо к H. Н. Страхову от 24 августа 1873 г. — т. 62, стр. 45. О характере своей работы H. Н. Страхов уведомил Толстого в конце августа, что, сколько он «ни думал и ни перечитывал», он не «решился почти ничего вычеркнуть», и, «сделавши множество мелких исправлений», особенно в последнем, четвертом, томе, он «вычеркнул всего в двух местах по две, по три строчки — там, где надобность была совершенно очевидна».

H. Н. Страхов предлагал еще вычеркнуть во второй части эпилога, которая в издании 1873 г. озаглавлена «Вопросы истории», «последний параграф, XII, где находится сравнение переворота в истории с переворотом в астрономии, произведенным системою Коперника», а также указывал на то, что в начале этой же части «рассуждение о власти чрезвычайно растянуто и не совсем точно».429 «Переписка Л. Н. Толстого с H. Н. Страховым», стр. 33 и 34.

Хотя Толстой не раз в то время говорил, что «Война и мир» ему теперь мало нравится, и давал Страхову право делать, что он найдет нужным «в смысле уничтожения всего», что ему покажется «лишним, противоречивым, неясным», однако, узнав о сокращениях, пожалел, что они сделаны. «Мне кажется (я, наверно, заблуждаюсь), что там нет ничего лишнего, — отвечал Толстой H. Н. Страхову. — Мне много стоило труда, поэтому я и жалею».430 Письмо к H. Н. Страхову от 3—4? сентября 1873 г. — т. 62, стр. 46. С предложенными H. Н. Страховым исправлениями во второй части эпилога («Вопросы истории») Толстой согласился и высказывал сожаление, что он не выкинул и не сократил того, что H. Н. Страхов «совершенно справедливо» нашел «растянутым и неточным — о власти. Я помню, что это место было длинно и нескладно», — писал Толстой. Он согласен был также «выкинуть» «XII параграф».431 Письмо к H. Н. Страхову от 23—24? сентября 1873 г. — т. 62, стр. 49. Однако эти изменения не были внесены.

В конце августа все было сдано в типографию, и между 11 и 17 ноября 1873 г. вышло в свет третье издание «Сочинений Л. Н. Толстого». В новом издании «Война и мир» разделена на четыре тома, причем внутри каждого тома дано сплошное деление на главы, без того подразделения на части, какое было в первом и втором изданиях. В качестве эпилога оставлены только гл. V—XVI первой части эпилога, получившие теперь нумерацию I—XII.

Многие историко-философские рассуждения, являвшиеся своего рода вступлениями к отдельным частям романа, исключены.432 Перечислены в указанной книге Б. М. Эйхенбаума, стр. 397—399. Военно-исторические и историко-философские рассуждения, начиная с т. IV первого издания (с т. III наст, изд.), а также первые четыре главы первой части эпилога и вся вторая часть эпилога вынесены в приложение, где объединены под общим заглавием «Статьи о кампании 1812 года», и каждая глава или группа глав получила свое заглавие и самостоятельную нумерацию глав.


По настоящему изданию

По изданию 1873 г.


«Статьи о кампании 1812 года»

T. III, ч. 2, гл. I

I. План кампании 1812 года.

»» гл. XIX

II. Как действительно произошло Бородинское сражение.

»» гл. XXVII

III. Распоряжения Наполеона для Бородинского сражения.

»» гл. XXVIII

IV. Об участии воли Наполеона в Бородинском сражении.

» ч. 3, гл. II

V. Об отступлении до Филей.

»» гл. V

VI. Оставление Москвы жителями.

»» гл. XXV

VII. О пожаре Москвы.

T. IV, ч. 2, гл. I и II

VIII. Фланговый марш.

»» гл. III, IV, VII

IX. Тарутинское сражение.

»» гл. VIII—X

X. Деятельность Наполеона в Москве.

»» гл. XVIII—XIX

XI. Отступление французов из Москвы.

» ч. 3, гл. I

XII. Победы и их последствия.

»» гл. II

XIII. Дух войска и партизанская война.

»» гл. XVI—XVIII

XIV. Бегство Наполеона.

»» гл. XIX

XV. Преследование французов русскими.

» ч. 4, гл. IV—V

XVI. Кутузов.

»» гл. X

XVII. Березинская переправа.

Эпилог, ч. 1, гл I—IV

XVIII. О значении Александра и Наполеона.

» ч. 2

XIX. Вопросы истории.


Кроме изменений в композиции романа, Толстой внес в новое издание стилистические и смысловые исправления и, главное, по всему роману французский текст заменил русским. Быть может, эти изменения Толстой внес, учитывая замечания критиков о слишком большом количестве французских текстов и о перегрузке произведения философскими рассуждениями. Экземпляр издания 1868—1869 гг., собственноручно исправленный Толстым для издания 1873 г., не дошел до нас, сохранились только два последних тома, пятый и шестой.433 Авторские исправления, внесенные в эти томы, опубликованы в «Летописях Государственного литературного музея», кн. 12 («Л. Н. Толстой», том II), М. 1948, стр. 193—199.

Принимал ли Толстой какое-либо участие в изданиях «Войны и мира» после 1873 г., неизвестно.

В четвертом издании «Сочинений Л. Н. Толстого», вышедшем в 1880 г., «Война и мир» печаталась по изданию 1873 г. В 1886 г. вышло два издания «Сочинений Л. Н. Толстого», пятое и шестое.

При подготовке к печати этих изданий С. А. Толстая, возможно, не без ведома Толстого, вернулась к тексту первого издания 1868—1869 г., сохранив лишь по изданию 1873 г. распределение на четыре тома (вместо шести томов изданий 1868—1869 гг.), но восстановив деление на части внутри томов. В пятом издании точно воспроизведен текст первого издания, т. е. возвращены на прежние места историко-философские рассуждения и восстановлен французский текст. В шестом издании, в отличие от пятого издания, французский текст не восстановлен и, кроме того, в нескольких случаях внесены по изданию 1873 г. стилистические исправления.

В дальнейших изданиях, начиная с 1887 г., печатался текст пятого издания 1886 г.

В настоящем издании в основу положено второе издание 1868—1869 гг.434 В первом тираже тт. 9—12 наст. изд. при выпуске их в 1930—1933 гг. в основу было ошибочно положено издание 1886 г. См. предисловие к т. 9, изданному в 1937 г. с учетом внесенных Толстым стилистических исправлений в третье издание 1873 г.435 В тт. 9—12 наст. изд. в разделе «Печатные варианты» указаны все разночтения между изданиями 1868—1869 гг. и 1873 г.

XVII

В заключение осталось кратко коснуться прототипов действующих лиц, а также исторических источников романа.

В статье «Несколько слов по поводу книги «Война и мир» Толстой, в связи с именами действующих лиц, писал: «Я бы очень сожалел, ежели бы сходство вымышленных имен с действительными могло бы кому-нибудь дать мысль, что я хотел описать то или другое действительное лицо; в особенности потому, что та литературная деятельность, которая состоит в описывании действительно существующих или существовавших лиц, не имеет ничего общего с тою, которою я занимался».

Вопрос о прототипах героев «Войны и мира», а также об исторических источниках неоднократно освещался в литературе. Впервые сведения о некоторых прототипах появились в печати в 1906 г. в составленной П. И. Бирюковым биографии Л. Н. Толстого. Позднее материал о прототипах был расширен в работах К. В. Покровского, H. Н. Гусева, C. Л. Толстого, H. Н. Апостолова, В. И. Срезневского, Б. М. Эйхенбаума,436 П. И. Бирюков, «Лев Николаевич Толстой. Биография», изд. «Посредник», М. 1906 (последнее издание: П. И. Бирюков, «Биография Льва Николаевича Толстого», т. 2, Гиз, М. —П. 1923); К. В. Покровский, «Источники романа «Война и мир», в кн.: «Война и мир», сборник под ред. В. П. Обнинского и Т. И. Полнера, «Задруга», М. 1912, стр. 113—128; H. Н. Апостолов, «Материалы по истории литературной деятельности Л. Н. Толстого» — «Печать и революция», 1924, кн. 4, стр. 96— 98; H. Н. Апостолов, «Лев Толстой над страницами истории», М. 1928; С. Л. Толстой, «Мать и дед Л. Н. Толстого», «Федерация», М. 1928, стр. 29—31, 43, 64, 65; H. Н. Гусев, «Толстой в расцвете художественного гения», М. 1928, стр. 49—50; В. И. Срезневский, Комментарии к роману «Война и мир», в кн.: Л. Н. Толстой, «Полное собрание художественных произведений», т. VII, Госиздат, М. —Л. 1930, стр. 376—380; Б. М. Эйхенбаум, «Лев Толстой». Книга вторая. Шестидесятые годы, Л. —М. 1931, стр. 262—266; H. Н. Гусев, «Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1828 по 1855 год», Изд. АН СССР, М. 1954, главы 1, 2 и др. Некоторый дополнительный материал к освещению вопроса содержится в воспоминаниях Т. А. Кузминской «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне», ч. 3, изд. М. и С. Сабашниковых, М. 1926, стр. 24, 25, 39—41. и материалы этих работ повторялись другими авторами.

С наибольшей долей вероятности можно говорить, что ближайшие предки Толстого, жившие в эпоху 1805—1812 гг., подсказали образы Болконских и стариков Ростовых. Характерные черты деда Толстого по матери, Николая Сергеевича Волконского (1753—1821), «умного, гордого и даровитого человека»,437 Л. Н. Толстой, «Воспоминания» — т. 34, стр. 351. Цитируемые здесь и далее «Воспоминания» Толстого содержат характеристики его предков и являются основным материалом, подтверждающим достоверность прообразов Болконских и Ростовых. и многие детали его жизни использованы для старого князя Болконского. Мать Толстого, Марья Николаевна Волконская (1790—1830), оставшаяся двух лет после смерти своей матери и жившая частью в Москве, частью в деревне с отцом, который занимался ее воспитанием, дала жизненный материал для образа княжны Марьи. В наброске начала «Три поры» Толстой указал даже точный ее возраст в 1811 г. — 21 год. Взаимоотношения с отцом, уклад их жизни также отразились в «Войне и мире». Частично в облик княжны Марьи внесены отдельные черты характера, главным образом религиозность, тетки Толстого Александры Ильиничны Остен-Сакен (1797—1841), характеристика которой имеется в тех же «Воспоминаниях» Толстого. В образе компаньонки княжны Марьи m-lle Bourienne выведена компаньонка матери Толстого француженка Louise Henissienne, с которой М. Н. Волконская была дружна. Для описания быта Болконских Толстой воспользовался, как свидетельствует старший сын его C. Л. Толстой, рассказами В. А. Волконской, двоюродной сестры его матери, племянницы князя Н. С. Волконского.

В образе старого графа Ростова Толстой воплотил некоторые черты своего деда по отцу. Граф Илья Андреевич Толстой (1757—1820), человек, по описанию Толстого, «ограниченный, очень мягкий, веселый и не только щедрый, но бестолково-мотоватый, а главное доверчивый», — это, пожалуй точный прототип старого графа Ростова. Жена его, бабка Толстого, Пелагея Николаевна Толстая (1762—1838), «недалекая, малообразованная, очень избалованная», отражена в образе графини Ростовой. По свидетельству Т. А. Кузминской, некоторыми чертами графиня Ростова напоминала Л. А. Берс, мать Софьи Андреевны Толстой. Отдельные черты отца Толстого, Николая Ильича Толстого (1795—1837), участника Отечественной войны 1812 г., отражены в образе Николая Ростова.

В отличие от названных персонажей прототипами дочерей графа Ростова, Наташи и Веры, послужили не люди, жившие в эпоху войны 1812 г., а современники Толстого, его помощники в переписке «Войны и мира», — сестры Софьи Андреевны, да и она сама. 11 ноября 1862 г. С. А. Толстая писала сестрам: «Девы, скажу вам по секрету, прошу не говорить, Левочка, может быть, нас опишет, когда ему будет 50 лет». Вряд ли это сообщение можно в какой-нибудь мере связать именно с замыслом «Войны и мира», но оно свидетельствует о том, что в сестрах Берс Толстой чувствовал нужный ему материал для художественного претворения и что, начав вскоре большое произведение, он воспользовался им.

Относительно образа Наташи Ростовой Толстой говорил: «Я взял Таню, перетолок ее с Соней, и вышла Наташа».438 П. И. Бирюков, «Лев Николаевич Толстой. Биография», т. II, М. 1908, стр. 32. Однако черты характера Наташи значительно больше, нежели с С. А. Толстой, сближают ее с Т. А. Берс. В Дневнике Толстой записал 15 января 1863 г.: «Таня — прелесть наивности, эгоизма и чутья».439 Т. 48, стр. 50. Позднее он писал о ней же, как о «милой, беснующейся, энергической»440 Письмо к Т. А. Берс от 1—3 января 1864 г. — т. 61, стр. 31. натуре. Эти определения совпадают с намеченной в первоначальном конспекте характеристикой Наташи.441 См. т. 13, стр. 13, 18 и 19. Внешность Наташи, в представлении Толстого, также совпадала с внешностью Т. А. Берс. Об этом он писал М. С. Башилову в связи с рисунком к первой части романа. «В поцелуе — нельзя ли Наташе придать тип Танички Берс? Ее есть 13-летний портрет... Я чувствую, что бессовестно говорить вам теперь о типе Наташи, когда у вас уже сделан прелестный рисунок; но само собой разумеется, что вы можете оставить мои слова без внимания. Но я уверен, что вы, как художник, посмотрев Танин дагерротип 12-ти лег, потом ее карточку в белой рубашке 16-ти лет и потом ее большой портрет прошлого года, не упустите воспользоваться этим типом и его переходами, особенно близко подходящими к моему типу».442 Письмо к М. С. Башилову от 8 декабря 1866 г. — т. 61, стр. 152 и 153. Для описания Наташи-матери в эпилоге романа послужила Толстому его молодая жена, к моменту окончания романа — мать нескольких детей.

В образе Веры Ростовой имеются сходные черты с Елизаветой Андреевной Берс, причем в конспекте Вера даже названа Лизой. Некоторые внешние черты (но не духовный облик) и отчасти судьба воспитательницы Толстого Татьяны Александровны Ергольской (1792—1874) использованы в образе Сони; отношения Т. А. Ергольской с отцом Толстого частично отражены в отношениях Сони с Николаем Ростовым. Для образа Бориса Друбецкого использованы некоторые черты М. Д. Поливанова, товарища Александра Андреевича Берса, брата С. А. Толстой, а также черты ее двоюродного брата А. М. Кузминского, за которого впоследствии вышла замуж Т. А. Берс. Эпизод Наташи с Анатолем построен на действительном случае из жизни Т. А. Берс и Анатолия Львовича Шостак; об этом подробно рассказывает Т. А. Кузминская в своих воспоминаниях.

Марья Дмитриевна Ахросимова как по внешнему облику, так и по манерам и многим деталям жизни сильно сближается с Анастасией Дмитриевной Офросимовой (1753—1826), описанной в «Дневнике студента» С. П. Жихарева,443 См. ниже, стр. 142, а также последнее издание: С. П. Жихарев, «Записки современника», «Academia», М. — Л. 1934, т. I, стр. 92, 187, 451 и 452. служившем Толстому источником романа. Надо учесть также письмо Т. А. Берс к М. А. Поливанову, написанное в 1865 г., непосредственно после чтения первой части романа у Перфильевых. Там имеется свидетельство, что М. Д. Ахросимова напомнила слушателям Анастасию Сергеевну Перфильеву и Марию Аполлоновну Волкову (1786—1859).444 См. указанные воспоминания Т. А. Кузминской, ч. 3, стр. 25. В образе Денисова отражены некоторые черты Д. В. Давыдова. Для образа Долохова использованы черты партизана Отечественной войны 1812 г. А. С. Фигнера, а также двоюродного дяди Толстого гр. Федора Ивановича Толстого, характеристика которого содержится в упомянутых «Воспоминаниях» Толстого. Как свидетельствует автор статьи о «Войне и мире» в «Русском инвалиде» (1902, № 1), в образе капитана Тушина выведен штабс-капитан Яков Иванович Судаков, «состоящий в списках пятой батареи 10-й артиллерийской бригады, именовавшейся в 1805 г. легкой ротой вакантной четвертого артиллерийского полка».

При создании образа «маленькой княгини» Лизы Болконской использованы черты княгини Луизы Ивановны Волконской, рожд. Трузсон (1825—1890), жены троюродного брата Толстого. После опубликования в «Русском вестнике» первой части романа Л. И. Волконская обратилась к Толстому с вопросом, кто послужил прототипом князя Андрея.445 Письмо кн. Л. И. Волконской к Толстому не сохранилось. Толстой ответил ей 3 мая 1865 г. Прежде чем рассказать о том, как в процессе работы над произведением создавался образ князя Андрея, Толстой писал: «... спешу сделать для вас невозможное, т. е. ответить на ваш вопрос. Андрей Болконский — никто, как и всякое лицо романиста, а не писателя личностей или мемуаров. Я бы стыдился печататься, ежели бы весь мой труд состоял в том, чтобы списать портрет, разузнать, запомнить».446 Т. 61, стр. 80. Это же повторил Толстой в беседе с Г. А. Русановым много лет спустя.

Итак, многие из «полувымышленных» действующих лиц романа имеют реальную основу. Одни больше, другие меньше напоминают свой прообраз, в некоторых объединены черты нескольких людей. Прототипы, конечно, не связывали художественной фантазии писателя, он был совершенно свободен как в комбинации основных черт, так и в описании жизни, действий и поступков своих героев.

Создавая образы исторических деятелей, Толстой стремился «представить историческое лицо во всей сложности отношений ко всем сторонам жизни», так как считал, что «художник не исполнит своего дела, представляя лицо всегда в его значении историческом». Толстой писал, что «для художника, в смысле соответственности этого лица всем сторонам жизни, не может и не должно быть героев, а должны быть люди».447 Т. 16, стр. 9 и 10.

Так Толстой определил различие задачи историка и художника, а также неизбежность разногласий между ними в описании исторических событий и лиц. В то же время, по мнению Толстого, при различии целей, художник обязан следовать правде истории, «художник не должен забывать, что представление об исторических лицах и событиях, составившееся в народе, основано не на фантазии, а на исторических документах, насколько могли их сгруппировать историки; а потому, иначе понимая и представляя эти лица и события, художник должен руководствоваться, как и историк, историческими материалами. Везде, где в моем романе говорят и действуют исторические лица, я не выдумывал, а пользовался материалами, из которых у меня во время моей работы образовалась целая библиотека книг».448 Т. 16, стр. 13. Такова программа, по которой работал Толстой над описанием исторических лиц и событий.

Само собой разумеется, что не фотографически воссоздавал Толстой исторических деятелей. Он отбирал исторически верные характерные черты как внешнего облика, так и личности во всех ее многообразных проявлениях, и, строго сохраняя точность этих черт, создавал образы исторических деятелей под определенным углом зрения, и в этом отразилось отношение автора к выведенным им лицам.

Тем же методом Толстой пользовался при описании исторических событий. Он заимствовал из исторических источников не только основные факты, но места и даты действия, сведения о количестве войск, планы расположения войск, точные названия полков, участвовавших в сражениях, распоряжения военачальников, приказы главнокомандующих, диспозиции боев, документы — во всем этом Толстой совершенно точен и верен действительности. Но точка зрения на исторические события, оценка исторических деятелей принадлежат лично Толстому.

Из русских работ в распоряжении Толстого были исторические сочинения о наполеоновских войнах, главным образом историков дворянско-буржуазного направления, таких, как, в первую очередь, М. Богданович. Этот историк, пользуясь в основном иностранными источниками, подражая им в оценке всех исторических событий и, главное, в оценке роли Кутузова, извратил и принизил роль гениального русского народного полководца. Толстому с самого начала была ясна порочность работы Богдановича и других историков. Из иностранных источников основным было многотомное исследование Тьера, написанное в духе крайнего прославления Наполеона, а также работы других иностранных авторов, которые усматривали причину поражения Наполеона в 1812 г. не в храбрости и героизме русского народа и войска, отстаивавших свою независимость, а в таких «факторах», как холод или московский пожар. Эту точку зрения отстаивали и некоторые официальные русские историографы.

Резко критическое отношение Толстого к подобного рода историческим книгам проявилось с первых же шагов в его работе над романом. Начиная с первых набросков романа и кончая второй частью эпилога, на протяжении всего многолетнего труда Толстой страстно полемизировал с историками, книги которых он в ту пору пристально изучал, из которых заимствовал фактические сведения. Наибольшей критике подверглись исследования Богдановича и Тьера, затем Бернгарди и др. В черновых вариантах романа прямой полемики автора с историками значительно больше и сама полемика острее и резче, нежели в законченной редакции, где она отчасти завуалирована, отчасти вложена в уста и мысли действующих лиц.

В яснополянской библиотеке сохранилось 46 названий книг и журналов, которыми пользовался Толстой на протяжении всей семилетней работы. Большая часть из них содержит многочисленные пометы и записи Толстого. В конспективных записях к эпилогу Толстой назвал ряд исторических источников романа, дав им краткую оценку. Названы: Михайловский-Данилевский, Тьер и Бернгарди, Богданович, о котором «нечего говорить», и Давыдов, который «первый дал тон правды».449 См. т. 15, стр. 240. Перечислены в этом наброске не все книги, использованные в романе. В черновых рукописях романа содержатся многочисленные пометы, указывающие переписчику источник, из которого надлежало переписать те или иные фактические цифры, даты, места действия, слова кого-либо из исторических лиц, чаще всего текст документа (письма, приказы, распоряжения и т. п.). Эти пометы являются самыми точными свидетельствами того, какие книги и что именно из этих книг действительно использовано Толстым. Сопоставлением помет в рукописях с пометами в книгах, хранящихся в яснополянской библиотеке, безошибочно устанавливаются основные исторические источники, из которых Толстой черпал фактический материал. Наибольшее количество ссылок в рукописях относится к работам Михайловского-Данилевского, Тьера, Богдановича (главным образом, к примечаниям, в которых Богданович приводил много документов) и Ласказа. Имеются ссылки на работы Ланжерона и Жозефа де Мэстра. Кроме помет на рукописях, большим подспорьем для установления действительных источников являются дневники и письма Толстого, в которых он по разным поводам называл использованные им материалы, иногда указывая, что именно заимствовано из той или иной книги.450 См. т. 61, письма №№ 42, 44, 65, 85, 151, 171, 222, 244, 251, 252, 268, 278, 280 Изучая время действия романа, Толстой читал газеты и журналы того времени и черпал из них материал не только для описания исторических событий, но и для характеристики людей того времени и их интересов. Быть может, напечатанная в журнале «Вестник Европы» за 1804 г. (июль, № 14) статья: «Гердер. Человек сотворен для ожидания бессмертия» подсказала Толстому мысль ввести в роман накануне Шенграбенского сражения беседу офицеров Тушина, Белкина и князя Андрея о бессмертии, и именно об этой прочитанной в прошлогоднем номере журнала статье. В той же беседе Белкин упоминает Дюшессу д’Озамбри и кавалера Фериоль, а это действующие лица повести Жанлис «Добродушный», напечатанной в том же журнале (1804, февраль и март). Журнал, который читали офицеры, назван в романе «Европейский вестник».451 См. т. 13, стр. 366—369, вар. № 35; стр. 408—409, вар. № 45.

Большое место среди источников романа занимали еще не опубликованные к тому времени документы, которые Толстой получал от частных лиц и из архивов. Это упоминавшиеся выше письма М. А. Волковой к В. И. Ланской, письма генерала Ф. П. Уварова, а также различные документы из архива дворцового ведомства и собрания рукописей Румянцевского музея, в которых Толстой работал, собирая материалы к роману.

Не раз упоминаются Толстым его беседы с людьми, помнящими эпоху 1805—1812 гг. Рассказы участников и современников бесспорно служили немалым источником романа. Любопытен такой случай, записанный в воспоминаниях Н. П. Петерсона. Толстой заказал в Чертковской библиотеке печатные материалы о казни Верещагина, а затем отказался от них, так как встретил какого-то старика, очевидца этого события, и тот ему рассказал, как это происходило.452 См. «Международный толстовский альманах», «О Толстом», М. 1909, стр. 261—262.

Анализ различных приемов использования Толстым исторического материала требует самостоятельного исследования и не входит в задачу настоящей статьи.

Мы собираем cookies для улучшения работы сайта.