ВАРИАНТЫ ИЗ РУКОПИСЕЙ «ЗАПИСОК МАРКЕРА».

* № 1 (I ред.).

177 Абзац редактора. а все знай шары вынимаешь: 9 и ничего, 12 и 3, 24 и 3. — Привычка: другой раз насилу ноги передвигаешь, в голове как молотом стучит, а все считаешь. Ошибись только, особенно коли антересная партия идет, так того и гляди, морду разобьют. — Уж пуще всего меня адъютант большой донимают: играют до 2 часов, с князем с этим, денег в лузу не кладут, и уж знаю, что ни у того, ни у другого нет ни гроша, а все фарсят: «Идет угол от 25?» — «Идет». Все ведь только для тону, а ты зевни только или не скоро шара поставь, так тоже наровит в морду заехать. — Только вот я себе с машинкой круг бильярда похаживаю, гляжу новый барин какой то пришел и сел себе на диванчик.

* № 2 (I ред).

Уж я посмотрел, как раз они подле бильярдной комнату взяли да туда мамзель привезли — Эстерва, так звали ее. Ведь что же это за Эстерва была, прямо что Эстерва! Худая, носастая, пьяная. И что только в ней господа находили. Ведь через неё сколько прошло: Тулупов, Б. Овчинников, К Князь Сургучин. Из-за неё, чисто из-за неё все промотали, из П Петербурга бежали от долгов. — Что француженка она что ли, за то ей такая честь была, — да мало ли их у нас не емши пропадают, или что на киятре играла, Бог их знает. Или что может из того так на нее зарились, что уж раз в честь попала, стала *** не в 178 В подлиннике: по шелках, так в бархатах ходить, в каретах ездить, ну и лестно, что *** она , мыл, у меня на содержании — слава пойдет. А я бы, наше дело холопское, так и полтины серебра за нее и то бы от нужды дал. — Известно, господа чего не делают, уж одно слово: господа! Вот привезли мамзель эту, пошли кутить, тут и бильярдную отперли, мамзель стала на бильярде играть, потом влезла на него и пошла плясать; так ведь какие колены выделывает, что и смотреть гадко, да и смешно больно. К Козельский около ней так вот и юлит, так и юлит. Как уехала она, уж он один ходил, ходил по комнатам и все что-то бормочет по французски и руками так делает. — Приехал к князь , он ее провожал. Ст Стариков приехал, пошли толковать. При мне К Козельский сказал, что он никогда женщин не *** имел .

* № 3 (I ред.).

Так тут бильярд и загадил. Уж на другой день за сукно 80 р. заплатил. — Так вот с этого раза и стал он мамзелями заниматься. И Эстерву с к князем как то сообща содержали; уж Бог их знает, какие у них рассчеты были, только все вместе езжали. Уж сказано: господа чего не выдумают.

* № 4 (I ред.).

Бог дал мне имя.179 богатство, молодость, ум. Я не могу гордиться своим именем, которое носили прежде люди стоявшие высоко в мнении всех благородных людей; я затаскал его по трактирам и дурным домам. Ведь нет возможности заставить забыть Петрушку, что я играл с ним на деньги, просил его играть, когда у меня уж небыло денег, и что остался ему должен. Ватяков никогда не забуде забудет , что я просил его бить мои карты, когда не мог платить уже, что он сказал мне: вы не деликатны, что я просил его тщетно играть на мои сани. Адорев никогда не забудет, что он сказал мне: несносный мальчишка! Что К Князь Калтыков не поклонился мне в гостиной своей тетки. Амалия, Эсмеральда, о ужасные воспоминания, — никогда не забудут, что я целовал их? — Пускай они забудут, они умрут, но все я не забуду. Б Боже , прости меня, я часто желаю, чтобы все они умерли, и тогда бы я мог начать другую жизнь.

Бог дал мне богатство, вверил мне существов существование 2000 людей. Что я сделал? я раззорил их. Я передал их Селезневу (1 неразобр.). И это сделал я, который отроком так хорошо понимал священную обязанность помещика.

Бог дал мне теплуюдушу, полную благородных чувств.

Набеленая толстая Эсмеральда имела цвет моей невинности. Уже я с трудом нахожу в своей душе благородное чувство. У меня есть сестра, братья, тетка, и все любят со мной180 В подлиннике: меня видаться иногда. Вспоминал я раз в два года о их существовании; да, и теперь я не могу думать о них, я так далек.

Бог дал мне ум. Я сказал несколько остроумных слов, заставивших смеяться Эстерка, а Б Боже м мой , где эти мысли о Тебе, о В[ечности[?]], о б будущей ж жизни , которые так живо и с такой силой бывало наполняли мою душу и возносили к Тебе. — Но как я был хорош, когда я был молод. Когда я подумаю о той неизмеримой пропасти, которая отделяет меня от того, что я был бы, ежели бы пошел по дороге, которую открыл мой невинный свежий ум и детское чувство. Все это181 Вписано, но с дальнейшим не согласуется: говорил я себе несколько раз и все тщетно я сказал себе 2 месяца тому назад после проигрыша. Тогда я верил в перемену.182 я б в деревне Я сказал себе: все, что есть у меня силы воли, я употреблю, чтобы выйдти из этой пагубной коллеи и я употребил все, что было во мне воли. Я сказал себе, что я убью себя, ежели не выйду из этой коллеи. — И я не мог. Зачем не дал мне Бог воли, зачем дал он мне чувство и разум? Я убью себя.

Боже мой, и отчего я убиваю себя? Я не сделал преступления, я не обезчещен. Но ежели бы что-нибудь тяжелое лежало на моей душе, мне было бы легче. Было бы величие в моем отчаянии и поступке. Но я опутан грязной сетью, из которой я не могу выпутаться и к которой не могу привыкнуть. Хуже то, что я знаю, я все буду падать, я испытал это. Ежели бы я был тайной преступник, раскаяние искупило бы меня, ежели бы я был явной преступник, наказание искупило бы его. Ежели бы я был несчастен, я бы мог роптать.183 Не зачеркнуто по ошибке: Ежели бы я был Ежели бы я был обезчещен, я бы мог восстановить свою честь, или подняться выше понятия светской чести и презирать. Но я опутан, я падаю и чувствую свое падение. И нет мне спасения. Моральные страдания, которые я испытываю, хуже всего, что может вообразить человек. Ежели я стараюсь забыться, то после забытья раскаяние еще сильнее и жезче; ежели я стараюсь опомниться, то я чувствую кроме раскаяния невыносимый страх оставаться с собой наедине *** что еще тяжеле раскаяния. В физической боли есть моменты облегчения; здесь нет минуты, где я *** бы потерял сознание своей погибели. Душа моя погибла, во мне осталось одно воспоминание о ней. — Всякая перемена была бы благо, — другой нет, кроме смерти. Ежели бы душа моя без посредства тела могла уничтожить себя, я 1000 раз уже уничтожился бы. — Но тело подло. Оно боится, оно торжествует в погибели души и не хочет потерять этого наслаждения, но душа возьмет свое.

И что погубило меня? Была ли во мне какая-нибудь страсть, которая бы извинила меня, которая бы оставила во мне сильное воспоминание? Нет ничего. В чем мои воспоминания? туз, жолтый в середний, мел, папиросы, красные, сѣрень серенькия , радужные бумажки, женщины, отвратительные женщины во всей их сладострастной гадости. Да, это самое тяжелое воспоминание. Никакой потерянной части души я не жалею так, как любви, к которой я так способен. Боже мой, любил ли хоть один ч человек кого-нибудь так, как я любил, когда еще не знал женщин. —

Я думал, что близость смерти освежает, возвышает душу; 1/4 часа меня не будет, и ничего, я также вижу, также слышу, также думаю. Та же странная непоследовательность, шаткость и легкость в мыслях, которая так противоположна тому единству ясности, к какое может только воображать человек. Я сейчас за 5 м минут до смерти, потому что, как пробьет 8, я убью себя, так я сейчас пишу, думая вместе о том, что ожидает меня там, думаю о том, что Петрушке скучно, что никто не играет нынче. Непостижимое созданье человек, но для кого он непостижимо странен? Для самого ли себя? Стало быть я понимаю себя, понимаю что-нибудь выше себя, в сравнении с чем я непостижим и странен. Вот оно доказательство бессмертия. Кто то вошел, я бы желал, чтобы это был Велтыков, ему будет больно смотреть на мой труп. Виноват ли я? Я дурен и старался быть хорошим, но не мог, не мог ни быть хорошим, и еще меньше мог жить и знать, что я дурной. Я — бы умер все равно от самого же себя, от моральных страданий. И теперь у меня седые волосы и чахотка. Отчего же было бы не грешно убить себя моральными страданиями, a грешно убить пулей. —

Я слыхал и читал, что самоубийцы со страхом ожидают решительной минуты. Я — напротив: я хладнокровно обдумываю, боюсь только ошибиться: не найти в будущей жизни того, что я ожидаю. Но лучшее, что я могу ожидать, это чтобы за гробом не было меня, чтобы я мог убить свою душу.

* № 5 (II ред.).

Мне сказали, что смешно жить монахом, я отдал цвет своей души — невинность — развратной женщине. Я целовал ее и её руки. Меня оскорбили, я вызвал на дуэль. Мне сказали, что у меня нет совести, что я хочу красть, но это не стоило того, чтобы сердиться. Человек, который сказал мне это, сам был подлец; стало-быть это ничего, тем более, что он сказал мне: виноват. — Мне мало было этого: — я думал, что я вполне удовлетворил требованиям благородства, что это забудется. (Как будто унижение, подлость, зло забывается когда-нибудь. Ежели бы умерла та продажная женщина, которую я целовал, люди, которые оскорбили меня и видели мое унижение, — я часто желал этого — разве оскорбленное чувство умрет когда нибудь? Разве мало этого постоянно грызущего червя, чтобы желать уничтожиться, исчезнуть, пропасть.) — Мне мало было всего этого — я продолжал жить, находил удовольствие в жизни.

Я дошел до того, что маркер оскорбил меня, и я унижался перед ним. Тогда только я опомнился на минуту и увидал возможность другой жизни, исход из грязной ямы, в которой я жил и искал счастья. —

Меня не остановила гибель лучшего чувства души, любви, которую я растратил на развратную женщину, а грубость маркера. Доказательство, что нет уж во мне ничего благородного, остались подлость, тщеславие. ―

* № 6 (II ред.).

Мне остается пять минут до смерти, и вопросы о том, будет ли жизнь за гробом или нет и — сыграть ли мне еще партию с Петрушкой? — с одинаковою силою представляются моему уму... Непостижимое, неестественное создание — человек!.............

Кто сказал, что самоубийство неестественный и противозаконный поступок? Сознание моей погибели и моральные страдания, все равно, только дольше, убили бы меня. Отчего же не дурно убить себя моральными страданиями, а дурно убить пулей? Разве не все равно, и разве не могли моральные страдания дойдти до такой степени, что я не мог не убить себя.

Во всяком страдании есть моменты облегчения; тут я никогда не терял сознания своей погибели. — Я страдаю безъостановочно, невыносимо. Ежели бы душа могла без посредства тела уничтожить себя, я давно не существовал бы уже.

Я не чувствую ни малейшего страха смерти, я боюсь только ошибиться, боюсь найти будущую жизнь с воспоминаниями и раскаянием. — Ежели бы я знал, что вместе с телом, я убиваю совсем, навсегда свою душу, рука бы моя не дрогнула. —

* № 7.

Когда я опомнился после тяжелой минуты унижения, я пробовал опять ездить в свет, куда меня принимали еще. И никогда не забуду тяжелого и вместе отрадного впечатления, которое произвел на меня его ошибочный взгляд на мое положение. Княгиня Ртищева сказала мне: тебя надо представить Графине В..... ты непременно будешь от нее без ума. И, надеюсь, она будет этому очень рада иметь лишнего угодника такого как ты, a ведь ничто так не формирует молодёжь... Князь Воротынцов спросил у меня, как вещь самую обыкновенную, хочу ли я быть представленным ко двору? — Они верно не могли вообразить, что человек, с которым они говорили, существо уже сошедшее до последних степеней низости, что для него больно и дико слушать такие речи; однако их слова подняли меня в собственном мнении. И что-ж? сколько я не старался удержаться на этой высоте, я снова спускался в грязную сферу, которая одна была уже моей сферой, в которой мне было покойно, легко и свободно.

Я пробовал перечитывать то, что прежде давало какое-то сотрясение моей душе и вызывало благородные мысли; я только плакал над самим собой, над воспоминанием о всем том, что я потерял. — Я пробовал распределение дня, как делывал в старину; но ничто не занимало меня, и определения воли, основанные на воспоминаниях, а не на наклонностях, были бессильны. — Я пробовал снова вести франклиновский журнал пороков и каждый вечер рассматривать свои поступки и объяснять себе причины тех, которые были дурны. «Тщеславие, лен, тщеславие».