* II.
ОТРЫВОК ДНЕВНИКА 1857 ГОДА.
[Путевые записки по Швейцарии.]

15/27 Мая. Нынче утром уезжали мои соотечественники и сожители в Кларанском пансионе Кетерера. Я давно уже сбирался идти пешком по Швейцарии, и кроме того мне слишком бы грустно было оставаться одному в этом милом Кларане, в котором я нашел таких дорогих друзей; я решился пуститься в путь нынче же, проводив их.

С утра в 3-х наших квартирах происходила возня укладки. — Впрочем, наши хозяева поняли нас русских и, несмотря на то, что мы все хвастались друг перед другом своей практичностью, укладывали за нас трудолюбивые муравьи Кетереры.

Долго я пытался достигнуть акуратности немецкой, но теперь уж махнул рукой, утешая себя тем, что ежели у меня и пропадают и пачкаются и мнутся вещи больше, чем у Пруского Генерала, который укладывался два дня не переставая, за то уж и никому так равнодушно не обойтись без пропащей вещи и не носить испачканного или измятого платья. Это тоже русская практичность в своем роде.

В 8 часов мы все в последний раз сошлись за Кетереровским чаем, в маленьком salon91 [салоне,]

Въ концѣ чая въ salon вошла наша соотечественница, съ своими дѣтьми. Она искала квартеру. — Старшему 11-ти лѣтнему мальчику ея ужасно хотѣлось идти въ горы, а такъ какъ мнѣ всегда казалось, что ходить по Швейцаріи съ очень молодымъ мальчикомъ, для котораго «еще новы всѣ впечатлѣнья бытия», должно быть вдвое приятнее, я предложил матери отпустить его со мной. Мать согласилась, и мальчик рысью, раскрасневшись и от радости задирая ноги чуть не выше головы, побежал укладываться. —

В 10 часов мы все были в известном положении укладывающихся людей, т. е. ходили без всякого дела кругом комнаты и растерянными глазами оглядывали лежащие на полу чемоданы и стены комнат, все что-то вспоминая. В это время приехали из Montreux русские барышни с только что приехавшей из России матерью и еще с каким то господином, тоже русским; потом приехали русские из Basset, тоже нынче уезжающие. Благодарный Кетерер за подарки, которые сделал ему наш кружок, приготовил завтрак. Не было одной комнаты свободной, везде чемоданы, отворенные двери, все комнаты сделались ничьи. Гости переходили из одной в другую. Было одно время, что как будто никто не знал, кто у кого и зачем, и кто куда едет, и с кем прощаться. Я знал только то, что расстраивается наш мирный милый кружок, в котором я не видал, как прожил 2 месяца, и эти 2 месяца, я чувствовал, останутся навсегда дорогим воспоминанием моему сердцу. Это чувствовали, кажется, и все.

В 12 часов все тронулись провожать первых отъежающих, мужа с женой П Пущиных . Я надел свой ранец, взял в руки Alpenstock, alpenschtok [альпийскую палку,] 93 Цыфра 9 переправлена из 8 или наоборот.

Погода была ясная, голубой, ярко-синий Леман, с белыми и черными точками парусов и лодок, почти с трех сторон сиял перед глазами; около Женевы в дали яркого озера дрожал и темнел жаркой воздух, на противоположном берегу круто поднимались зеленые савойския горы, с белыми домиками у подошвы, — с расселиными скалы, имеющими вид громадной белой женщины в старинном костюме. На лево, отчетливо и близко над рыжими виноградниками, в темно-зеленой гуще фруктовых садов, виднелись Монтрё с своей прилепившейся на полускате грациозной церковью, Вильнев на самом берегу, с ярко блестящим на полуденном солнце железом домов, таинственное ущелье Вале с нагроможденными друг на друга горами, белый холодный Шильон над самой водой и воспетый островок, выдуманно, но все таки прекрасно торчащий против Вильнёва. Озеро чуть рябило, солнце пря прямо 94 Клочек бумаги с окончанием слова вырван.

Удивительное дело, я два месяца прожил в Clarens, но всякой раз когда я утром или особенно перед вечером, после обеда, отворял ставни окна, на которое уже зашла тень, и взглядывал на озеро и на зеленые и далью синия горы, отражавшияся в нем, красота ослепляла меня и мгновенно, с силой неожиданного действовала на меня. Тотчас же мне хотелось любить, я даже чувствовал в себе любовь к себе, и жалел о прошедшем, надеялся на будущее, и жить мне становилось радостно, хотелось жить долго-долго, и мысль о смерти получала детской поэтической ужас. Иногда даже, сидя один в тенистом садике и глядя, все глядя на эти берега и это озеро, я чувствовал, как будто физическое впечатление, как красота через глаза вливалась мне в душу.

Подойдя к Верне, маленькой деревушке, где пристает параход, мы нашли на лавочках под высокими раинами, как всегда и везде в Швейцарии, семейство чистоплотных Англичан, пастора в белом галстуке, старуху с корзинкой и 2 молодых швейцарок в шляпках, с багровым румянцом и певучими голосками. Все дожидались парохода. Я не умею говорить перед прощаньем с людьми, которых я люблю. Сказать, что я их люблю, — совестно, отчего я этого не сказал прежде? говорить о пустяках тоже совестно.95 и не хочется. 96 что дамы закричали. 97 сизоворонка. нас и в чужой незнакомой среде людей, которые их окружали.

Там тоже махали другие платками и совсем не нам, а краснощекой швейцарке, которая, необращая на нас никакого внимания, тоже махала батистовым платком. На суше, у поворота в Монтрё, я простился еще с дорогими друзьями и с уже менее мне близкими людьми пошел в гору в Монтрё за своим молодым спутником. Наш милый кружок98 Слова: Наш милый кружок — вписаны между строк, вместо зачеркнутого: унисон.

Вместе с земляками в два часа мы пошли обедать в пансион Вотье. Несмотря на самые разнообразные личности, соединяющияся в пансионах, ничто не может быть однообразнее вообще пансиона. —

Мы вошли в низкую длинную комнату с длинным накрытым столом. На верхнем конце сидел тот самый седой чистовыбритый англичанин, который бывает везде, потом еще несколько островитян мужского и женского пола, потом скромные, пытающиеся быть общительными немцы и развязные русские и молчаливые неизвестные. За столом служили румяные миловидные швейцарки, с длинными костлявыми руками, и M-me Votier в черном чепце, с протестантской кроткой улыбочкой, нагибаясь спрашивала, что кому будет угодно. Те же как и во всех пансионах 5 кушаний с повторениями, и теже разговоры на английском, немецком и ломанном французском языках, о прогулках, о дорогах, о гостинницах. — В начале весны обитатели пансионов еще дичатся друг с другом, в середине лета сближаются и под конец делаются врагами; тот шумел прошлую ночь и не давал спать, тот прежде берет кушанье, тот не ответил на поклон. Особенно немки по своей обидчивости, и Англичане по своей важности бывают зачинщиками раздоров...

В 499 Цыфра 4 переправлена из 3. 100 Мешок все101 шире и

уже и уже, и вместе с тем блестящее и картиннее, открывался перед нами, и заботы о том, чтобы Саша (мой спутник) не мучался бы напрасно, подпрыгивая по ступенькам и не оборвался бы под 10 и кое где 20-ти аршинную стену виноградника, развлекали меня, и пройдя с полчаса, я уже начинал забывать об усталости. — Уж мальчик мне был чрезвычайно полезен одним тем, что избавлял меня от мысли о себе и тем самым придавал мне силы, веселости и моральной гармоничности, ежели можно так выразиться.

Я убежден, что в человека вложена бесконечная не только моральная, но даже физическая бесконечная сила, но вместе с тем на эту силу положен ужасный тормаз — любовь к себе или скорее память о себе, которая производит бессилие. Но как только человек вырвется из этого тормаза, он получает всемогущество. Хотелось бы мне сказать, что лучшее средство вырваться есть любовь к другим, но к несчастью это было бы несправедливо. Всемогущество есть бессознательность, бессилие — память о себе. Спасаться от этой памяти о себе можно посредством любви к другим, посредством сна, пьянства, труда и т. д.; но вся жизнь людей проходит в искании этого забвения. — Отчего происходит сила ясновидящих, лунатиков, горячечных или людей, находящихся под влиянием страсти? матерей, людей и животных, защищающих своих детей? Отчего вы не в состоянии произнести правильно слова, ежели вы только будете думать о том, как бы его произнести правильно? Отчего самое ужасное наказание, которое выдумали люди есть — вечное заточение? (Смерть, как наказание, выдумали не люди, они при этом слепое орудие Провиденья). Заточение, в котором человек лишается всего, что может его заставить забыть себя, и остается с вечной памятью о себе. И чем человек спасается от этой муки? Он для паука, для дырки в стене, хоть на секунду забывает себя. Правда, что лучшее, самое сообразное с общечеловеческой жизнью спасенье от памяти о себе есть спасенье посредством любви к другим; но не легко приобрести это счастье. —

................................................................................................................................................

Я намерен был через гору Jaman идти на Фрейбург. Фрибург

В Avants Avant которой заходило солнце, сочнолиственные, темнозеленые лесные, а не фруктовые, деревья закрывали нас своей тенью. На право виднелся глубокой зеленый овраг с быстрым потоком; через него торчал торчала 105 [прогулку]

Чем выше мы поднимались, тем реже встречали швейцарцов с корзинками за плечами и с певучими bonsoir Monsieur,106 [добрый вечер, мосьё,]

Вдруг нас поразил необыкновенный, счастливый, белый весенний запах. Саша побежал в лес и сорвал вишневых цветов, но они почти не пахли; с обеих сторон были видны зеленые деревья и кусты без цвета. Сладкой одуревающий запах все усиливался и усиливался. Пройдя сотню шагов, с правой стороны кусты открылись, и покатая, огромная, белозеленая долина с несколькими разбросанными на ней домиками открылась перед нами.

Саша побежал на луг рвать обеими руками белые нарцисы107 которыми он был усеян, буквально покрыт

Странная грустная вещь — всегда несогласуемое противоречие во всех стремлениях человека, но жизнь как-то странно по своему соединяет все эти стремления, и из всего этого выходит что-то такое неконченное, не то дурное, не то хорошее, грустное, жизненное. Всегда полезное противоположно прекрасному. Цивилизация исключает поэзию. — Полей с нарцизами уже остается мало, потому что скотина не любит их в сене .

Avants состоит из десятка швейцарских домиков, разбросанных у подошвы Jaman, перед началом глубокого заросшего оврага, который идет до самого Монтрё, на широкой просторной зеленой поляне, буквально усеянной нарцисами. Кругом темные дубовые и сосновые рощи, вверху скалистый зуб Жаманской, внизу открывается дом Риги, несколько шале, и уголок синего далекого озера и лощины 108 Зачеркнутое по ошибке слово: лощины должно быть восстановлено, иначе утрачивается связь с окончанием всей фразы.

Нам указали гостинницу: это скромный, еще необитаемый пансион. Швейцарка с зобом отнесла наши котомки в две чистенькия комнатки, дала кисленького вина и накрыла чай на терасе. Мальчишки стреляли в цель из арбалета, странствующий итальянец чинил посуду перед одним из домиков. Здоровые швейцарцы, с голыми по подъмышки грязными руками, укладывали вонючий сыр, другая старая старушка с зобом, сидя на бревне, вязала чулок перед домом, около которого было два чахлых кусточка розанов, вот все, что мы видели, пройдясь по деревне. Уединенно, бедно, скромно109 Слово: скромно залито чернилами и читается предположительно.

Саша побегал по деревне, завел знакомство с Итальянцом, узнал, сколько у него детей и хорошо ли жить в Милане, придержал пальцом фонтан около дома и запывшись запыхавшись вернулся на терасу. Мы напились чаю и разошлись в свои комнатки. Я сел было писать, но вспомнив о друзьях, с которыми расстался, мне стало так грустно, что я бросил и из окна перелез на терасу. — Все уже было черно кругом, месяц светил на просторную поляну, потоки, ненарушаемые дневным шумом, равномерно гудели в глуби оврага, белый запах нарцизов одуревающе был разлит в воздухе, сосны и скалы отчетливо рисовались на светлом месячном горизонте.

Хозяйка мне сказала, что поля с нарцизами скверные луга для скотины110 Следующее слово залито чернилами и не поддается прочтению. 1 неразобр.] переводят. Неужели такой закон природы, что полезное противоречит прекрасному, цивилизация поэзии? — пришло мне в голову. — Зачем же эта путаница? Зачем несогласуемые противоречия во всех стремлениях человека? — думал я, чувствуя в тоже время какое то сладкое чувство красоты, наполнявшее мне душу. И в себе я чувствовал противоречие. Впрочем все эти кажущиеся несогласуемыми стремления жизнь как то странно по своему соединяет их. И из всего этого выходит что-то такое неконченное, не то дурное, не то хорошее, за которое человек сам не знает благодарить или жаловаться. Видно покаместа так надобно. —

В молодости я решал и выбирал между двумя противоречиями; теперь я довольствуюсь гармоническим колебанием111 колебанием вписано между строк вместо зачеркнутого: сомнением 112 наслаждения — вписано между строк, вместо зачеркнутого: радости. 113 Далее я никогда не мог идти.

Я опять перелез в окно и скоро спокойно заснул в своей маленькой чистенькой комнатке, в которую до половины пола проникали лучи месяца.

16/28 Мая. Я проснулся в 4. В окно уже виднелся бледный свет утра. Башмаки мои не были принесены, дверь заперта снаружи, я отворил окно, перелез в него на терасу.

Свежий воздух охватил меня и дрожь пробежала по телу. Потоки также как и вчера уединенно и равномерно шумели внизу темного сырого оврага, над голубым озером далеко тянулись туманные белые тучки, жаманской скалистой зуб на верху с снегом, прилепившимся к нему, отчетливо виднелся на золотисто голубом горизонте, разбросанные по горам шале казались ближе, на траве и по дороге серебрилась морозная роса. Где то недалеко уж звонили бубенчиками пасущиеся коровы. — Я постучался к хозяйке. Костлявая с длинными руками девушка отворила мне дверь, из которой пахнуло спаньем, и дала башмаки и платье. Я разбудил Сашу, он укусил себя за мизинец, чтобы совсем проснуться, и через ¼ часа мы были готовы, заплатили хозяйке что то 4 франка за постели, чай и вино и пустились в дорогу. — Широкая вытесанная дорога извиваясь шла в гору. — С права и с лева все глуше и мрачнее становился еловый и сосновый лес. Кое где попадались как бы болотца с бледной растительностью, от недавно стаявшего снега, попадались изгороди, отделявшия одну горную пастьбу от другой, и небольшия полянки на полугорьях, на которых, позванивая подвешанными под горло бубенчиками, паслись некрупные, но сбитые, красивые швейцарския коровы и грациозные козочки. Даже повернувшись назад не было видно веселого блестящаго озера, все было серьезно, уныло, но не мрачно и мягко.114 Последняя фраза читалась первоначально: почти мрачно, но и мягко.

С полчаса от Avants мы подошли к загородке с затворенными воротами. Опять большая поляна над оврагом и на поляне длинный шале, в котором делают сыр, с фонтаном и колодой. Проходя мимо шале, мы услыхали в нем звонки и топот копыт поварачивающихся коров и голоса.

— Здраствуйте, кто там? — спросил я, перегнувшись через запоры в темные конюшни.

— Jae! — откликнулся оттуда заспанный грубый голос, — qui est là?115 [Кто там?]

— Иностранцы. Нет ли молока? — спросили мы. —

К нам вышел116 худощавый, здоровый 117 [местном наречии] 118 [вот вам,]

— Ну чтò, хотите? — сказал я Саше, предлагая ему деревянное орудие и указывая на желтоватое с синим [молоко], все усыпанное сверху плавающим сором. —

Саша расхохотался только, мы напились воды и пошли дальше.

— И он думает, что это пить можно. Хорошо угощение! — говорил Саша, подсмеиваясь над швейцарским сырником. —

У детей, как и у простолюдинов, есть одинаковое счастливое свойство насмешливости над привычками и обычаями, которые не похожи на ихние. Сколько раз я видал, как наши солдаты помирали со смеху над Французами, от того что они не понимали по русски, и над татарами, которые снимали башмаки, входя в комнату. И Саша никак не мог понять, что ему в горной сырне не подается молоко, как в пансионе Вотье, и помирал со смеху над этим. — Больше уже до самой вершины Jaman Jeaman. маленькую козочку за рога и съ хохотомъ любовался ворочаньемъ ея коротенькаго черненькаго хвостика. — Ну еще, вотъ такъ, ну еще, — приговаривалъ онъ. —

Правду мне говорили, что чем выше идешь в горы, тем легче идти; мы шли уж с час и оба не чувствовали ни тяжести мешков, ни усталости. Хотя мы еще не видели солнца, по оно через нас, задевая несколько утесов и сосен на горизонте, бросало свои лучи на возвышенье напротив; потоки все слышны были внизу, около нас только сочилась снеговая вода, и на поворотах дороги мы снова стали видеть озеро и Вале на ужасной глубине под нами. Низ Савойских гор был совершенно синий как озеро, только темнее его, верх, освещенный солнцем, совершенно бело-розовый. Снеговых снеговые

Это было что-то красивое, даже необыкновенно красивое, но это не природа, а121 декорация

Внизу — крутой шумный поток по камням, через который переброшен мостик из нетесанных елей; с нашей стороны между черными, все густеющими книзу елями, вьется вниз каменистая дорога и по другой стороне, по каменистому уступистому косогору поднимается вверх. — По крутому течению все гуще и гуще ели; кое где повырваны и переброшены на камни красные стволы, и корни виднеются на серебристой пене, и рядом с пеной симметрическая верхушка другой сосны, растущей в обрыве; и к низу все гуще и гуще, круче и круче идет поток, перемешиваясь с темнозелеными верхушками и, наконец, на самом низу его закрывает от глаз облако, кое где прорванное кажущимися совершенно черными ветвями сосен.

Перейдя мостик, Dent de Jaman dent du Jeaman что надо не верить первому моменту усталости, я, ели-ели передвигая ногу за ногу, все шел вперед по зигзагам дороги, которая поднималась по редкому бору.

Солнце123 уже 124 и ударяло прямо окрашивая красные стволы сосен часто несносно ударяло в лицо. Кроме того наверху становилось 125 Со слов: Везде пусто кончая: грязнее — вписано между строк, вместо вычеркнутой фразы. См. предыдущее примечание.

Взглянув вверх, над самой головой, я увидал черную навьюченную лошадку, которая, опустив голову вниз, как бы обнюхивая дорогу, по самой окраине спускалась вниз, осторожно поджимая задния ноги. Сзади скорыми шагами с палкой в руке шел Швейцарец, молодой красивый малый в соломенной шляпе. Увидав нас, он перестал петь и только весело покрикивал на лошадку. — Bonjour, monsieur, — сказал он весело, заигрывающе ударяя на последнем слоге, когда мы сошлись с ним. — Bonjour, далеко ли до Alières? — Два маленьких часика, — отвечал он, и — хуп, хуп, — закричал он и взялся за хвост лошади, которая приложив уши, с каким то шутовски веселым выражением, побрякивая бубенчиками, быстро спускалась по самому краю дороги. Пока мы входили, до самого верха горы, мы все видели внизу себя под ногами, то там, то сям по извилинам дороги черную лошадку с вьюком и слышали песню Швейцарца. —

Странная вещь — из духа ли противоречия, или126 так я устроен на минуту полюбоваться.127 Со слов: Я люблю природу, кончая: Вале и т. д. вписано между строк и сбоку на полях.

Кроме того на горе недавно стаял снег, было сыро, я устал поднимаясь, хотел пить, а тут воды нигде не было. Два шале, которые мы нашли128 на противоположном спуске к Альеру

Первый дым, который нами был виден, и где надеялись спросить о дороге, остался в праве. Около часу мы все круто спускались, никого не встречая, и чем дальше мы шли, тем дорога становилась хуже. Видно было, что вблизи выше рубили лес, и на самой дороге попадались иногда сложенные сажени, а иногда просто сброшенные сверху деревья, заграждавшия дорогу.

Я сомневался, не сбился ли я, и признаюсь, серьезно беспокоился, но Саша, которому я сообщил свои опасения, помирал со смеху от мысли, что мы заблудились. Я тоже смеялся и не от того, чтобы мне смешно было, но от того, что мы спускаясь устали еще больше, чем поднимаясь, нас распарило, и как это часто бывает в подобных случаях, на Сашу нашел смехун и сообщился мне отчасти.

Скажу я: «Фу, в какую мы трущобу зашли»; и Саша спотыкался и падал от смеха и только повторял; «в трущобы зашли»; и мне почему-то это становилось ужасно смешно.

— А вон слышите, рубят дрова, — сказал я, — надо будет спросить у этого господина.

— Я вижу и господина, — сказал Саша, помирая со смеху, и путаясь ногами, побежал вперед к господину. —

Это был высокой, худой, рябой мущина, ужасно грязно одетый и изнуренный, что весьма часто встречается в Швейцарии. Он, засучив рукава над своими худыми жилистыми руками, рубил дрова около дороги. На все вопросы Саши по французски, как пройти в Альер? далеко ли? он отвечал таким непонятным фляфляванием, как будто у него был полон рот каши, и с таким диким испуганными выражением смотрел на мальчика, что Саша начал пятиться от него. Предполагая, что он из немецкой Швейцарии и говорит на своем patois,129 [местном наречии,]

Пройдя несколько шагов, мы встретили других дровосеков ниже дороги, Саша сбегал к ним и эти поняли его и сказали, что мы идем хорошо и через маленькой полчаса будем в Альере. Действительно, скоро уже дорога пошла ровно вдоль потока, между обсаженными130 заборами

Alières — в том же роде, как и Avants, — десятка полтора хорошеньких домиков на довольно далекое расстояние друг от друга, рассыпанных по зеленой долине. Тот же овраг внизу, те же потоки, теже душистые нарцисы в лугах, только больше коров и скотины виднеется в лугах и на полянах лесов. С права и с лева, неумолкаемо слышались слышался эти бубенчики, которые так идут как-то к утренним косым лучам солнца, к росистой зелени и к запаху цветов, росы и стада.

Саша с одной стороны вбежал в большой дом, мимо которого мы проходили, чтобы узнать, не это ли гостинница, а я с другой уж нашел вывеску, изображающую медведя с надписью кругом:132 Loge [следует: on loge] à pied et à cheval [ночлег для проходящих и проезжающих] 133 [Гостинница Медведь: будьте благонадежны.]

Это был уже кантон Фрибурга.

Нас провели в залу с голыми столами и лавками и дали славного свежего хлеба и молока. Кофей, который мы заказали, мы слышали как жарился и терся. Но мы рады были отдохнуть, и на нас снова нашел смехун, вследствии наслаждения отдыха, хотя и под предлогом надписей на чашках и тарелках, которые нам подали. На моей чашке было написано просто: par l’amitié134 [От друга] 135 более поэтична. 136 [Сердце мое весьма огорчено, — я плачу настоящими слезами.] 137 [Приди и поцелуй меня.] Monbauvont

139 Абзац редактора. 140 как говорится Лемане.

Слово за слово, мы разговорились, кто, куда и откуда? и, признаюсь, мне стыдно стало, когда я узнал, что она, которую я хотел удивить, нынче вышла из Монтрё и, пройдя в одно утро тоже самое, что мы в два дня, была впереди нас. Мало этого, она141 с наивной простотой рассказала

Мы съ Сашей только переглянулись. Вотъ такъ молодецъ баба! Когда она, пожелавъ намъ счастливаго пути, повернула въ сторону, я внимательно осмотрѣлъ ея фигуру. Ничего особеннаго, тотъ обыкновенный типъ рабочихъ женщинъ, которыхъ съ шляпами въ видѣ бутылокъ встрѣчаешь въ виноградникахъ142 Canton

Саше Саша

144 Абзац редактора. фасада домом гостинницы, католической церковью и большой дорогой шоссе, которую я, признаюсь, увидал не без удовольствия, после дороги, по которой мы шли нынешнее утро. —

Не дошли мы до гостинницы, как особенности католического края тотчас же выказались: грязные оборванные дети, большой крест на перекрестке перед деревней, надписи на домах, уродливо вымазанная статуетка мадоны над колодцем, и один опухлый старик и мальчик в аглицкой болезни попросили у меня милостыню. Гостинница была чистая просторная, на большую ногу и совершенно пустая; нам служили отлично. Бывшая хорошенькая горничная из Берна, принарядившись и напомадившись для нашего приезда, усиливалась говорить с нами по французски и без надобности забегала в нашу комнату. — Желательно бы было, чтобы к нам не переходил в Россию обычай иметь женскую прислугу в гостинницах. Я не гадлив, но мне лучше есть с тарелки, которую может быть облизал половой, чем с тарелки, которую подает помаженная плешивящая горничная, с впалыми глазами и масляными мягкими пальцами. — Госпожу эту звали Элиза, но Саша, смотревши на картинки в зале, изображавшие историю Женевьевы, брошенной в лес и вскормленной ланью, назвал ее Женевьевкой, потом Женевесткой, потом Женеверткой, и слово Женевертка, заставляло его смеяться до упаду. Кроме того с этого дня Женевертка стала для нас словом означающим вообще трактирную служанку.145 Со слов: Госпожу эту кончая: служанку. вписано между строк и сбоку на полях.

Я закрыл ставни и лег спать до обеда, Саша пошел удить рыбу на речку. Проснувшись я порадовался по карте, как далеко мы отошли от Монтрё, и мне пришла мысль, что, так как мы стоим на дороге, ведущей из Фрибурга в Интерлакен, идти лучше любоваться горной природой в Оберланд, чем по пыльному шоссе идти в Фрибург, где я мог слушать знаменитый орган на возвратном пути. Перед выступлением я прошелся по деревне. Дома большей частью были большие, красивые, в каждом жило по нескольку семейств; но одежда и вид народа ужасно бедны. На нескольких домах я прочел146 надписи скромные католическия 147 [Дом сей построен имреком, но он есть ничто в сравнении с тем жилищем, которое уготовил нам Господь. О смертный! тень моя проходит поспешно и конец мой близится стремительно!] раз Oh mortel.148 [О смертный] 149 глупой.

.............................................................................................................................................

Саша ничего не поймал, проэкт мой ему очень понравился, и в 5-м часу мы пустились в путь совсем в противоположную сторону от той, в которую думали идти.

Дорога до Chateau d’Оех, Chateau d’Eux, 151 Со слов: Поток этот кончая: по клеймам. — вписано между строк и сбоку на полях.

Мы приостановились на мосту, положив мешки на перила, чтобы они [не] тянули нам спины, и долго любовались Сариной, которая в этом месте через большие нагроможденные друг на друга камни довольно крутым уступом спускается вниз. Саша очень любит всякую воду, даже не может пропустить ни одного жолобка с водой, чтоб не заткнуть его рукой, и лужицы, чтоб не поболтать в ней концом палки, поэтому водопады приводят его в восхищение; но для меня водопад, слишком далекой и неокруженной зеленью, такое же холодное зрелище, как декорация или знаменитые виды с высоких гор. Этот водопад однако шумел в прелестной рамке. С обеих сторон кривые, разной величины, темные сосны, и между ними эта стремительно движущаяся и однообразно возобновляющаяся белая пена, и широкия серебристые струи, и неподвижные, беспрерывно одинаково обливаемые то с верху то с боков белые камни, бревна елей, живописно, всегда живописно столкнувшихся и зацепившихся, и этот одуревающий шум; так что вы не знаете, чтò вода и чтò камни.

Этот водопад был прекрасен. За шумом воды, мы и не слыхали как нас нагнала шагом ехавшая на одной вороной лошади немецкая открытая бричка с мучными мешками. На бричке спереди сидел красивый малой и сзади старушка. —

— Попросите к ним мешки положить, — сказал Саша.

— Разве вы устали?

Но Саша уже таким заискивающим тоном сказал: bonjour Madame, и так выразительно поглядел на старушку, что она посторонилась и показала ему подле себя место: «Садитесь коли вы устали», — сказала она. Саша тотчас же вскочил к ней рядом, я тоже положил свой мешок и предложил Швейцарцу выпить вместе бутылку вина в первом трактире.

— Oh, ce n’est pas ça,152 [О, не в этом дело,] 153 [садитесь и вы,]

Я их догнал у харчевни, подле которой молодой мельник остановил свою лошадь. Он уже заказал себе пива, но я попросил его выпить вина со мною. Мельник принадлежал к тому милому и поэтическому154 Слово: поэтическому вписано между строк, вместо зачеркнутого: редкому типу 4 франка целковый 155 Слово: целковый написано крупными буквами и подчеркнуто.

— А что, вы не женаты? — спросил я.

— Молод еще, — отвечал [он].

— Чтоже, веселитесь так с молодыми девками?

Он покраснел и оглянулся на старушку, которая сидела сзади. — Oh non! — сказал [он]. Я не подхожу к девкам. Ça me gène,156 [О нет! это меня стесняет,]

— Что, вы его мать? — спросил я у нее. —

— Нет, он так меня довозит; я из Россиньера, вот эта деревня на горе, там и большой пансион есть, много иностранцов приезжают.

— А о чем вы говорили с молодым человеком? — спросил я ее.

— O! он меня забавлял, — отвечала старуха, — рассказывал, что он был в 14-ти государствах и 8 языков знает. — Я оглянулся на Сашу, он отворачивался, и уши его были красны.

Мельник немного не довез нас до нашего ночлега, повернул на свою мельницу. Подходя к Chateau d’Oex Chateau d’Eux синий.

Деревня большая, богатая, с высокими домами и такими же надписями, как в Montbovon, Monbeavont, 160 [Городская дума].

................................................................................................................................................

Я не без страха прошел через эту толпу с Сашей до дилижанса, он сел впереди, я сел с барином, и мы поехали.

Какой то мертвецки пьяный солдат непременно хотел ехать с нами и отвратительно ругался, ужасная музыка не переставая играла какой то марш, до того невыносимо фальшиво, что буквально больно ушам было. Со всех сторон развращенные пьяные грязные нищие.

За то с каким наслаждением, когда мы выехали из городу, я увидал при ясном закате прелестную Занскую долину, по которой мы ехали, с вечными звучащими живописными стадами коров и коз. Господин, с которым я сидел, был одет, как одеваются магазинщики в Париже, имел новенькое чистенькое porte-manteau,161 [чемодан,] 162 нехорошая

Мало того, он еще рассердился на меня за то, что я отказался, и когда мы приехали, он как то озлобленно сказал кондуктору, что он пойдет брать себе место в дилижансе, une fois que Monsieur (это я) ne veut pas aller,163 [раз господин не хочет ехать (со мною),] Post-burau [Почтовая контора.]

Я подошел к затворенной двери, на которой была надпись. Около двери сидело 3 человека, которые даже не посмотрели на меня. Я отворил дверь в Пост-бюро. Эта была грязная низкая комната, с грязной кроватью, с кадушками и развешанными платьями. — Я вышел назад и спросил у сидевших у дверей, это ли Пост-бюро. — Это, — сказал мне один из сидевших грубым голосом, — идите туда, что ходите? — Я вошел. Действительно, в крайнем углу стояла конторка и лежали бумаги. Никого, кроме болезненной женщины с грудным ребенком, не было в почти уже темной комнате. Через минуту тот самый человек в сертуке, который велел мне войти, размахивая руками и всей спиной, с фуражкой на бекрень, вошел в комнату. Я поздоровался с ним, он захлопнул дверь и не взглянул на меня; сначала я думал, что он чужой и чем нибудь очень занятой или огорченный человек, но всмотревшись ближе, и особенно, когда он прошел за конторку, я убедился, что все его движения, физиономия, походка, все это было сделано для оскорбления меня или для внушения мне уважения. Он был высок рост ростом , широк в плечах, но худощав; длинноног, белокур и ряб. На нем был сертук, широкия штаны и фуражка. Вообще вся рожа его была отвратительна или так показалась мне.

Я самым учтивым манером спросил его о местах. — Как будто бы это я во сне видел, что я говорю, — никакого внимания. Я стал вспоминать, не оскорбил ли я его чем нибудь входя, не полагает ли он почему нибудь, что я хочу гордиться. Я снял шляпу и в коротенькую фразу, которой я спрашивал его, сколько верст до Туна, я 3 раза поместил Monsieur — это тоже не подействовало. Я подал ему деньги, он писал что-то и молча оттолкнул мою руку. — Я начинал сердиться, и пускай меня обвиняют варваром, но у меня руки так и чесались, чтобы сгресть его за шиворот и разбить в кровь его рябую фигуру. По счастью для меня, он скоро бросил мне на стол два билета, также швырнул сдачу, что ежели бы я не удержал, она бы скатилась на пол, и он бы верно не поднял. Потом размахивая также спиной и руками и еще как то сардонически чуть заметно улыбаясь, он вышел на улицу. —

Нет, подобной бесчеловечной грубости, я не только никогда не видал в России между колодниками, но я представить себе не мог ничего подобного. —

Когда я вернулся домой и не выдержал, стал жаловаться кучеру, который принес мне наверх мои вещи. Он пожал плечами, улыбнулся (он был молодой веселый малый и в наступающую минуту ожидал на водку). — Vous dites que c’est le buraliste qui est comme ça?165 [Вы говорите, что это бюралист был таков?] touts ça.167 [Что вы хотите, мосьё, — они республиканцы, они все таковы. Да кроме того, ведь он бюралист, он этим и чванится.]

Я ложась спать все не мог забыть бюралиста и твердил про него. — А Саша хохотал. — Так задал вам страху бюралист? — все спрашивал он. — А Женевертка вычистит нам башмаки завтра? — И он заливался хохотом. Кончилось тем, что и я расхохотался и, перебирая весь день, заснул все таки с веселыми мыслями.