В Париже Толстой становится свидетелем смертной казни. «Ужасное зрелище гильотинирования» заставило Толстого спешно покинуть Францию и навсегда сделало его противником «высшей меры».

«Я видел много ужасов на войне и на Кавказе, но ежели бы при мне изорвали в куски человека, это не было бы так отвратительно, как эта искусная и элегантная машина, посредством которой в одно мгновение убили сильного, свежего, здорового человека».

Здесь состоялось их знакомство со знаменитым старцем Амвросием. Позднее Толстой еще несколько раз посетит монастырь, последний раз — после ухода из Ясной Поляны осенью 1910 года.

«Я никогда не видал этого человека и никогда не имел прямых отношений с ним, и вдруг, когда он умер, я понял, что он был самый, самый близкий, дорогой, нужный мне человек».

Из-за усиливающихся разногласий с родными Толстой хочет уйти из Ясной Поляны. Из дневника от 4 июня: «И в самом деле, на что я им нужен? На что все мои мученья? И как бы ни были тяжелы (да они легки) условия бродяги, там не может быть ничего, подобного этой боли сердца». Постепенно мысли об уходе будут приходить Толстому все чаще и чаще.

Сходные мысли, впрочем, будут приходить и в голову С. А. Толстой: «Я еду (кажется) опять в Москву, я соединяю семью, я веду книжные дела и добываю те деньги, которые, с напущенным на себя равнодушием и недоброжелательством ко мне, у меня же требует со всех сторон Лев Николаевич для тех фаворитов и бедных, которые не действительно бедны, но которые более наглы. <...> Уйти, уйти — и я уйду так или иначе. Нет ни сил довольно, ни любви достаточной к труду, борьбе и терпенью» (из дневника 1886 года).

Толстой встретился со старцем Амвросием, а также с сестрой Марией Николаевной и с К. Н. Леонтьевым.

Толстой записывает в дневнике свое посмертное желание. Под влиянием завещания недавно умершего Н. С. Лескова Толстой выражает желание быть похороненным на самом дешевом кладбище, «если можно, то без священника и отпевания». Разбор своих бумаг доверяет жене, В. Г. Черткову и Н. Н. Страхову. В вопросе о сохранении слишком личных дневниковых записей Толстой колебался — сначала просил уничтожить дневники «холостой жизни», а затем раздумал: «А впрочем, пускай остаются мои дневники, как они есть. Из них видно, по крайней мере, то, что, несмотря на всю пошлость и дрянность моей молодости, я все-таки не был оставлен Богом и хоть под старость стал хоть немного понимать и любить Его».

«Заявляю, что желаю, чтобы все мои сочинения, литературные произведения и писания всякого рода, как уже где-либо напечатанные, так и еще не изданные, написанные или впервые напечатанные с 1 января 1881 года, а равно и все написанные мною до этого срока, но еще ненапечатанные, — не составляли бы после моей смерти ничьей частной собственности, а могли бы быть безвозмездно издаваемы и перепечатываемы всеми, кто этого захочет. Желаю, чтобы все рукописи и бумаги, которые останутся после меня, были бы переданы Владимиру Григорьевичу Черткову».

Предыдущее завещание от 18 сентября оказалось юридически неудовлетворительным, а кроме того, не устроило самого Толстого. В новой редакции все рукописи и бумаги завещались младшей дочери Александре.

Запись в дневнике за этот день.

Записка была составлена по желанию В. Г. Черткова. В ней разъяснялось, почему Толстой, не признавая собственности, составил завещание о передаче своих сочинений в «собственность» Александре Толстой. Кроме того, в ней была обозначена роль Черткова как человека, в завещании не фигурирующего, однако фактически назначенного распорядителем толстовского литературного наследства.

Он чувствует давление и со стороны жены, и со стороны В. Г. Черткова.

«Начало дня было спокойно. Но за завтраком начался разговор о „Детской Мудрости“, что Чертков, коллекционер, собрал. Куда он денет рукописи после моей смерти? Я немного горячо попросил оставить меня в покое. Казалось ничего. Но после обеда начались упреки, что я кричал на нее, что мне бы надо пожалеть ее. Я молчал. Она ушла к себе, и теперь 11-й час, она не выходит и мне тяжело. От Черткова письмо с упреками и обличениями. Они разрывают меня на части. Иногда думается: уйти ото всех».

Застигнув ночью в своем кабинете С. А. Толстую, роющуюся в его бумагах, Толстой принимает окончательное решение уехать из Ясной Поляны.

Толстой обдумывал возможность остаться в Оптиной пустыни подольше и встретиться со старцами, однако сам уклонился от такой встречи. Из записок Д. П. Маковицкого: «Л. Н. пошел к скиту. Подойдя к святым воротам, повернул вправо, в лес.

Вернувшись, вошел ко мне и сказал, где гулял (около скита): — К старцам сам не пойду. Если бы сами позвали, пошел бы.

<...> По-моему, Л. Н. желал видеть отшельников-старцев не как священников, а как отшельников, поговорить с ними о Боге, о душе, об отшельничестве, и посмотреть их жизнь, и узнать условия, на каких можно жить при монастыре. И если можно — подумать, где ему дальше жить. О каком-нибудь поиске выхода из своего положения отлученного от церкви, как предполагали церковники, не могло быть и речи».

Толстой хлопочет об учреждении музыкального общества в Москве и даже пишет проект его устройства. Толстой всегда любил серьезную музыку, в Москве ему не хватало возможностей ее слушать. Он обсуждал это идею с пианистом и дирижером Н. Г. Рубинштейном, с которым назадолго до этого познакомился и которого высоко ценил.

Братья Николай и Антон Рубинштейны потом основали Русское музыкальное общество.

Толстой был впечатлен «блеском мысли» А. И. Герцена и виделся с ним почти каждый день. Как вспоминал впоследствии Толстой, из Лондона он уехал «в день объявления воли» (обнародования Манифеста об отмене крепостного права 5 марта 1861 года) и чуть позднее в письме Герцену отозвался об этом событии так: «Как вам понравился манифест? Я его читал нынче по-русски и не понимаю, для кого он написан. Мужики ни слова не поймут, а мы ни слову не поверим».

Теперь крестьянских детей учит не только сам Толстой, но и члены его семьи.

«Зимой 1872 года отец сделал опыт так называемого ланкастерского обучения. Он поручил мне, сестре Тане и даже брату Илье, несмотря на то, что ему еще не было семи лет, обучать деревенских ребят грамоте. Учил также дядя Костя Иславин. Ученики приходили к нам в дом; в передней и в прилегающих к ней комнатах мы учили каждый свою группу учеников. Опыт был довольно удачен, и ученики мои и сестры Тани усвоили себе начальную грамоту; Илья же был слишком мал и к тому же подрался со своими учениками».

«Мне так естественно помнить о вас только одно хорошее, потому что этого хорошего было так много в отношении меня. Я помню, что вам я обязан своей литературной известностью, и помню, как вы любили и мое писанье и меня. Может быть, и вы найдете такие же воспоминания обо мне, потому что было время, когда я искренно любил вас. Искренно, если вы можете простить меня, предлагаю вам всю ту дружбу, на которую я способен. В наши года есть одно только благо — любовные отношения с людьми. И я буду очень рад, если между нами они установятся».

И. С. Тургенев «с величайшей охотой» откликнулся на предложение Толстого и в том же году посетил Ясную Поляну, хотя, как констатировал Толстой в письме А. А. Фету от 5 сентября 1878 года, «мы знаем ту степень сближения, которая между нами возможна».

Привлечь Толстого к участию в пушкинском празднике в Москве пытался посетивший Ясную Поляну И. С. Тургенев.

«Тургенев на меня тогда очень сердился, что я не принял никакого участия. Он и писал мне и лично просил, но я совершенно не сочувствовал этой суете. Нахожу, что всякие чествования не в духе русского народа. Впрочем, зачем я говорю „не в духе народа“. Просто, не в моем духе. Я терпеть не могу всех этих прославлений и празднеств. Людям доставляет удовольствие суетиться, ну и пусть их суетятся. Я в это не вмешиваюсь».

Он не раз посещал места лишения свободы, и этот опыт пригодится ему потом в работе над романом «Воскресение». В «Записках христианина» Толстой опишет острог города Крапивна: «Я был в этом остроге и знаю его. Знаю запах этого острога, знаю пухлые, бледные лица, вшивые оборванные рубахи, параши в палатах, знаю, что такое для рабочих людей праздность взаперти день, два, три, каждый день с 24 часами, четыре, 5 — сотни дней, которые просиживают там несчастные, только думая о том и слушая о том, как отомстить тем, которые им отомстили».

Толстой едет в деревню Шевелино Новоторжского уезда Тверской губернии, чтобы познакомиться с крестьянином Василием Сютаевым — религиозным мыслителем, которого он считал единомышленником.

Идея создания фирмы, специализирующейся на издании дешевых книг для народа, принадлежала В. Г. Черткову, который обратился с этим предложением к московскому книгоиздателю И. Д. Сытину. Толстой деятельно участвовал в делах «Посредника», публикуя в нем свои произведения и привлекая к сотрудничеству других авторов (так, в 1885 году он направил письмо с приглашением к сотрудничеству М. Е. Салтыкову-Щедрину, в 1886 году — А. Н. Островскому, в 1887 году — И. А. Гончарову).

В работе «Великий пилигрим» В. Г. Короленко описал свои встречи с Толстым: «Я видел Льва Николаевича Толстого только три раза в жизни. В первый раз это было в 1886 году. Второй — в 1902 и в последний — за три месяца до его смерти. Значит, я видел его в начале последнего периода его жизни, когда Толстой — великий художник, автор „Войны и мира“ и „Анны Карениной“ — превратился в анархиста, проповедника новой веры и непротивления; потом я видел его на распутье, когда, казалось, он был готов еще раз усомниться и отойти от всего, что нашел и что проповедывал: от анархизма и от непротивления. Наконец, в третий раз я говорил с великим искателем у самого конца его жизненного пути и опять слышал от него новое, неожиданное, порой загадочное». Как вспоминал Короленко, во время их первой встречи в хамовническом доме Толстой сказал ему: «Счастливый вы человек, В. Г. <...> Вот вы были в Сибири, в тюрьмах, в ссылке. Сколько я ни прошу у Бога, чтобы дал и мне пострадать за мои убеждения, — нет, не дает этого счастья».

В конце своей жизни Н. С. Лесков был приверженцем идей Толстого, с восхищением относился к последнему и регулярно писал ему письма.

Толстой пишет в дневнике, что в разговоре с политиком М. А. Стаховичем ругал царя за возобновление смертной казни. В посвященной этому вопросу статье «Не могу молчать», написанной через 18 лет говорилось: «И происходит это в России, в той России, в которой народ считает всякого преступника несчастным и в которой до самого последнего времени по закону не было смертной казни. Помню, как гордился я этим когда-то перед европейцами, и вот второй, третий год неперестающие казни, казни, казни».

Испытывая большую симпатию к таланту А. И. Чехова, Толстой в начале 1893 года выражает желание свидеться с ним, а 8–9 августа 1895 года Чехов сам посещает Ясную Поляну.

В. Г. Чертков, ближайший соратник Толстого, был подвергнут преследованиям за свою помощь духоборам. 7 февраля Толстой приезжает в Петербург проститься с Чертковыми, а также с П. И. Бирюковым, сосланным в Курляндскую губернию.

«Был Горький. Очень хорошо говорили. И он мне понравился. Настоящий человек из народа».

Опубликовано определение Синода от 20–22 февраля об отпадении Толстого от церкви.

В своем «Ответе на определение Синода» Толстой в очередной раз подчеркивал, что «учение церкви есть <…> собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения».

Н. Н. Гусев станет не только секретарем Толстого, но и, после смерти писателя, его главным биографом, автором «Летописи жизни и творчества» и «Материалов к биографии» Толстого.

Узнав о возможном награждении, Толстой написал своему шведскому знакомому А. А. Ернефельту с просьбой постараться сделать так, чтобы ему не присуждали премии, поскольку он будет вынужден отказаться от нее. Спустя год он напишет письмо редактору шведской газеты Stokholm Tagblatt с предложением присудить Нобелевскую премию мира семьям кавказских духоборов как «лиц, послуживших делу мира».

Толстой задумал написать письмо министру внутренних дел и председателю Совета министров П. А. Столыпину еще 12 июля. На обдумывание, написание и редактуру письма было затрачено немало времени, поскольку Толстой стремился убедить Столыпина в необходимости масштабной реформы: писатель предлагал тому уничтожить право собственности на землю и установить возможность равного для всех ею пользования на основе теории Генри Джорджа о едином налоге. Однако Столыпин, осуществлявший курс по развитию частных крестьянских хозяйств, не считал нужным прислушиваться к толстовским советам, а Толстой постепенно убедился в невозможности переубедить его.

Последнее обращение писателя к Столыпину от 30 августа 1909 года начиналось красноречиво: «Пишу вам об очень жалком человеке, самом жалком из всех, кого я знаю теперь в России. Человека этого вы знаете и, странно сказать, любите его, но не понимаете всей степени его несчастья и не жалеете его, как того заслуживает его положение. Человек этот — вы сами».

Столь резкое письмо осталось неотправленным.

С начала 1908 года русская и мировая общественность приступила к обсуждению того, как следует отпраздновать юбилей Толстого, однако сам он попросил «освободить» его от каких-либо торжеств. День юбилея он провел в кругу родных и близких, хотя получил массу писем, телеграмм и подарков со всего света. «Желаю, чтобы все это скорее кончилось, своя жизнь важ­нее всего внеш­него», — сказал Толстой лич­ному вра­чу Ду­ша­ну Ма­ко­виц­кому в день рождения. «Сколько любви и восхи­ще­ния перед ним чело­ве­чес­тва», — писала в днев­ни­ке Софья Андре­ев­на Тол­стая, пла­ни­ро­вав­шая со­ста­вить из писем, статей и те­ле­грамм особый юби­лей­ный архив.

8 октября 1908 года в газетах было опубликовано ответное благодарственное письмо Толстого всем поздравившим.

Н. Е. Фельтен был судим по обвинению в издании в 1906 году ряда брошюр Толстого, в частности «Не убий», «Письма к либералам» и «Христианства и патриотизма». Издатель был приговорен к заключению в крепости на шесть месяцев, однако в этот момент против него было возбуждено новое дело. 27 февраля Толстой просил следствие возложить ответственность на него как на автора брошюр.

Получив 2 июня телеграмму от Генри Джорджа-младшего с запросом о возможности приехать, Толстой не только ответил согласием, но и продиктовал Н. Н. Гусеву статью по этому поводу, в которой писал: «Мысль о свидании с сыном одного из самых замечательных людей 19 века живо напомнила мне все то, что он сделал, и всю ту косность не только нашего русского, но и всех правительств так называемого образованного мира по отношению того коренного разрешения всех экономических вопросов, которое уже много лет тому назад с такой неотразимой ясностью и убедительностью дано этим великим человеком».

За «революционную пропаганду» Н. Н. Гусев был выслан на два года в Чердынский уезд Пермской губернии. Перед его отъездом Толстой сообщил ему о своем намерении «бежать» из Ясной Поляны.

В Ясную Поляну прибыли товарищ председателя Общества деятелей периодической печати поэт И. А. Белоусов, редактор газеты «Столичная молва» И. И. Митропольский и сотрудники фирмы «Граммофон» для записывания голоса Толстого. Толстой произнес в фонограф на русском, французском, немецком и английском языках несколько изречений из сборника «На каждый день». Представители фирмы также просили Толстого принять в подарок дорогой граммофон, но он отказался.

Панихида началась в 12 дня. Пели «Вечную память».

В комнате, в которой Толстой скончался, в 8 часов 30 минут утра началось прощание с его телом.

Со станции Астапово тело повезли в Ясную Поляну, на станцию Засека.

В 15:00 Толстой был похоронен в Ясной Поляне в лесу «Заказ», на месте, им самим указанном.

В 6:46 траурный поезд прибывает на станцию Засека в нескольких километрах от Ясной Поляны, куда затем и перенесли на руках тело Толстого. Траурная процессия сопровождалась многотысячной толпой.

В Ясной Поляне в семье графа Николая Ильича Толстого и Марии Николаевны Толстой, урожденной княгини Волконской, родился четвертый сын Лев.

Единственная сестра Толстого, Мария Николаевна Толстая, в 17 лет вышла замуж за своего троюродного брата, графа Валериана Петровича Толстого, который был старшее ее на 17 лет, и родила четверых детей. Однако в 1857 году она разошлась с мужем из-за его измен. Одно время ею был увлечен И. С. Тургенев, что отобразилось в его повести «Фауст». В 1863 году родила внебрачную дочь от виконта Гектора де Клена, с которым познакомилась в Европе. В 1891 году приняла постриг в Шамординском монастыре. Именно к ней направился Толстой, уйдя из Ясной Поляны осенью 1910 года. Не разделяя религиозных воззрений брата, Мария Николаевна всегда была душевно к нему привязана. Она скончалась через два года после брата, в 1912 году.

Переезд Толстых в Казань был совершен после смерти их опекунши и тетки, графини Александры Ильиничны Остен-Сакен, и перехода опеки к другой тетке — Пелагее Ильиничне Юшковой.

В отставку в чине штабс-капитана выходит Н. Н. Толстой, за которым его младший брат Лев и поехал на Кавказ. «Я решился выйти в отставку! Ты спросишь, по какой причине, как и почему. По какой причине — я тебе сказать не могу по той причине, что причины никакой нет. Мне вдруг пришла эта фантазия, и я очень жалел, что тебя нет и мне не с кем было об этом переговорить хорошенько».

«С Кавказа я приехал в Тулу, видел теток, сестру, Валерьяна и узнал о своем производстве. Все 3 брата и Перфильевы приехали ко мне и увезли меня в Москву. Из Москвы я проехал в Покровское, там простился с тетушкой Пелагеей Ильиничной, Валерьяном, с Машей и Сережей. Эти 2 прощанья — особенно последнее — были одни из счастливейших минут в моей жизни. Оттуда поехал к Митеньке, который почти по моему совету бросил Москву, — и через Полтаву, Кишинев и т. д. 3-го дня приехал в Бухарест. Я был счастлив все это время!»

Он получает письмо о разрыве сестры Марии с мужем. Эта новость «задушила» Толстого и заставила его вернуться в Россию.

В 1861–1862 годах Толстой сблизился в Москве с семьей своей подруги детства Любови Александровны Иславиной, в замужестве Берс. Ее муж, А. Е. Берс, служил врачом Московской дворцовой конторы. Поначалу Берсы полагали, что Толстой неравнодушен к их старшей дочери Елизавете, однако он выбрал в жены среднюю — Софью.

14 сентября он пишет письмо с предложением, а вручает его 16 числа. Получает согласие.

«Сказал. Она — да. Она как птица подстреленная. Нечего писать. Это всё не забудется и не напишется».

«Старший белокурый, — не дурен. Есть что-то слабое и терпе­ливое в выражении и очень кроткое. Когда он смеется, он не заражает, но когда он плачет, я с трудом удерживаюсь, чтобы не плакать. Все говорят, что он похож на моего старшего брата. Я боюсь верить. Это слишком бы было хорошо».

«Все говорят, что она похожа на Соню, и я верю этому, хотя это также хорошо, но верю потому, что это очевидно. Если бы она была Адамова старшая дочь и не было бы

детей меньше ее, она была бы несчастная девочка. Лучшее удовольствие ее возиться с маленькими. Очевидно, что она находит физическое наслаждение в том, чтобы держать, трогать маленькое тело. Ее мечта теперь сознательная — иметь детей».

«Илья 3-й. Никогда не был болен. Ширококост, бел, румян, сияющ. Учится дурно. Всегда думает о том, о чем ему не велят думать. Игры выдумывает сам. Аккуратен, бережлив; „мое“ для него очень важно. Горяч и violent, сейчас драться; но и нежен, и чувствителен очень. Чувствен — любит поесть и полежать спокойно».

В этот день в Ясной Поляне получают известие о смерти А. Е. Берса.

«Хорошенький, ловкий, памятливый, грациозный. Всякое платье на нем сидит, как по нем сшито. Всё, что другие делают, то и он, и всё очень ловко и хорошо. Еще хорошенько не понимаю».

«5-я Маша, 2 года, та, с которой Соня была при смерти. Слабый, болезненный ребенок. Как молоко, белое тело, курчавые белые волосики; большие, странные, голубые глаза; странные по глубокому, серьезному выражению. Очень умна и некрасива. Это будет одна из загадок. Будет страдать, будет искать, ничего не найдет; но будет вечно искать самое недоступное».

Тяжелая болезнь С. А. Толстой сопровождалась преждевременными родами и смертью дочери Варвары 30 октября.

«Жена была при смерти больна воспалением брюшины, родила преждевременно тотчас же умершего ребенка. Страх, ужас, смерть, веселье детей, еда, суета, доктора, фальшь, смерть, ужас».

«У нас всё горе за горем. Только что Соня оправилась, тетенька слегла и страдает и умирает. Я ничего не могу делать, не имею главного — душевного спокойствия».

Тетка Толстого по отцу, П. И. Юшкова, была опекуншей Толстых. Именно с переходом опеки к ней от А. И. Остен-Сакен связан переезд детей Толстых в Казань, где Юшкова жила со своим мужем. Однако такой близости, как с Т. А. Ёргольской, у Толстого с Юшковой не было; он считал ее легкомысленной и тщеславной. Тем не менее, он близко к сердцу примет ее предсмертную болезнь и смерть. Как отмечал он в письме брату С. Н. Толстому от 21 февраля 1876 года, «правда то, что ничего более не остается в жизни, как умирать».

«Он очень дурно живет, но, поди ты, я его не хочу любить, а люблю. Мне он почти всегда и приятен и жалок».

«Пишу тебе, Миша, а не на словах говорю, то, что хочу передать тебе, потому что между нами, мною и тобой, в нашем личном общении установилась как бы какая-то непроницаемая преграда — стена, через которую нам нет никакой возможности общения. И оттого, что эта стена существует, мы всё дальше и дальше расходимся между собой, так что мы стали так далеки, что нам уж трудно понимать друг друга».

«Доверяю Вам заведывать всеми моими делами и вместе с сим уполномочив Вас иметь ходатайство во всех судебных, мировых, присутственных и административных местах и учреждениях и у должностных лиц всех вообще ведомств по всем моим делам: гражданским в качестве истца, ответчика и уголовным в качестве обвинителя, защитника и гражданского истца, ходатайствовать об утверждении составленных в мою пользу духовных завещаний и об утверждении меня в правах наследства к имениям, дошедшим ко мне по законному наследству, о вводе меня во владение недвижимыми имениями и вообще об укреплении прав моих на недвижимые имения всеми законными способами». Таким образом, доверенность была выдана на издание самых популярных художественных произведений Толстого, написанных до его увлечения религиозной публицистикой. Это позволило С. А. Толстой развернуть широкую книгоиздательскую деятельность, постепенно все более омрачавшую ее отношения с мужем, желавшим отказаться от авторских прав.

Роды были омрачены ссорами Толстого с женой, ясно выявившими нежелание С. А. Толстой принять новые образ жизни и убеждения мужа. Толстой даже решился уйти из дома, но беременность жены вынудила его вернуться с полдороги в Тулу.

«Думка за горами, а смерть за плечами у всех нас... На днях она (смерть) заглянула к нам. Умер меньшой сын Алеша».

К умирающей матери в Ялту съехались С. А. Толстая и ее братья. «Хорошенько передай ей мою любовь», — писал Толстой жене 9 ноября, однако письмо пришло по назначению в день смерти его тещи.

Ванечка был младшим и любимым ребенком в семье Толстых. Толстой надеялся, что сын сможет продолжить после него «дело Божие», однако тот умер, не дожив и до 7 лет.

В середине 1890-х годов С. И. Танеев неоднократно гостил в Ясной Поляне и стал предметом повышенного интереса со стороны жены Толстого, находившейся в подавленном состоянии после смерти младшего сына Ванечки. Толстой тяжело переживал это увлечение. В письме жене от 1 февраля 1897 года он замечает: «Ужасно больно и унизительно стыдно, что чуждый совсем и не нужный и ни в каком смысле не интересный человек руководит нашей жизнью, отравляет последние года или год нашей жизни, унизительно и мучительно, что надо справляться, когда, куда он едет, какие репетиции когда играет». В свою очередь, Танеев относился к Толстой сдержанно и в 1904 года предпринял усилия для прекращения общения с ней, хотя периодически они пересекались и позднее.

Средняя дочь Толстого выходит замуж за князя Н. Л. Оболенского, своего двоюродного племянника.

«Маша замужем, и мне жалко, жалко. Не такая она, чтобы этим удовлетвориться. Она слаба и болезненна; боюсь, что уже кается, хотя не говорит».

«Как индусы под 60 лет уходят в леса, как всякому старому, религиозному человеку хочется последние года своей жизни посвятить Богу, а не шуткам, каламбурам, сплетням, теннису, так и мне, вступая в свой 70-й год, всеми силами души хочется этого спокойствия, уединения, и хоть не полного согласия, но не кричащегo разногласия своей жизни с своими верованиями, с своей совестью».

Письмо не было передано, однако Толстой сохранил его и попросил вручить жене после его смерти, что и было сделано.

Т. Л. Толстая выходит замуж за М. С. Сухотина. Пережив много увлечений и ревность отца Татьяна в 35 лет выходит замуж за вдовца с 6 детьми. От этого брака в 1905 году в Ясной Поляне родится единственная и долгожданная дочь Татьяна.

Софья Андреевна Толстая — дочь Андрея Львовича Толстого от первого брака, полная тезка и крестница своей бабушки. В 1925 году была последней женой Сергея Есенина. Руководила музеем Толстого во время и после Великой Отечественной войны.

Старший сын Льва Львовича, третий Лев Толстой, умер в возрасте двух с половиной лет.

«У Левы умер ребенок. Мне их очень жаль. Всегда в горе есть духовное возмездие и огромная выгода. Горе — Бог посетил, вспомнил».

М. Л. Оболенская не раз пыталась родить ребенка, однако все попытки оканчивались неудачно.

«Мария Львовна удивительно терпеливо переносит свой рок.

— Как солдаты во время сражения напрягают силы, чтобы быть бодрыми, так и я, — сказала она. — Но когда все это кончится, будет очень грустно. Я уверена, что, если нет физических причин, есть какие-нибудь нравственные.

(Она, кажется, уже шестой раз беременна и опять не доносит).

И Николай Леонидович, и Елизавета Валерьяновна с грустью, но безропотно относятся к этому несчастью».

Узнав от сына Ильи о существовании «посмертного желания» Толстого, С. А. Толстая пришла в негодование, поскольку этот документ лишал семью доходов от издания толстовских сочинений. В 1902 году, готовя новое собрание сочинений, она потребовала у мужа передать ей эту бумагу. Толстой был вынужден согласиться и попросил свою дочь М. Л. Оболенскую вернуть хранившееся у нее и подписанное им ранее «посмертное желание». Оно было передано С. А. Толстой в конце 1902 года. Несмотря на ее заявления об уничтожении завещания, оно было сохранено.

Из воспоминаний Х. Н. Абрикосова: «Сергея Николаевича я в первый раз видел, когда он осенью 1902 г. на обратном пути из Тулы заехал в Ясную Поляну. Он приехал в карете четверней.

Мы сидели с Юлией Ивановной Игумновой в зале. Услыхали шум подъезжающего экипажа, бросились к окнам и увидели подъехавшую четверню и карету — необыкновенное зрелище для Ясной Поляны того времени. Вошел высокий, худой, красивый, благообразный старик. Я догадался, что это Сергей Николаевич. Так же, как и во Льве Николаевиче, в нем была аристократическая простота в обращении, которой всегда отличались настоящие аристократы старого времени».

«Андрей увлекся Анной Толмачевой, дочерью генерала Соболева, она ответила ему взаимностью. Жена, узнав об этой связи, уехала с детьми в Англию к сестре», — пишет в своей книге «Дети Толстого» С. М. Толстой. Л. Н. Толстой выступал своеобразным посредником между сыном Андреем и его женой Ольгой Толстой (в девичестве Дитерихс, свояченицей В. Г. Черткова). Любя их обоих, он пытался образумить сына, полюбившего другую женщину и оставлявшего жену с двумя детьми, и утешить Ольгу, однако делал все это осторожно и деликатно, полагая, что «отношения между супругами не поддаются рассудочному обсуждению».

Графиня А. А. Толстая — фрейлина, старейшая придворная дама при дворе императора Николая II (она родилась в 1817 году). Двоюродная тетка и близкий друг Толстого, его корреспондент на протяжении всей жизни. В то же время после своего религиозного переворота Толстой уже не чувствовал с ней подлинного взаимопонимания, как и сама Толстая осуждала его за отход от ортодоксального православия.

Андрей, запутавшись в отношениях с женой и возлюбленной, порвал с последней и отправился на русско-японскую войну. Мать и братья Илья, Лев и Михаил поехали в Тамбов провожать его на фронт.

5 августа 1904 года он уехал со штабом своего полка в действующую армию по Транссибирской железной магистрали на Дальний Восток.

Софья Андреевна описала в дневнике проводы на войну своего «милого, хотя и плохо живущего и любящего сына» Андрюши, которого она продолжала любить, несмотря на его непутевую жизнь.

В сентябре 1904 года отец написал ему письмо: «Знаю опытом, как на войне все живут, бодрясь и стараясь забыться — иначе нельзя делать страшное дело войны, но прошу тебя не забывай и на войне свою душу. И старайся быть добр со всеми. В этом все. А тебе это легко, потому что ты добр в душе. Прощай пока, целую тебя и очень люблю».

Дочь Татьяны Львовны и Михаила Сергеевича Сухотина родилась на том же самом кожаном диване, на котором родился сам Толстой. «Таня вся в своем ребенке», — писал Толстой дочери Марии вскоре после родов. Долгожданную девочку назвали в честь матери и прозвали в семье «Татьяной Татьяновной». На многих поздних фотографиях Толстого рядом с ним девочка — внучка Танечка.

Операцию С. А. Толстой делал профессор В. Ф. Снегирев.

«2-го сентября тете Соне сделали операцию, вырезали кисту; киста была злокачественная, сопровождавшаяся местным воспалением брюшины, причинявшая сильнейшие страдания; Снегирев, делавший операцию, и другие доктора признали без операции положение безнадежным. <...> Лев Николаевич отстранился от решения этого вопроса, ему казалось, что она умрет под ножом, и он этого не хотел. <...> За август месяц киста так разрослась, что она имела вид женщины на восьмом месяце беременности. Несмотря на то, что она уже весь август жаловалась на боли в животе, она продолжала, как всегда, бегать и вздумала убирать библиотеку, в подоле носила и поднимала вороха книг. От этих усилий киста несколько раз перекружилась на своей ножке, и вот и пошли все бедствия. Эта легкомысленная, пустая, неумная женщина приготовилась к смерти мужественно, добро, по-христиански. <...> Она причастилась, исповедывалась, со всеми простилась; очень долго говорила вдвоем со Львом Николаевичем <…> потом позвала всех детей, каждому сказала что-нибудь».

Из дневника Толстого от 2 сентября 1906 года: «Утром она была очень духовно хороша. Как умиротворяет смерть!»

19 ноября средняя дочь Толстого Мария Оболенская заболела крупозным воспалением легких, от которого скончалась спустя неделю в присутствии Толстого.

«Живу и часто вспоминаю последние минуты Маши (не хочется называть ее Машей, так не идет это простое имя тому существу, которое ушло от меня). Она сидит, обложенная подушками, я держу ее худую милую руку, и чувствую, как уходит жизнь, как она уходит. Эти четверть часа одно из самых важных, значительных времен моей жизни».

Инженер Вячеслав Андреевич Берс был убит революционерами («максималистами») во время осмотра общественных работ в Галерной гавани Петербурга. Поводом к убийству могли стать его расхождения с рабочими, нанимаемыми из числа безработных.

Андрей Львович Толстой, еще будучи женат на О. К. Толстой, начал ухаживать за Е. В. Арцимович, женой тульского губернатора и своего начальника М. В. Арцимовича. В письме от начала мая 1907 года Толстой пытался предостеречь сына от новой женитьбы, говоря: «Ты расстроил свое здоровье, свое состояние, теперь хочешь погубить последнее — свою добрую душу». Он также писал М. В. Арцимовичу, выражая тому свое сочувствие, и Е. В. Арцимович, прося ее не оставлять мужа и шестерых детей.

Тем не менее после получения развода Андрей Львович и Екатерина Васильевна Арцимович поженились. Позже у них родилась дочь Маша.

Толстой «трудно перенес» разговор с Софьей Андреевной о правах на его произведения после его смерти.

Споры на эту тему между Толстым и его женой продолжались много лет. Писатель хотел отказаться от гонораров за свои сочинения, а Софья Андреевна считала необходимым получать доход от публикаций для обеспечения жизни семьи.

Толстой гостил у В. Г. Черткова в имении Отрадное Московской губернии, когда им были получены телеграммы о нервном расстройстве С. А. Толстой. Две телеграммы были за подписью ее переписчицы В. М. Феокритовой, однако были написаны самой Толстой. Она умоляла мужа вернуться домой, что он и вынужден был сделать 23 июня. В. Ф. Булгаков в своем дневнике отмечал, что «именно с этих двух телеграмм... начался последний крестный путь Л. Н-ча, приведшей его к могиле».

С. А. Толстая в истерическом припадке убегает из дома в сад. Из дневника Толстого от 11 июля: «Жив еле-еле. Ужасная ночь. До 4 часов. И ужаснее всего был Лев Львович. Он меня ругал, как мальчишку и приказывал идти в сад за Софьей Андреевной».

Сергей Львович, Лев Львович и Александра Львовна обсуждают, как оградить отца от мучительного для него поведения матери.

С. А. Толстая почти постоянно пребывает, по выражению Толстого, «в раздраженном истерическом состоянии». Профессор Г. И. Россолимо ставит ей диагноз «дегенеративная двойная конституция: паранойяльная и истерическая». Врачи рекомендовали супругам Толстым хотя бы на время разъехаться.

Испытывая страшную ревность к В. Г. Черткову, С. А. Толстая напомнила мужу о том, что в своем дневнике 1851 года Толстой признавался в том, что очень часто влюблялся в мужчин. После этого разговора Толстой ушел к себе, запершись от жены на ключ. Он обдумывал немедленный уход из дома, а в дневнике от 3 августа записал: «Вечером тяжелая сцена, я сильно взволновался. Ничего не сделал, но чувствовал такой прилив к сердцу, что не только жутко, но больно стало».

Запись из «Дневника для одного себя»: «Нынче думал, вспоминая свою женитьбу, что это было что-то роковое. Я никогда даже не был влюблен. А не мог не жениться». Под этой записью рукой С. А. Толстой вписано: «В старых дневниках того времени написано: „влюблен, как никогда. Я застрелюсь, если она мне откажет“».

Толстой подозревает, что С. А. Толстая хочет выставить его невменяемым, чтобы сделать недействительным завещание.

«Тяжело, что в числе ее безумных мыслей есть и мысль о том, чтобы выставить меня ослабевшим умом и потому сделать недействительным мое завещание, если есть таковое».

С. А. Толстая стреляет у себя в комнате из пистолета-пугача бумажными капсулами. За этим следует резкое столкновение Александры Львовны с матерью. 27 сентября А. Л. Толстая вместе с В. М. Феокритовой переезжают из Ясной Поляны в Телятинки.

«Отъезд мой огорчит тебя. Сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе. Положение мое в доме становится, стало невыносимым. Кроме всего другого, я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни».

Узнав около 11 утра от Александры об отъезде Толстого, С. А. Толстая бросилась в пруд.

А. Л. Толстой и В. М. Феокритова рассказали о том, как перенесла известие об уходе мужа С. А. Толстая, и привезли письма от нее и от детей Толстого.

В Астапово прибыл экстренный поезд, на котором приехали С. А. Толстая, Татьяна Сухотина, Андрей и Михаил Толстые. Также в этот день прибыли Сергей Толстой, В. Г. Чертков и А. П. Сергеенко. Из детей Толстого в Астапово не смог приехать лишь Лев Толстой, находившийся в Париже.

Дети Толстого решают на основании воли отца и мнения врачей не допускать к больному С. А. Толстую.

Отъезд с братом Николаем Николаевичем на Кавказ. Поначалу Толстой не столько собирался вступать на военную службу, сколько хотел присмотреться к ней и кавказской жизни в целом. Считая свою жизнь «безалаберной и распущенной», он пытался дисциплинировать себя, получить новые впечатления, и армия представлялась подходящим для этих целей средством.

Толстой наконец получил офицерский чин с выслугой лет с 17 февраля 1853 года.

Толстой прибывает в штаб М. Д. Горчакова под Силистрией — турецкой крепостью, осаждаемой русскими войсками. Толстой состоял здесь при начальнике артиллерии Дунайской армии генерале А. О. Сержпутовском, с которым быстро испортил отношения.

Из письма С. Н. Толстому 3 июля 1855 года: «Из Кишинева 1-го ноября я просился в Крым, отчасти для того, чтобы видеть эту войну, отчасти для того, чтобы вырваться из штаба Сержпутовского, который мне не нравился, а больше всего из патриотизма, который в то время, признаюсь, сильно нашел на меня. — В Крыму я никуда не просился, а предоставил распоряжаться судьбой начальству; меня прикомандировали к батарее в самый Севастополь».

По приезде в Севастополь, уже осажденный неприятелем, Толстой записал в дневнике, что «взять Севастополь нет никакой возможности». Однако уже вскоре он выезжает из города на позицию в районе Эски-Орда под Симферополем, где убеждается в том, «что Россия или должна пасть, или совершенно преобразоваться. Все идет навыворот, неприятелю не мешают укреплять своего лагеря... сами же мы с меньшими силами, ниоткуда не ожидая помощи... стоим против неприятеля и ожидаем бурь и непогод, которые пошлет Николай Чудотворец, чтобы изгнать неприятеля. <...> Грустное положение — и войска, и государства». Это побудит его заниматься в Крыму не только собственно военной службой (дежурства, вылазки, снабжение батареи), но и разработкой проектов переформирования русской армии.

Толстой приезжает в столицу в качестве военного курьера.

Летом 1871 года Толстой вновь отправился поправлять здоровье на кумыс, а по возвращении решил купить близ Самары землю, чтобы в будущем ездить уже с семьей. Как писал он А. А. Фету 16-17 июля, «край здесь прекрасный, по своему возрасту только что выходящий из девственности, по богатству, здоровью и в особенности по простоте и неиспорченности народа». Осенью он купил у Н. П. Тучкова 2500 десятин земли в Бузулукском уезде Самарской губернии.

Переезд в Москву стал насущной необходимостью, когда старшие дети Толстых подросли: Сергею нужно было поступать в университет, другим сыновьям — в гимназию, дочь Татьяну пора было вывозить. Однако Толстой по-прежнему предпочитал проводить немалую часть времени в Ясной Поляне.

Самый близкий из друзей и сподвижников Толстого после его религиозного переворота, «опростившийся» аристократ, предмет острой ревности со стороны С. А. Толстой, организатор множества просветительских и издательских проектов, В. Г. Чертков был и остается, пожалуй, самой обсуждаемой фигурой из окружения Толстого.

Писатель изображен за письменным столом в процессе работы над книгой «В чем моя вера?».

П. И. Бирюков был одним из самых преданных последователей Толстого, активно участвовал в деятельности издательства «Посредник» и в организации помощи духоборам, за что в 1897 году был сослан. Автор биографии Толстого в 4-х томах, которая начала выходить еще при жизни писателя.

В соответствии с раздельным актом недвижимая собственность Толстого была поделена между его женой и детьми.

Из дневника Толстого от 22 августа: «Утром приехал очень интересный доктор славянин». В 1900-е годы Душан Маковицкий, словак, станет домашним врачом Толстых и автором «Яснополянских записок», в которых подробно запротоколирует жизнь Толстого в 1904–1910 годах.

Модное изобретение американца Эдисона использовалось для диктовки писем и статей.

Толстой встречал свое 80-летие в инвалидном кресле.

После высылки Н. Н. Гусева в августе 1909 года новым (и последним) секретарем Толстого стал В. Ф. Булгаков.

Толстой посещает кинематографические сеансы в Мещерской и Троицкой больницах.

«Поехали в Троицкое. Там великолепие роскоши, кинематограф. Саша болела головой. Да и мне и тяжело, и скучно было. Кинематограф гадость, фальшь».

При пожаре в доме единомышленницы Толстого М. А. Шмидт сгорел ряд автографов писателя.

Толстой делает это по требованию жены.

«Думаю, что мне не нужно говорить вам, как мне больно и за вас, и за себя прекращение нашего личного общения, но оно необходимо. Думаю, что тоже не нужно говорить вам, что требует этого от меня то, во имя чего мы оба с вами живем. Утешаюсь — и, думаю, не напрасно — мыслью, что прекращение это только временное, что болезненное состояние это пройдет. Будем пока переписываться. Я не буду скрывать своих и ваших писем, если пожелают их видеть».

Совместная фотография с С. А. Толстой была сделана в ознаменование очередной годовщины их свадьбы (23 сентября 1862 года). Из «Дневника для одного себя»: «Опять просьба стоять для фотографии в позе любящих супругов. Я согласился и все время стыдно».

Между 4 и 5 часами утра Толстой с доктором Д. П. Маковицким выехали на станцию Щекино.

«Было сыро, грязно, мы едва несли тяжелые вещи. На полдороге встретили Л. Н. с фонариком. Он рассказал, как потерял шапку; у меня в кармане была другая его шапка. Дошли по грязи до каретного сарая, где кучер кончал запрягать, Л. Н. вернулся и помог ему. Л. Н. торопил с отъездом. Уложили вещи. Л. Н. накинул на ватную поддевку армяк, простился с Александрой Львовной и Варварой Михайловной, и мы поехали на станцию Щекино. <...> Выехав из деревни на большак, Л. Н., до сих пор молчавший, грустный, взволнованным, прерывающимся голосом сказал, как бы жалуясь и извиняясь, что не выдержал, что уезжает тайком от Софьи Андреевны, и рассказал о толчке, побудившем его уехать: Софья Андреевна опять входила в его комнату; он не мог заснуть; решил уехать, боясь нанести ей оскорбление, что было бы ему невыносимо. Потом Л. Н. задал вопрос:

— Куда бы подальше уехать?

Я предложил в Бессарабию, к московскому рабочему Гусарову, который там живет с семьей на земле, там же Александри. „Только туда долго ехать, — прибавил я, — не из-за расстояния, а из-за медленного хода поезда и сообщения“. Л. Н. ничего не ответил».

У Толстого поднялась температура до 40°, после чего стало понятно, что поездку придется прервать. Начальник станции Астапово И. И. Озолин предоставил Толстому свою квартиру, куда писатель и был переведен из вагона.

Смерть наступила в 6 часов 5 минут утра.

А. С. Пушкин умер через два дня после смертельного ранения, полученного во время дуэли с Жоржем Дантесом на Черной речке. Это событие вызвало большой отклик в обществе. Власти были встревожены народной реакцией и запретили упоминание о дуэли в прессе, а также ограничили прощание с Пушкиным, разрешив присутствовать на отпевании в церкви только ближайшим друзьям. Даже место держалось в тайне, но на площади перед церковью все равно собралась толпа пришедших проститься с телом поэта.

М. Ю. Лермонтов за неоднократное участие в дуэлях был в наказание отправлен в действующую армию на Кавказ. В Пятигорске после ссоры он вызвал на дуэль бывшего одноклассника, Н. С. Мартынова. На дуэли Лермонтов погиб. Друзья с трудом получили разрешение на похороны. Духовенство и местные власти не решались предать прах земле: погибшие на дуэли приравнивались к самоубийцам, которым отпевание не полагалось. В итоге Следственная комиссия постановила, «что приключившаяся Лермонтову смерть не должна быть причтена к самоубийству» и что Лермонтов может быть погребен «как и в подобном случае камер-юнкер Александр Сергеевич Пушкин».