— Нам и податей не оправдать, заговорили мужики.

— Я только к тому говорю, как бы вздору не вышло, а пахать время. Такую погоду Бог дает, сказал Михайла и, приподняв шапку с поклоном мужикам, пошел к двору.

— Так чтож, выезжаешь на ране, чтоль, дядя Михайла? крикнул ему Базыкин.

— Как люди, остановившись, сказал Михайло.

— Сказано выезжать, крикнул Брыкин.

— Известно, выезжать, подхватили другие.

— Чтож, я от мира не отступник, сказал Михайло и пошел дальше.

С вечера за ужином Михайла приказал своим ребятам на троем готовиться на завтра на пахоту,347 а одному съездить вынуть пеньку из Кочака. к Девкиному верху и пошел спать на осик.

К утру захолодало, и Михайло, укутавшись в санях шубою, проспал зорю. Когда он приподнял голову из саней, старуха его уж встала и, стоя у саней, повернувшись под навесом к плетню, через который светилась заря, молилась Богу, медленно прижимая сложенные персты ко лбу, плечам и пупку и быстро сгибая старческое, сгорбленное тело в поясные поклоны.

Подойдя к двору, Михайло встретился у ворот с своими лошадьми — их было 8, которых гнал внук с водопоя. Он прибавил шагу, прошел через сени, на поднявшийся [?] от еще неоттаявшего навоза двор и хотел отпирать ворота, но сын Платон, работавший под навесом, уже воткнул топор в колоду и легко, босиком побежал отворять. Осмотрев коней и приказав пеструху кобылу загнать в клеть, пошел в избу.

* № 12.

Пути жизни. —

Аз рек: Бози есте.348 Я сказал: вы Боги.