297298

VI.
* ПЕРВАЯ РЕДАКЦИЯ «ЮНОСТИ».

В тот год, когда я поступал в Университет, Святая была очень поздно, так что экзамены назначены были на фоминой, а на страстной я должен был и говеть и приготавливаться. Как памятна для меня эта неделя! Было начало Апреля — рождение весны — время года, более всего отзывающееся на душу человека.

Я стоял перед черной доской и решал на память какое-то уравнение из алгебры Франкера, которую, заложив страницу пальцом, держал в другой руке. Николай в фартуке с клещами и крылушком выставлял окно, которое отворялось на полисадник. Это было в страстную середу. Вечером отец Евлампий, старичок, монах из Донского монастыря, духовник нашего дома, должен был приехать исповедывать нас, и я находился в том особенном сосредоточенном в самом себе и кротком состоянии духа, которое испытывает каждый с искренностью готовящийся к исполнению християнского обряда. — Работа и стук Николая развлекали и сердили меня, но вспомнив, что сердиться грех, я решился дождаться, пока он кончит, положил книгу на стол и подошел к нему. Замазка была отбита, рама держалась только на кончике гвоздя. —

«Позволь, я тебе помогу, Николай», сказал я, стараясь дать своему голосу самое кроткое выражение, и мысль, что я поступаю очень хорошо, подавив свою досаду и помогая ему, возбудила во мне какое-то отрадное чувство. «Ежели рама выдет теперь сразу», сказал я сам себе: «значить, действительно я поступил очень хорошо». Мы вместе потянули зa перекладины, рама подалась на бок и вышла. «Куда отнести ее?» сказал я.

— «Позвольте, я сам управлюсь, отвечал Николай, надо не спутать, а то там в чулане другие есть».

— «Я замечу ее», сказал я и понес раму.

298299Я бы очень рад был, ежели бы чулан был версты за две, и рама весила бы в пятеро больше: мне бы доставило наслаждение измучаться, относя ее.

Когда я вернулся в комнату, кирпичики, цветочки и соленые пирамидки были сняты, и Николай крылушком сметал песок и сонных мух в растворенное окно. Свежий, пахучий весенний воздух уже проник в комнату. Из окна слышался городской шум и чиликанье птичек в полисаднике. Все предметы были освещены ярче; легкий ветерок шевелил листья моейалгебры и волоса на голове Николая, который с засученными руками отковыривал замазку от притолок. Я подошел к окну, облокотился на него, и мне стало удивительно хорошо; но не одно хорошо — мне было и грустно отчего-то. Проталинки в палисаднике, на которых кое-где показывались ярко зеленые иглы новой травы с жолтыми стебельками; ручьи мутной воды, по которым вились прутики и кусочки чистой земли; пахучий воздух; весенние звуки — все говорило мне: ты мог бы быть лучше, мог бы быть счастливѣе! Чувство природы указывало мне почему-то на идеал добродетели и счастия. Мое прошедшее не совсем совпадало с ним, и грусть, которую я чувствовал, была почти раскаяние, но слившееся до того с сознанием будущности и убеждением в усовершенствовании, что это было не чувство раскаяния, а чувство сожаления и надежды, чувство юности. —

Николай уже давно смел подоконник и вышел из комнаты, а я все еще сидел у открытого окна, полной грудью вдыхал воздух и думал: я могу быть лучше и счастливѣе и буду лучше и счастливѣе. С поступлением в университет, я перестаю быть ребенком, я буду учиться так, чтобы быть первым не только в Университете, но во всей России, во всей Европе, в целом мире. Нынче исповедаюсь — сложу с себя все старые грехи, (все расскажу и раскаюсь) и уж больше ни за что не буду делать этого. (Здесь я припоминаю все грехи, которые приготовился рассказать духовнику, и один ужасно мучает меня, не потому, чтобы я находил его особенно тяжелым, но потому, что мне стыдно будет сказать его Священнику). С нынешней весны начинаю рано вставать рано утром, потом, когда буду студентом, верхом буду ездить один на Воробьевы Горы готовить лекции, буду по целым дням сидеть на воздухе в тени и читать, или буду рисовать виды; я не умею рисовать, но думаю, что выучусь отлично рисовать. Одна девушка, брюнетка с род родинкой под губой и прав[? ым?] глаз[? ом?], которая тоже ходит потихоньку гулять по утрам с горничной на Воробьевы Горы, подойдет ко мне и спросит, кто я такой. Я скажу: «Я сын Священника». Она подаст мне руку и скажет: «Я вас понимаю», а я скажу: «садитесь сюда, подле меня», и так просто, но печально посмотрю ей в глаза. Она сядет и каждое утро в2993004 часа будет приходить. Потом я приведу Дмитрия туда же, и втроем будем проводить там утра, будем есть молоко и фрукты. Потом я буду делать упражнения и гимнастику каждый день, так что буду сильнее всех в дворне, в университете, сильнее Раппо буду. —

— «Пожалуйте кушать», сказал вошедший слуга.

Перед самым обедом Нехлюдов и Дубков проходили через столовую из комнаты Володи.

— «Restez dîner avec nous, petit Prince»,127 *** Останьтесь обедать с нами, милый князь, сказал папа Нехлюдову: «ежели вы не боитесь нашей постной бешеной коровы».

Дмитрий пожал мне руку и сел подле меня.

— «Сколько мне вам сказать нужно», сказал я ему, думая передать ему мое чувство умиления сегодняшнего утра.