— А ты у Лизы спроси, — отвечал он.

— Вздор, ничего, — сказала я. — Ну....

— Только въ этомъ царствѣ, — продолжалъ онъ, — была такая дѣвочка, славная дѣвочка, очень заряженная всѣми этими штуками, и у нея былъ другъ одинъ — такъ, старичокъ, учитель, который каждый день ходилъ къ ней и старался потихоньку разряжать ее, чтобы ей легче было. Только разъ пришелъ этотъ учитель, хотѣлъ посидѣть съ ней, учить ее, а она какъ обернется къ нему, какъ выстрѣлитъ въ него, такъ что ему и больно немножко сдѣлалось, а главное онъ испугался, чтобъ она себѣ вреда не сдѣлала. Онъ и говоритъ: — Зачѣмъ вы въ меня стрѣляете, я вѣдь съ вами не воюю, вы стрѣляйте въ другихъ, а то ужъ я лучше уѣду отъ васъ. — А она такъ разсердилась, что стрѣляетъ себѣ и ничего слышать не хочетъ и все думаетъ, что это очень просто, и что напрасно старичокъ ее учитъ. Стрѣлять хочется, ну и стрѣляй. Старичокъ подумалъ, подумалъ да взялъ и уѣхалъ отъ нее. — Дай, говоритъ, вамъ Богъ счастья, а ужъ я вамъ не товарищъ, коли вы такъ хотите со мной обращаться.

Голос его немного дрожал, когда он кончил, и все время он избегал моего взгляда.

— И вся? — спросила Соня.

— Вся.

— Ну, это не хороша. А что же девочка? — сказала она.

— После расскажу, когда увижу, — сказал он и встал.

Он смущенно улыбался и взглянул на меня, как будто ему совестно было за то, что он сказал. Я ничего не могла говорить и чувствовала, что неестественный румянец стоит на моих щеках. Мне страшно и больно, и досадно на него было. Тысячи мыслей кружились в моей голове, мне хотелось и по своему закончить сказку, хотелось сказать ему, что он видит то, чего нет, и все ищет трудностей, где все ясно и легко, но что-то сковывало мой язык, и я только смотрела на него. Он подал мне руку и хотел уйти.

Я крепко сжала его руку и странным шопотом, который удивил меня самое, спросила, когда он будет...

Был успенский пост, и я в то же утро, к удивлению Маши, объявила, что буду говеть, и поехала в Церковь. Он ни разу не приезжал во всю эту неделю, и я не тревожилась, даже не жалела и спокойно ждала его к дню моего рожденья. Никогда ни прежде, ни после, я не говела так искренно и добросовестно. Я говела для своей души для Бога, но отчего не признаться — и, надеюсь, Бог простит меня — я говела тоже для него, для того чтобы снять с себя все старые грехи, все то, что я делала дурного до него, и явиться ему раскаявшейся, спокойной и чистой и достойной его. В сравнении с светлым состоянием моей моим 63 Переделано из: притворную

<Вот как я думала тогда о нашей будущей жизни. —