Результат 1 из 6:
1854 - 1855 г. том 4

«РОМАН РУССКОГО ПОМЕЩИКА».

С 7 часов утра на ветхой колокольне Николо-Кочаковского прихода гудел большой колокол. С 7 часов утра по проселочным пыльным дорогам и свежим тропинкам, вьющимся по долинам и оврагам, между влажными от росы хлебом и травою, пестрыми, веселыми толпами шел народ из окрестных деревень. Все больше бабы, дети и старики. Мужику Петровками и в праздник нельзя дома оставить: телега сломалась, в гумённик подпорки поставить, плетень заплести, у другого и навоз не довожен. Земляную работу грех работать, а около дома, Бог простит. Дело мужицкое!

Кривой пономарь выпустил веревку из рук и сел подле церкви, молча вперив старческий равнодушный взгляд в подвигавшияся пестрые толпы народа; отец Поликарп вышел из своего домика и, поднятием шляпы отвечая на почтительные поклоны своих духовных детей, прошел в церковь. Народ наполнил церковь и паперть, пономарь пронес в алтарь медный кофейник с водой, полотенце с красными концами и старое кадило, откуда вслед за этим послышалось сморканье, плесканье, ходьба, кашляние и плевание.

Наконец движение в алтаре утихло, только слышен был изредка возвышающийся голос отца Поликарпа, читающего молитвы. Отставной Священник, слепой дворник и бывший дворецкий покойного Хабаровского князя, дряхлый Пиман Тимофеичь стояли уже на своих обычных местах в алтаре. На правом клиросе стояли сборные певчие-охотники: толстый бабуринский прикащик октава, особенно замечательный в тройном «Господи помилуй», его брат Митинька, женский портной, любезник и первый игрок на гармонике — самый фальшивый, высокий и пискливый дискант во всем приходе, буфетчик — второй бас, два мальчика, сыновья отца Игната, и сам отец Игнат, 2-й Священник, бывший 36 лет тому назад в архирейских певчих.

На паперти толпа заколебалась и раздалась на двѣ стороны: человѣкъ въ синей ливрейной шинели, съ салопомъ на рукѣ, стараясь, должно быть, показать свое усердіе, крѣпко и безъ всякой надобности толкалъ и безъ того съ торопливостью и почтительностью разступавшихся прихожанъ; за лакеемъ слѣдовала довольно смазливая и нарядная барынька, лѣтъ 30, съ лицомъ полнымъ и улыбающимся. За веселой барыней слѣдовалъ супругъ ея, Михаилъ Ивановичь Михайловъ, человѣкъ лѣтъ 40. На немъ былъ черный фракъ, клетчатыя брюки съ лампасами, цвѣтной пестрый жилетъ и цвѣтной, очень пестрый шарфъ, на которомъ лежалъ огромной величины выпущенный не крахмаленный воротникъ рубашки. Въ наружности его не замѣчалось ничего особеннаго, исключая нешто длинныхъ, курчавыхъ, рыжеватыхъ волосъ съ проборомъ по серединѣ, которые чрезвычайно отчетливо лежали съ обѣихъ сторонъ его бѣлесоваго, ровнаго и спокойнаго лица. Вообще онъ ходилъ, стоялъ, крестился и кланялся очень прилично, даже слишкомъ прилично, такъ что именно это обстоятельство не располагало въ его пользу.

Прибывшие супруги стали около амвона. Прихожане с почтительным любопытством смотрели на них: они с спокойным равнодушием смотрели на прихожан. — Обедня все еще не начиналась.

— Гаврило, — сказала шопотом барыня.

Гаврило выдвинулся вперед и почтительно пригнул свое ухо с серьгой к устам барыни.

— Попроси батюшку вынуть за упокой, вот по этой записке; да спроси отца Поликарпия, скоро ли начнется служба?

Гаврило живо растолкал набожных старушек с книжечками и пятаками, столпившихся у боковых дверей, и скрылся.

— Батюшка велел сказать, что очень хорошо-с, а начнется скоро, — сказал он, возвратившись. — Кривой пономарь, хотя нетвердою от старости, но самоуверенною походкою, с таким же точно видом сознания своего значения, с каким ходит Секретарь по Присутствию и актер за кулисами, вышел за лакеем и стал продираться сквозь толпу. Уже много пятаков и грошей из узелков в клетчатых платках и мошон перешло в потертый комод, из которого отставной солдат давал свечи, и уже свечи эти, переходя из рук в руки, давно плыли перед иконами Николая и Богоматери, a обедня все не начиналась. — Отец Поликарпий дожидался молодого Князя Нехлюдова. Он привык ожидать его матушку, дедушку, бабушку; поэтому, несмотря на то, что молодой Князь не раз просил его не заботиться о нем, отец Поликарпий никак не мог допустить, чтобы Хабаровский помещик, — самый значительный помещик в его приходе, — мог дожидаться или опоздать.

Кривой пономарь вышел за церковь и, приставив руку ко лбу, стал с усилием смотреть на Хабаровскую дорогу. По ней тянулись волы, но не было видно венской голубой коляски, в которой он привык видеть полвека Хабаровских Князей.

— Что, верно уж к достойной? — спросил пономаря молодой человек, проходя мимо него.

Заметно было, что пономарь был опечален и изумлен появлением Князя не в венской коляске, a пешком, с запыленными сапогами, в широкополой шляпе и парусинном пальто. Может быть, даже он раскаивался в том, что так долго поджидал такого непышного Князя.

1 2 3 ... 31

Мы собираем cookies для улучшения работы сайта.