Отчего мне не признаться в чувстве, которое едва ли не испытывал каждый ребенок, воспитывавшийся дома, тем более, что, несмотря на то, что чувство это было дурно направлено, оно было искренно, благородно и не повело меня ни к чему дурному. Я был влюблен в горничную Машу, влюблен страстно без памяти; она казалась мне богиней, недоступной для меня, ничтожного смертного. — Ни в одном из любовных увлечений, которые я испытывал в своей жизни, я не чувствовал до такой степени свое ничтожество перед предметом своей страсти, как
С того самого дня все свободное время, которое я мог урвать от принужденных занятий, я посвещал тому, чтобы, спрятавшись зa дверь на площадке лестницы, дожидаться той минуты, когда она выйдет из девичьей и пройдет мимо меня, или заговорит с кем нибудь, или примется гладить в сенях платочки и чепчики. — Смотреть, слушать ее было для меня верхом наслаждения. Запах масла и волос от её головы, когда она близко проходила мимо, заставлял меня задыхаться от волнения. — Когда в классной я чувствовал запах спаленного утюгом сукна, доказывавшего, что она263264гладит на лестнице, я совершенно терялся и не только не мог учиться, но даже сказывать знакомые уроки. Я проводил целые часы в каком-то упоительном восторге, глядя на нее, когда она, засучив полные, белые руки, перемывала в корыте мелкое белье бабушки. Но ничто не может передать того невыразимого наслаждения и вместе тревоги, которые я испытывал, когда смотрел на нее в то время, как она, нагнувшись, мыла лестницу. —
Дурное расположение духа бабушки особенно резко выразилось при одном обстоятельстве и даже имело решительное влияние на многия перемены, происшедшия в нашем образе жизни и воспитания, в одном обстоятельстве, хотя неважном в самом себе, но которое я должен все-таки рассказать.
— «Что это у тебя в руках?» спросила Володю Любочка, когда мы перед обедом, с дробью, сошлись с ними в зале.
— «А ты не знаешь, что такое?» сказал Володя, показывая ей горсть дроби, которую он где-то достал у Карла Иваныча.
— «Что это порох?!!» запищала Любочка, выпучивая свои большие черные глаза и отскочив от него.
— «Да, порох», сказал Володя, пересыпая дробь из руки в руку: «вот посмотри, вспыхнет, так весь дом взлетит на воздух», прибавил он, поднося руки к Катенькину лицу. В это время вдруг что-то зашумело сзади нас, и не успел я догадаться, что это было платье Мими, как её красное в пятнах лицо, которое было еще краснее в эту минуту, очутилось перед Володей, и она схватила его за руку. «Qu’est ce que vous faîtes?»80
[Что вы делаете?]
закричала она задыхающимся страшным голосом. Вы своими шалостями всех погубите и меня, и Катеньку, и вашу бабушку — всех. Где вы взяли это? Бросьте», кричала она, с такой силой крутя его руки, что Володя сморщился, и дробь посыпалась на пол. Мими с выражением неописанной твердости духа подошла большими, решительными шагами к рассыпанной дроби и, презирая опасность, могущую приключиться от неожиданного взрыва, начала топтать ее ногами. Когда ей показалось, что опасность миновалась, она позвала Михея, приказала ему выбросить весь этот порох куда нибудь подальше или всего лучше в воду и напустилась на Володю. «Где вы взяли это?» Володя с улыбкой отвечал, что Карл Иваныч дал ему эту дробь. «Хорошо он смотрит за ними», сказала она, обращаясь к потолку. «Да чему вы смеетесь? Как вы смеете смеяться, когда я с вами говорю».264265Володя молча улыбался, смотря ей прямо в глаза. Это, казалось, окончательно вывело ее из всяких границ. — «Да как вы смеете смеяться, вы хотели всех нас сжечь. Mauvais sujet»,81
Не знаю, каким образом дошло до сведения Карла Иваныча, что его отпустят. Может быть, я или Володя проболтались Николаю, но я знаю положительно, что он знал это в тотъже день вечером. Хотя он ничего не говорил нам, но с этого самого времени я стал замечать перемену в его образе жизни и обращении с нами. —
Боже мой, что сделалось с Карлом Иванычем.
Он стал редко бывать дома и иногда возвращался после полуночи. —
Друг Schönheit часто заходил к нему, к нам наверх, и, таинственно поговорив о чем-то
Карл Иваныч не раз возвращался домой в таком положении с того дня, как узнал, что его отпускают.
«Тогда маменька сказал: «
Дяденька жил в городе 15 Meilen от нас; я жил у него 1
Был один раз праздник, 1800 году. Я надел новый камзол,