Постараюсь рассмотреть каждое из этих определений и какая между ними разница.

Я не упоминал о ложном мнении, которое принимает за храбрость неведение опасности. —

Определение Платона другими словами можно передать так: храбрость есть знание того, что истинно опасно и что не опасно. Опасно только вредное, слѣд следовательно храбрость есть истинное знание вредного и безвредного, — или ист истинное знание того, что вреднее. —

Храбра ли лошадь, которая боится шпор и скачет под пули? Храбр ли солдат, который, боясь наказания, идет в дело? Храбр ли тот, который, боясь стыда, подвергает себя опасности? Храбр ли тот, который из честолюбия рискует жизнью? Храбр ли тот, который в минуту злобы, ненависти или страсти к хищничеству110 Последняя фраза, приписанная внизу 1 л., осталась незаконченной.

Подводя все эти вопросы к предыдущему определению, ответы на него представляются очень ясные. — Лошадь не знает, что пуля вреднее шпор, солдат не обдумал, что наказание не сделает ему такого вреда, как неприятель. — Тот ошибается, который полагает, что стыд вреднее опасности, также как тот, который больше заботится о том, чтобы отличиться, утолить свою злобу, ненависть, страсть к хищничеству, чем сохранить свою жизнь, не думая о том, что удовлетворение этих страстей доставит ему меньше пользы, чем вреда. —

Определение Платона неполно только в том отношении, что преимущество одного чувства над другим не знается, а чувствуется, что не всегда один страх преобладает над другим (хотя большей частью это так бывает), но какое нибудь чувство над страхом, и что оно слишком отвлеченно и не приложимо к храбрости. Это же определение будет понятнее и полнее, ежели его выразить так: Храбрость есть способность человека подавлять чувство страха в пользу чувства более возвышенного. —

И это определение разнствует с общепринятым понятием о храбрости только прибавлением слов: более возвышенного. Ежели бы оставить первое определение так, как оно было, то что решит вопрос о том, что более и менее вредно? Более или менее вредно для солдата наверно подвергнуться розгам или иметь сто шансов из одного быть убитым и раненым? Менее ли вредно наверно прослыть за труса, чем иметь шансы не быть убитым? Как расчесть все эти шансы? — особенно ежели принять во внимание здоровье, погоду, нервы, хорошее и дурное расположение, жмут ли сапоги или нет? и тысячи мельчайших обстоятельств, которые мешают рассчитывать по аналогии, ежели бы даже это и было возможно. Правда, решить рассудком, какое чувство возвышеннее другого, невозможно; но на это есть в нас внутренний голос, который никогда не обманет. —

Это определение (что храбрость есть способность иметь высокия чувства и подавлять ими страх) совпадает с инстинктивным нашим чувством, которое говорит нам, что только люди высокой добродетели способны к истинной храбрости. —

Платон говорит, что храбр храбрость есть знаиие того, чего нужно и чего не нужно бояться, я говорю, что храбр храбрость есть чувство руководящее нас в выборе способность души увлекаться высоким чувством до такой степени, чтобы забывать страх к смерти.

Определение это не сливается с самоотвержением. Храбрость есть понятие более общее, самоотвержение — частное. Маштаб, по которому можно измерять высотучувства, есть эгоизм и самоотвержение. —

Как хорошо жить на свете, как прекрасен этот свет! — почувствовал я, — как гадки люди и как мало умеют111 В подлиннике: умеет ценить его, — подумал я. Эту не новую, но невольную и задушевную мысль вызвала у меня вся окружающая меня природа, но больше всего звучная беззаботная песнь перепелки, которая слышалась где-то далеко, в высокой траве. —

«Она верно не знает и не думает о том, на чьей земле она поет, на земле ли Русской или на земле непокорных горцев, ей и в голову не может придти, что эта земля не общая. Она думает, глупая, что земля одна для всех, она судит по тому, что прилетела с любовью и песнью, построила где захотела свой зеленой домик, кормилась, летала везде, где есть зелень, воздух и небо, вывела детей. Она не имеет понятия о том, что такое права, покорность, власть, она знает только одну власть, власть природы, и безсознатель бессознательно , безропотно покоряется ей. Она глупа, но не от того ли она и свистит так беззаботно. Ей нечего желать и нечего бояться.

Но постой! ты увлеклась, перепелка: разве иногда, спрятавшись в густой траве, не подымаешь ты с ужасом свои красные глазенки к высокому синему небу, не следишь ими с трепетом за медленным полетом черного коршуна, который затем только и взвился под облака, чтобы отыскать тебя, видишь, куда смотрят его кровожадные глаза? имянно на то место, к которому ты прижалась, и, невольно распустив крылья, напрасно стараешься скрыть от него своих голых больше-головых детенушей. —

А! и ты трепещешь, и ты боишься? да и кто не боится неправды!

1 ... 11 12 13

Мы собираем cookies для улучшения работы сайта.