Результат 2 из 4:
1852 - 1853 г. том 1

6

7

и т. д. За дверью еще доска для чертежей, печка, а за печкой уже извѣстная стѣна съ картами. — Въ серединѣ комнаты столъ съ оборванной черной клеенкой, изъ подъ которой видны изрѣзанные края. Кругомъ жесткія деревянные табуреты безъ спинокъ. — Въ этой комнатѣ происходило наше образованіе. Всего памятнѣй мнѣ одинъ уголъ между печкой и доской, въ которой Карлъ Иванычъ имѣлъ дурную привычку ставить насъ на колѣни. Какъ помню я заслонку этой печки, всѣ ея качества и недостатки. Она неплотно затворялась; бывало, стоишь, стоишь, думаешь, Карлъ Иванычъ забылъ про меня, оглянешься, а онъ сидитъ, читаетъ анекдоты Фридриха, и видно, что ему такъ покойно, что онъ думаетъ, что и мнѣ хорошо. Оглянешься, говорю, и начнешь потихоньку закрывать и открывать заслонку или ковырять штукатурку съ стѣны, но ежели по несчастію да отскочитъ (чего и [не]желаешь) большой кусокъ и съ шумомъ упадетъ, одинъ страхъ, право, хуже всякаго наказанія, оглянешься, а Карлъ Иванычъ все также сидитъ и читаетъ Фридриха. Смотришь, вдругъ, о счастіе, начинаетъ подвигать табакерку и нюхать табакъ. Это хорошій признакъ. Обыкновенно передъ тѣмъ, какъ простить и прочесть нотацію, онъ нюхаетъ табакъ. — Видъ изъ оконъ спальни былъ чудесный: прямо подъ крайнимъ окномъ росла старая изогнутая рябина, за которой виднѣлась [10] соломенная крыша старой бани, потомъ акаціевыя, липовыя аллеи и рѣчка, которая течетъ за садомъ. Высунувшись изъ окна, видна была внизу направо терасса, на которой сиживали всѣ обыкновенно до обѣда. Бывало покуда поправляетъ Карлъ Иванычъ листъ съ диктовкой, выглянешь и видишь черную голову maman и чью-нибудь спину и слышишь внизу говоръ; такъ сдѣлается грустно, досадно. Когда, думаешь, перест[ану] я учиться, все бы сидѣлъ тамъ, слушалъ бы, и, Богъ знаетъ, отчего, станетъ такъ грустно, что и не замѣтишь, какъ Карлъ Иванычъ злится и дѣлаетъ строгія замѣчанія за ошибки. Изъ класной дверь вела въ спальню.61 В этой комнат ѣ стояли наши три кроватки. Прежде они были с пологами, теперь только м ѣ ста на их углах для шестов, почерн ѣ вшия от пыли. ; Какъ можно забыть и не любить время дѣтства! Развѣ можетъ возвратиться когда-нибудь эта чистота души, эта невинная, естественная беззаботность и эта возвышенная религіозносентиментальная настроенность, которыми я, не зная ихъ цѣны, пользовался въ дѣтствѣ? — Дѣти идеалъ совершенства, потому что они имѣютъ двѣ главныя добродѣтели: невинную веселость и безпредѣльную потребность любви. — Бывало какъ заставитъ насъ прочесть молитвы, уложитъ насъ въ чистенькія постели Карлъ Иванычъ, вспомнишь или о томъ, что maman тогда-то плакала, или про несчастную свою исторію, которую разсказ[ывалъ] Карлъ Иванычъ, станешь жалѣть и такъ полюбишь его, что увернешься въ одѣяльце и плачешь, плачешь. Господи, думаешь, дай ему счастіе и позволь мнѣ показать ему свою любовь. — Гдѣ тѣ смѣлыя молитвы, то чувство близости Богу. Гдѣ тѣ чистыя слезы умиленія? Онѣ не сохли на щекахъ моихъ. Прилѣталъ Ангелъ Хранитель, утиралъ ихъ и навѣвалъ сладкія мечты нетронутому дѣтскому воображенію. Неужели жизнь такъ испортила меня, что навѣки отошли отъ меня62 62 По написанному на 10 странице тексту рукой Л. Толстого написано: Когда объявят от ѣ зд. 1/2 вы встали, оделись и, по обыкновению, пошли с Карлом Иванычем здороваться вниз. Батюшка с матушкой сидели за чаем. Матушка разливала чай, она была в каком-то сером [?] капоте с маленьким вышитым воротничком и без чепца на голове; она не заметила нас тотчас же, видно было, что она чем-то очень озабочена; она пристально смотрела на кончик самовара и не поворачивала крана, из которого текла в чайник уже лишняя вода. Услышав громкое и обычное «с добрым утром» Карла Иваныча она опомнилась и стала с нами здороваться. У нас в семействе целовались ц ѣ ловаться. она; умела придавать цену всякому своему движению. Поцеловавши мою руку, она взяла меня за голову и откинула назад, посмотрела и поцеловала еще раз в глаза. «Хорошо ли спали дети, Карл Иваныч? Я у вас поздно вечером [?] слышала, кто-то ходил, однако я посылала Машу, она мне сказала, что никого нет, а я слышала шаги имянно в классной. — Это вы верно Карл Иваныч?»

[12] Бедный Карл Иваныч, как он сконфузился! Я же, о детская невинность, стал рассказывать, как я видел во сне, что будто Карл Иваныч с Марфой ночью взошел в класную, взял там забытую ермолку, заглянул к нам и пошел с ней в свою спальню. Карл Иваныч загорелся, готов уже был и признаться в грехе, как maman, начавшая с удовольствием слушать рассказ моего сна, вдруг удержала улыбку и спросила так естественно и так мило: — «Что вы были у папа, дети? Володя, скажи папа, что, ежели он может, чтобы зашел ко мне, когда на гумно пойдет, да пошли ко мне Никиту, ежели он там». В то время, как maman это говорила с видимым намерением перебить Карла Иваныча речь, он, бедный, конфузился, а я неумолимо вопрошающим взглядом смотрел на него. Maman встала, подошла к пяльцам, позвонила, велела убирать со стола, расположилась шить и сказала Карлу Иванычу с улыбкой: «нынче, хотя и суббота, (она знала, что в табельные дни мы повторяли все зады, что составляло страшную даже невозможную работу) но отпустите детей пораньше». Карл Иваныч изъявил мычанием согласие, оглянулся на нас, и мы пошли к папа.

Пройдя комнату, так называемую, официанскую, мы взошли в кабинет Папа. Он стоял подле письменного стола и, показывая на бумаги, запечатанные конверты, кучки денег, горячился и что-то толковал прикащику Никите Петрову, который на обычно обычном своем месте, подле барометра, расставив ноги на приличное рас расстояние , заложив руки назад и приводя за спиною пальцы в движение тем быстрее, чем более горячился [13] папа, спереди не выказывал ни малейшего знака беспокойства, но, напротив, выражением лица выказывал совершенное сознание своей правоты и вместе с тем подвластности. Папа, не отвечая даже на «с добрым утром» Карла Иваныча и не оглянувшись (что тогда мне казалось необыкновенно дерзким поступком), сказал только, сделав движение к нам рукою: «Сейчас, Карл Иваныч, погодите дети» и продолжал к Никите: «Ах, Боже мой милостивой, что с тобой нынче Никита», и папа дернулся плечом по привычке и слегка покраснел. «Этот конверт со вложением 800 рублей»... Никита подвинул счета, кинул 800 и сказал: «слушаю-с». Папа продолжал: «для расходов по экономии, понимаешь? Деньги, которые получатся из Хабаровки, подашь Княгине. Здешния доходы: за мельницу ты; должен получить 400 рублей, так? Залоги должны поступить из казны 8,000, так?» Никита продолжал кидать на кости. «И вообще все доходы с Красного и с Малаховки [?], за вычетом уплаты в совет пришлешь ко мне, теперь же в конторе у нас 21,000, так?» Никита смешал счеты и положил 21 тысячу. «Эти деньги, исключая 1000 р., которые ты употребил на жалованье себе и дворовым людям, я возьму с собою. Этот же конверт ты знаешь?» Я посмотрел на надпись пакета. На нем было написано: «Карлу Ивановичу Келеру». — Папа, должно заметив, что я прочел то, чего мне знать не нужно, взял меня за плечо и показал мне направление прочь от стола, продолжая говорить. Я понял, что это и ласка и замечание, поцеловал эту руку [14] и пошел к дверям терасы, у которых русачей повалкой, зажмурив глаза, на солнце лежала любимая борзая сука Милка. Я весьма сконфуженной стал гладить ее, думая совсем о другом. Отчего нынче мы были допущены присутствовать при занятиях с Никитою папа, на которые я смотрел тогда, как на что-то гораздо выше занятий дипломатических кабинетов, как на занятия, недоступные никому, кроме папа и Никиты. Потом что бы значил этот пакет К Карла И Иваныча ? Папа сказал: «прислать ко мне», стало быть он едет. Куда? Надолго ли? Совещание же продолжалось. Со стороны папа с видимым нетерпением — он не любил говорить при чужих — он краснел и подергивался чаще и чаще. Никита же переменил, наконец, выражение тупоумия, с которым он считал нужным слушать приказания господина, как бы говоря: «Извольте говорить, язык без костей, но все это не так, а вот я вам скажу как», на выражение, обыкновенное Русскому человеку, ума и сметливости и, смешав все на счетах, начал: «Вы изволили говорить, в совет заплатить с мельницы залогов и доходов. Мельник приходил, говорит: «Ради Бога повремените, помола не было, денег нет, несчастным человеком сделаете, дайте поправиться, я, дескать, буду еще вам плательщиком». И в самом деле, сударь, ежели нам его снять, найдется ли еще по той цене. На счет залогов Секретарь Иван Аф Афанасьевич говорил мне [15] в середу, что дескать доложи А. М., покуда не получится квитанция в доставке, Журнал составить нельзя. Я, хотя без вашего приказания, приказал два воза муки насыпать в город И Ивану А Афанасьевичу свести воскресеньи, да Беляева поблагодарить нужно. Бог даст, через месяц и охлопочу, а в Совет сами изволите знать, срок 14. Новых доходов до установки цен трогать нельзя». Видно было, что у Никиты запас аргументов еще был большой, но Папа остановил его. «Я распоряжений: своих не переменю, но ежели в получении будет задержка, тогда возьмешь в совет платить из Хабаровских денег. Я Княгине сам скажу». — Никита; толькосказалъ «слушаю-съ», но въ выраженіи голоса видно было торжество побѣды — ему только и нужно было. Хабаровка было одно изъ имѣній матушки, и Никита любилъ, когда, случалось, въ пользу своего имѣнія папа бралъ изъ ея денегъ взаймы. — Отецъ мой во всѣхъ случаяхъ жизни былъ человѣкъ нерѣшительной. — Онъ считалъ неблагороднымъ пользоваться деньгами женщины, которая его любила; брать деньги даже взаймы ему нельзя было, потому что онъ былъ игрокъ; вмѣстѣ съ тѣмъ онъ часто пользовался ими. Теперь, напримѣръ, предлагая этотъ разсчетъ Никитѣ, онъ зналъ, что тотъ не найдетъ другаго способа устроить все, какъ взять изъ денегъ Княгини. — Ему нужно было, чтобы кто нибудь выказалъ необходимость сдѣлать это, и тогда уже совѣсть его была покойна. Займы-же эти совершались очень часто и, разумѣется, безъ платежа, потому что или отецъ [16] игралъ, или клалъ деньги на хозяйство, что онъ однако, надо отдать ему справедливость, всегда дѣлалъ очень дѣльно. — Окончивъ дѣла съ Никитой, Папа обратился къ намъ. «Ну, дѣти, въ послѣдній разъ вамъ нынче учиться у Карла Иваныча, — нынче въ ночь ѣдемъ въ Москву: уже вы большіе ребята стали, пора вамъ серьезно работать и утѣшать свою maman. Она теперь остается здѣсь, и одна для нея будетъ радость — это знать, что вы умны, учитесь хорошо, и вами довольны».

Хотя по приготовлениям, которые мы недели за две могли заметить, мы и догадывались, что должно случится что-нибудь особенное, но эта неожиданная новость ошеломила нас. Володя, поцеловав руку Папа и помолчав немного, опомнился и сдержанным голосом, за которым слышны были слёзы, передал поручение maman. Вася разревелся. Я не двигался с места, мне стало очень, очень жалко оставить maman, вместе с тем мысль, что мы стали большие, и что я могу утешить maman, приятно пощекотала мое тщеславие. «Ежели мы нынче едем» — подумал я — «стало быть классов не будет, как я рад; а впрочем лучше бы век учиться, да не оставлять maman и не обижать бедного Карла Иваныча — он и так очень не счастливь».

Тысячи такого рода противоречащих мыслей мгновенно мелькали в моей расстроенной голове, и я стоял, не двигаясь, с большим вниманием наблюдая быстрое движение пальцев Никиты... Сказав еще несколько слов с Карлом Иванычем, о положении барометра и приказав Никите не кормить собак, чтобы после обеда на прощаньи выехать послушать молодых гончих, папа против моего ожидания отослал нас учиться, [17] утешив однако тем, что вечером обещался взять на охоту. — Грустные и расстроенные, пошли мы под предводительством еще более расстроенного Карла Иваныча, ожидавшего отставки, учиться. — Ученье шло плохо. Один Володя, который всегда был тверд, хотя и не повесничал по обыкновению и был бледен, учился, как и всегда:; все старые диалоги повторил прекрасно и под диктовку сделал только одну ошибку. Вася был так расстроен, что от слез, которые беспрестанно набирались ему в глаза, не мог читать и от рыданий не мог говорить, под диктовкуже от слез, которые, падая на его тетрадь, мешались с чернилами, наделал таких клякс, что ничего нельзя было разобрать, как будто он писал водою на оберточной бума ге. — Карл Иваныч, находясь сильно не в духе, поставил его в угол, твердил, что это упрямство, кукольная комедия, что надобно дать ему «шампанскую мушку» и требовал, что чтобы он просил прощения, тогда как бедный мальчик от слез не мог выговорить слова. —

Я, как и всегда, учился дурно, и поэтому не обратил на себя особого внимания Карла Иваныча, который беспрестанно ходил в комнату дядьки, и мне слышно было, как он поверял ему все несправедливости нашего дома против него, и как не умели ценить его услуг и привязанности. —

Я сочувствовал его горю, и мне больно было, что два лица, которых я люблю одинаково, — отец и Карл Иваныч — не поняли друг друга. Даже в моих руках весы правосудия покачнулись бы на сторону Карла Иваныча. В кабинете же, который был прямо под нашими окошками, мне слышны были голоса папа и maman, которые говорили громко, что [18] редко случалось с maman. Теперь же она говорила с большим воодушевлением и, как я мог заметить, про нас. —

Впоследствии я узнал от Мими, Любочкиной гувернантки, в чем состоял этот разговор. —

Случалось мне слышать и читать, что по устройству дома, расположению комнат как-то можно узнавать характер хозяина. Этого я не знаю и не умею, но что я всегда замечал, так это отношения двух людей между собою по расположению комнат, ежели они оба живут в одном доме, в особенности в деревне. —

Когда живут муж с женою в одном доме, можно заметить по расположению дома, кто из них первое лицо. По выражению одного милого остроумного французского писателя: Dans l’amitié, comme dans l’amour, il y a deux côtés; l’un tend la joue et l’autre embrasse.64 64 [В дружбе, как и в любви, две стороны; один подставляет щеку, другой — целует.] выход; в сад? на чьей половине больше сиживали? где принимались общие гости? где был камин? на чью половину приносили кактус Грандифлору, когда старый садовник объявлял с приличною спокойною важностью, что завтра будет в цвету? к чьим окошкам подводили медведя, и сбирались дети и дворня? — Все эти преимущества были на половине папа. Я уверен, что никогда ни папа и тем менее maman, [19] в голову не приходило подумать об этой несправедливости, даже сама maman, которая всему умела дать изящный колорит, беспрестанно придумывала новые улучшения на половине папа и никогда не думала о своей. — Отец мой деликатен, вежлив, когда того требуют приличия, но того внутреннего бессознательного чувства нежной деликатности, которая бы указала ему на это, он не имел. С другой женщиной он, бывши таким же, каким и был с maman, мог бы называться самым внимательным и нежным супругом, но с Maman он был груб, например Maman редко звала его к себе — она боялась, не помешать бы ему; он же всегда, когда ему было нужно видеться и ему нельзя было идти самому. — Случалось, что он не сейчас приходил, когда maman звала его, и тогда она сама шла к нему в кабинет, боясь, не занят ли он или не огорчен ли. В этот день случилось также — maman пришла сама к нему, только что мы ушли.

Мнѣ кажется, что отецъ дѣлалъ это сознательно, испытывая свою власть и приучая ее къ ней. Maman была благородно горда, и поэтому не тщеславна, онъ же только тщеславенъ. Поэтому никогда ни въ чемъ онъ не задѣвалъ ея гордости, а, напротивъ, уступалъ ей. Тщеславія же его она вовсе не замѣчала, и они жили мирно.

— Что объявил ты детям, mon cher?65 65 [мой дорогой?]

— Да, очень огорчены бедняжки — и, усаживаясь опять перед столом, с которого Никита, наконец, понявши все приказания, взял конверты, бумаги и деньги и скромно вышел: «Ну теперь, слава Богу, все кончил, остается только самое трудное, уговорить тебя успокоиться и не грустить».

1 2 3 ... 12

Мы собираем cookies для улучшения работы сайта.