— Благодарю васъ, — сказала она, взявъ въ маленькую руку въ высокой перчаткѣ поднятую Вронскимъ афишу и съ удивленіемъ взглянувъ на отворявшуюся дверь ложи, впустившую Лизу. Густая краска покрыла ея лицо и шею; она поняла чувство Лизы, которая пожалѣла и, быстро вставъ, пошла ей навстрѣчу, но попросила ее сѣсть сзади ложи, не выходя на свѣтъ. — Да, я недавно пріѣхала и скоро уѣзжаю. Ваши дѣти здоровы? — говорила Анна. — Я хотѣла... я... — Она не могла договорить, слезы задушили ея голосъ.

Лиза сдѣлала, какъ будто она не замѣтила ея волненія, и, поговоривъ съ ней о театрѣ и Римѣ, не словомъ не упомянувъ о своемъ деверѣ, такая же спокойная и холодная, какъ всегда, вышла отъ нея.

Послѣ визита Лизы Анна уже не могла болѣе взять на себя того, чтобы выйти на свѣтъ. Она сказала, что у нея голова болитъ, и попросила Яшвина проводить ее до кареты.

Приехав домой, она долго не снимала своего тяжелого платья и не позволяла себе думать о том, что было. Она ждала Вронского, чтобы при нем думать и сказать ему все, что она думает и чувствует. Ей казалось сначала, что он, один он был виноват во всем. Зачем он не поехал с нею, зачем он не подошел к ней? Зачем он не отговорил ее ехать? Но прошли полчаса, он не ехал, и она стала думать о том, что было.

Вспоминая теперь, она не могла понять самое себя. Как? каким путем могла она решиться поехать — поставить себя в это ужасное положение? Она Бог знает кто — неприлично сидеть с ней рядом, вспоминала она. Она, стало быть, une femme entretenue.1556 [содержанка.]

«Но все таки как он смел это думать. Как жалости у него не было. Как он не понял моих страданий. Я сделала это потому, что я не знаю, любит ли он меня. Я хотела испытать его любовь. Он не должен был довести меня до этого. Если бы он любил, как я. Если бы он любовался мной, как я любовалась им тут в театре, каждым жестом его, улыбкой, как он стоял у рампы с Серпуховским. Но вот шаги; верно, он. Если бы он был тут, разве я страдала бы, разве я бы могла думать об унижении? Что все эти слова, когда он тут и его любовь моя. Нет, это не он, но теперь он скоро придет».

Она сняла платье, переодѣлась и ждала его, но его не было. Все она продала за его любовь, и этой любви не было, если онъ могъ оставить ее въ такую минуту. И усумнившись въ его любви, все униженіе ея положенія представилось ей во всемъ ужасѣ. И онъ былъ виноватъ въ этомъ, и она то ненавидѣла, то любила его.

Он был сердит за то, что она поставила его в ложное положение, и не хотел придти к ней, пока не пройдет его сердце. Но когда он утром пришел к ней, она встретила его словами:

— Зачем вы пришли. Между нами все кончено.

И она разрыдалась слезами стыда и отчаянія. Слезы ея сразу покорили его. Онъ просилъ прощенія, онъ во всемъ считалъ виноватымъ себя. Онъ умолялъ ее вѣрить въ свою любовь. И тѣ слова увѣренія въ любви, которыя ему казались такъ пошлы, что онъ въ сомнѣніи выговаривалъ эти слова, она впивала въ себя и чувствовала, что одни эти слова могутъ дать ей силы жизни. Это была ихъ первая ссора. Ссора заглушила все то, что было поводомъ къ ней. Пребываніе въ Петербургѣ казалось имъ, особенно Аннѣ, дурнымъ сномъ, и они поѣхали въ деревню какъ вновь влюбленные, радуясь на свое счастье.

1557 III часть II том.

I часть.

Долли проводила это лето с детьми1558 и сестрой въ мужниной деревнѣ ея мужа Ордынцева, 200 верстъ за Москвою. у сестры Кити Левиной в Клекотке. В Покровском дом совсем развалился, да и Левин с женою уговорили Долли. Степан Аркадьич в неделю раз приезжал по железной дороге и находил, что это устройство весьма полезно для жены и детей, и говорил, что очень сожалеет о том, что служба мешает ему постоянно жить с ними. В 1-х числах Июля Степан Аркадьич выхлопотал себе отпуск на 2 недели, чтобы успеть взять тетеревов, а может быть, и болотную дичь, к тому же времени в1559 Кашино Клекоток приехали и еще гости — старушка Княгиня Щербацкая и вдова сестра1560 Ордынцева Левина из за границы с двумя дочерьми. Клекотковский дом был полон.1561 Ордынцев Левин был женат1562 2 месяца 5-й месяц 2-й год. Жена только что встала после родов 1-го ребенка. Он был счастлив в супружестве, т. е. он говорил себе, что, должно быть, он то самое, что называют: вполне счастлив в супружестве; но он сам никак бы не назвал того положения, в котором он находился, счастьем. С счастьем все люди с детства привыкли соединять понятие спокойствия, тишины и если не праздности, то деятельности ровной, определенной и любимой. [1] Свадьба была [2] Ордынцев делает предложение на пикнике, и они едут встречать их. [3] Мать Княгиня Щербацкая не позволяет ехать к Удашевым. Долли едет одна. [4] Про встречу рассказ. [5] Глава о А[лексѣѣ[А[лександровичѣ]. Какъ М[иша] плакалъ, разлучаясь съ матерью. [6] Хлопоты, у него мировой съезд, управа, дела сестры. У Долли дети как бы не забыли. У молодой устройство дома и слабость от беременности.

В особенности же с понятием счастия нераздельно понятие сознания своего счастия и понимания своего положения.1564 Ордынцев Левин же во все эти1565 два месяца 15 месяцев не переставая испытывал неожиданности и как будто только начинал узнавать и себя, и ее, и весь мир. На каждом шагу было новое, совершенно новое, неизвестное и если не неприятное само по себе, то неприятное по неожиданности. Сын хорошей семьи, честных родителей, не видавший их взрослым,1566 он Левин составил себе понятие о семейном счастии очень определенное и прекрасное. Но, вступив в семейную жизнь, он на каждом шагу видел, что это было совсем не то. На каждом шагу он испытывал то, что испытал бы человек, любовавшийся плавным, счастливым ходом лодочки по озеру после того, как он бы сам сел в эту лодочку. Он видел, что мало того, чтобы сидеть ровно, не качаясь, — надо еще соображать, ни на минуту не забывая, куда плыть, и надо грести, и что под ногами вода и на руках мозоли, и что, только много поработав веслами, можно пуститься на минуту и насладиться плаванием.