Доделали последние ряды, и весело все пошли к дому. Левин сел на лошадь и поехал домой. С горы он оглянулся: в тумане, поднимавшемся из низу, слышны были веселые грубые голоса, хохот и звук сталкиваемых кос.

Он приехал домой, умылся и вошел в гостиную. Брат с сигарой пил чай, тетушка была не в духе от больного пальца и самовара, который пах.

— Чтоже ты это целый день был? — спросил брат. — А в дождь то ты где был?

— Когда дождь?

— Да утром ливень.

— Разве был? Ну, право, я не заметил.

— С почты приехали, — сказал брат.

Константин Левин заметил, что брат не в духе.

— Что, неприятное что нибудь?

— Не неприятное, потому что я другого не ждал, они последовательны, — и брат начал рассказывать про высшее распоряжение, которое было сделано в Петербурге и которое он считал вредным и глупым.

— Ведь это нельзя так, Василий, мы задохнулись от твоего самовара, — сердито говорила тетушка.

Все были не в духе. А Левин был необыкновенно весел.

— Да что вы не на балконе?

— Помилуй, я распух весь, — сказал брат, — от комаров. Да, тебе письмо.

Константин Левин взял письмо. Оно было от Облонского. Облонский писал из Петербурга: «Я получил письмо от Долли. Она в Покровском, и у ней что то все не ладится. Съезди, пожалуйста, к ней и помоги советом. Ты все знаешь. И она так рада будет тебя видеть. Она совсем одна, бедная. Теща со всеми еще за границей».