«Мы приехали на канатную фабрику, и добрый человек сказал своей жене: «вот молодой человек, который сражался за свое отечество и бежал из плена; у него нет ни дома, ни платья, ни хлеба. Он будет жить у меня. Дайте ему чистое белье и покормите его».
«Я полтора года жил на канатной фабрике, и мой хозяин так полюбил меня, что не хотел пустить. И мне было хорошо. Я был тогда красивый мужчина, я был молодой, высокий рост, голубые глаза, римский нос.... и Madame L.... (я не могу сказать ее имени), жена моего хозяина, была молоденькая, хорошенькая дама. И она полюбила меня.
«Когда она видела меня, она сказала: «Г. Мауер, как вас зовет ваша маменька?» Я сказал: «Karlchen».
«И она сказала: «Karlchen! сядьте подле меня».
«Я сел подле ней, и она сказала: «Karlchen! поцалуйте меня».
«Я его поцаловал, и он сказал: «Karlchen! я так люблю вас, что не могу больше терпеть», и он весь задрожал».
Тут Карл Иваныч сделал продолжительную паузу и, закатив
«Да, — начал он опять, поправляясь в кресле и запахивая свой халат, — много я испытал и хорошего и дурного в своей жизни; но вот мой свидетель, — сказал он, указывая на шитый по канве образок Спасителя, висевший над его кроватью, — никто не может сказать, чтоб Карл Иваныч был нечестный человек! Я не хотел черной неблагодарностью платить за добро, которое мне сделал г. L..., и решился бежать от него. Вечерком, когда все шли спать, я написал письмо своему хозяину и положил его на столе в своей комнате, взял свое платье, три талер денег и потихоньку вышел на улицу. Никто не видал меня, и я пошел по дороге».
«Я девять лет не видал своей маменьки и не знал, жива ли она, или кости ее лежат уже в сырой земле. Я пошел в свое отечество. Когда я пришел в город, я спрашивал, где живет Густав Мауер, который был арендатором у графа Зомерблат? И мне сказали: «граф Зомерблат умер, и Густав Мауер живет теперь в большой улице и держит лавку ликер». Я надел свой новый жилет, хороший сюртук — подарок фабриканта, хорошенько причесал волосы и пошел в ликерную лавку моего папеньки. Сестра Mariechen сидела в лавочке и спросила, что мне нужно? Я сказал: «можно выпить рюмочку ликер?», и она сказала: «Vater!молодой человек просит рюмочку ликер». И папенька сказал: «подай молодому человеку рюмочку ликер». Я сел подле столика, пил свою рюмочку ликер, курил трубочку и смотрел на папеньку, Mariechen и Johann, который тоже вошел в лавку. Между разговором папенька сказал мне: «вы верно знаете, молодой человек, где стоит теперь наше арме». Я сказал:«я сам иду из арме, и она стоит подле Wien». — «Наш сын, — сказал папенька, — был Soldat, и вот девять лет он не писал нам, и мы не знаем, жив он или умер. Моя жена всегда плачет об нем...» Я курил свою трубочку и сказал: «как звали вашего сына, и где он служил? может быть я знаю его...» — «Его звали Карл Мауер, и он служил в Австрийских егерях», И мое милы маменька выходит из задня дверью. Я сейчас узнал его. «Вы знаетенаша Karl», он сказал, посмотрил на мене и весь бледны за... дро... жал!... «Да, явидел его», я сказал, и не смел поднять глаза на нее; сердце у меня пригнуть хотело. «Karl мой жив! — сказала маменька, — слава Богу. Где он, мой милый Karl? Я быумерла спокойно, ежели бы еще раз посмотреть на него, на моего любимого сына; но Бог нехочет этого», и он заплакал... Я не мог терпейть... Маменька! — я сказал, — я ваш Карл! И он упал мне на рука....»
Карл Иваныч закрыл глаза, и губы его задрожали.
«Mutter! — sagte ich, — ich bin ihr Sohn, ich bin ihr Karl! und sie stürzte mir in die Arme»,10 [«Маменька! — сказал я, — я ваш сын, ваш Карл!» и она бросилась в мои объятия,]
«Но Богу не угодно было, чтобы я кончил дни на своей родине. Мне суждено было несчастье! das Unglück verfolgte mich überall!...11
[несчастье повсюду меня преследовало!]
12
[сюртуке,]
13
[ночной сторож]
14
[Отворите!]
15
[Отворите именем закона!]
Два ты шпион; зашишайся! du bist ein Spion, vertheidige dich!» Ich gab einHieb17
[Я нанес один удар]
и один на галава. Шпион упал! Я схватил чемодан и деньги и прыгнул заокошко. Ich nahm meinen Mantelsack und Beutel und sprang zum Fenster hinaus. Ich kam nachEms,18
[Я пришел в Эмс]
енерал Сазин. Он полюбил меня, достал у посланника паспорт и взял меняс собой в Россию учить детей. Когда енерал Сазин умер, ваша маменькапозвала меня к себе. Она сказала: «Карл Иваныч! отдаю вам своих детей, любите их, и яникогда не оставлю вас, я успокою вашу старость». Теперь ее не стало, и всё забыто. За своюдвадцатилетнюю службу я должен теперь на старости лет итти на улицу искать свой черствыйкусок хлеба... Бог сей видит и сей знает и на сей Его святое воля, только васжалько мне, детьи!» заключил Карл Иваныч, притягивая меня к себе за руку и цалуя вголову.
По окончании годичного траура, бабушка оправилась несколько от печали, поразившей ее, и стала изредка принимать гостей, в особенности детей — наших сверстников и сверстниц.
В день рождения Любочки, 13 декабря, еще перед обедом приехали к нам княгиня Корнакова с дочерьми, Валахина с Сонечкой, Иленька Грап и два меньших брата Ивиных.
Уже звуки говора, смеху и беготни долетали к нам снизу, где собралось всё это общество, но мы не могли присоединиться к нему прежде окончания утренних классов. На таблице, висевшей в классной, значилось: Lundi, de 2 à 3, Maître
