Особенность детского характера состоит в стремлении генерализировать все понятия, приводить их к одному общему началу, — стремление, происходящее от недостатка развития умственных способностей.

Дитя никак не может себе представить, чтобы могла быть вещь, хорошая с одной стороны и дурная с другой. То качество в вещи, которое первое поразило его, он принимает общим качеством всей вещи. В отношении к людям дитя составляет себе понятия о них по первому наружному впечатлению. Ежели лицо произвело на него впечатление смешное, то он и не подумает о хороших качествах, которые могут быть соединены с этой смешною стороною; но уже о всей совокупности качеств лица составляет самое дурное понятие. Это самое было со мною в отношении бедного Грапа. «Ежели он так смешон, то он верно дурной мальчик, а ежели он дурной мальчик, то не стоит и думать о том, хорошо ли ему или дурно; и следовательно можно делать с ним всякие гадости».

Ежели рассуждение это не оправдывает меня, то пусть же служит оно доказательством тому, что, раскаиваясь в своем поступке, я теперь очень желал бы чем-нибудь оправдать его.

Я на бульваре не обратил внимания на самую Валахину, но теперь, хотя она была уже средних лет, лицо; несколько сморщенное, показалось мнѣ очень красивымъ, должно быть потому, что я нашелъ въ ней сходство съ ея дочерью. Она имѣла то же выраженіе грусти и доброты. Впослѣдствіи я узналъ, что Валахина въ жизни своей перенесла много горя и слезъ. Въ свое время она была извѣстная красавица. Голубые огромные глаза были прелестны, но въ то время, какъ я ее видѣлъ, должно быть отъ слезъ глаза ея изъ темно-голубыхъ сдѣлались какими-то мутными, свинцовыми.

«Познакомьтесь с вашей кузиной» сказала она нам, обращаясь исключительно к Володе. Я вспомнил глупость, которую я сделал на бульваре, когда снял фуражку, и ужасная мысль пробежала в моей голове: «верно она рассказала об этом дочери, и мне нет надежды ей понравиться».

Bon Dieu, combien elle est jolie,
Et moi je suis, je suis si laid. Beranger
.145 145 [Боже мой, как она красива, а я, я так дурен. Беранже.]

Ивины уехали домой для того, чтобы переодеться и в 8 часов хотели приехать опять.

Люди в белых галстуках и с озабоченными физиономиями сновали по всем комнатам. В буфете была заметна особенная хлопотливость и перетиралось серебро и пыльный хрусталь, уже очень давно не видавшие света. В зале слышен был сильной запах скопидара, и Филат, подвязавши фартук и подстеливши ручник на стул, на котором стоял, зажигал фитили ламп, уменьшал и прибавлял огня и тщательно вытирал и надевал разных форм колпачки. Большая стоячая лампа, треножник, бра, в которых с незапамятных времен были поставлены ни разу неначатые спермацетовые свечи, — все было зажжено в зале и двух гостиных.

Стены, потолок, паркет, карнизы, картины в гостиной были облиты ярким ламповым светом и имели вид необыкновенный — все эти предметы казались мне совершенно новыми. Даже волтеровское кресло, платки, коробочки и сама бабушка, которая хотя и была не в духе за то, что на весь дом навоняли скапидаром, имели вид праздничный.

Дверь из сеней растворилась, пахнуло холодом, и взошли какие-то люди в серых шинелях и с какими-то странными вещами под мышками. Они прошли за ширмы, которые были поставлены в углу залы. Из-за ширм послышалось откашливание, плеванье, щелканье замков, отрывистые басистые голоса: «пожалуйте свечей». «Это чья партитура?» «Канифоль». «Ну, вас к Богу», потом несколько нот piccicato на; скрипке и наконец вся ужасная для слуха не складица строющаго строющагося оркестра. Квинты на струнных инструментах, глупые прелюдии на флейтах и волторнах и т. д. Это был сюрприз князя Ивана Ивановича.

«О, — да у вас верно танцы будут», сказал Петр, выходя из гостиной, в которой, несмотря на свою приятную наружность, отдал общую дань застенчивости. «Надо перчатки надевать», прибавил он, доставая из кармана новую пару лайковых перчаток. — «Ну вот вздор», сказал я, взяв его за локоть и направляя к двери наверх: «еще успеем сыграть в солдатов — пойдем наверх, я тебе покажу, какая у нас перемена». — «Пойдемте, пойдемте; есть у вашего немца трубка?» прибавил Etienne, неуклюже резвясь и тоже хватая за руку Петра, эта вольность со стороны мальчика, который только что познакомился с моим возлюбленным Ивиным, мне показалась неуместною, и я, отстранив несносного Князя, повел Петра на лестницу. Я заметил, что он тоже заглядывался на Соничку, и может быть от этого так торопливо вел его на темный верх. — «Où allez vous, Pierre?»,146 146 [Куда вы, Пьер?] 147 147 [вы видите, что будут танцы. Перчатки с вами?]

Странное чувство испытывалъ я, глядя на Соничку и Петра, когда они танцовали противъ меня. Они оба заняты были другъ другомъ, говорили и смѣялись безпрестанно. Я ревновалъ ихъ обоихъ, однаго къ другому, и вмѣстѣ съ тѣмъ я ихъ такъ любилъ, что мнѣ тоже пріятно было видѣть, что они вмѣстѣ и что понравились другъ другу. Нельзя было не чувствовать этого удовольствія, глядя на нихъ, такъ они были милы и шли одинъ къ другому. Я охотно пожертвовалъ бы собой для ихъ счастія. Такъ какъ я неотступно слѣдилъ за ними глазами, они тоже изрѣдка взглядывали на меня. Меня мучила мысль, что они говорятъ и смѣются обо мнѣ, хотя теперь я убѣжденъ, что они нисколько обо мнѣ не думали, а взглядывали на меня по тому невольному чувству, которое заставляетъ оглянуться на человѣка, который пристально на васъ смотритъ. — На мазурку Соничку ангажировалъ братъ — я опоздалъ. Соничка Валахина была царицей бала — всѣ мальчики нашихъ лѣтъ, которые тутъ были, не спускали съ нея глазъ. Какъ и всегда, нѣкоторые дѣйствительно были влюблены — Петръ, И.; Володя, я, Этьен; другие приглашали ее танцовать и занимались ею потому только, что общее внимание было обращено на нее. Петр после [?] кадрили взял меня за руку и таинственно сказал: «Какая прелесть Валахина».

Заиграли мазурку; бабушка вышла изъ гостиной; прикатили мягкое кресло, и бабушка усѣлась въ углу залы. Дамы у меня не было, да и зачѣмъ мнѣ была дама; я подошелъ къ бабушкѣ. «Что весело ли тебѣ, мой милый поэтъ?» сказала бабушка, взявъ меня за руку. Я ничего не могъ больше сказать отъ полноты чувствъ, какъ только: «Ахъ, какъ я вамъ благодаренъ, бабушка», и нѣжно поцѣловалъ ея руку. — «Очень рада, mon cher»,148 148 [дорогой,]

Мазурка кончилась; Володя, брат и Петр Ивин подошли ко мне и очень деликатно старались утешить меня. Они не говорили ни слова о моей деконфитуре (ежели бы я услыхал от них одно слово прямого сожаления, я бы разревелся), а стали толковать о том, как Этьен хвастался своей силой и хотел на пари бороться с кем бы то ни было из нас. В это время он подошел к нам и подтвердил свой вызов. — «Пойдемте сейчас, попробуем», сказал Петр Ивин Этьену и, взяв меня за руку, потащил наверх. Хотя Корнаков был довольно силен по летам, но так как все были против него, ему во время борьбы досталось порядочно: кто-то ударил его по голове лексиконом Татищева так сильно, что у него вскочила пресмешная красная [?] шишка. Борьба (или скорее драка, потому что всегда переходило в это), к которой я всегда имел большую склонность, проба силы, шум, крик и беготня разгуляли меня и заставили почти забыть мою неудачу, тем более, что в упражнениях этого рода, несмотря на то, что я был моложе всех, я был одним из первых. Нас позвали ужинать, и я, оставив все мизантропические планы, побежал вниз. За ужином, когда дворецкий стал разливать из бутылки, завернутой салфеткой, шампанское, мы встали и с налитыми бокалами подошли к бабушке еще раз поздравить ее. Не успели мы этого сделать, как раздались звуки гросфатера и зашумели отодвигаемые стулья. Я думаю, что я не решился бы позвать Соничку на гросфатер, ежели бы не заметил, что Этьен с своей шишкой подходить к ней. В первой паре пошел папа с какой-то дамой, и так как не нужно было ни вспоминать старые па, ни учиться новым; в этом танце и притом я был разгорячен борьбой и бокалом Шампанского, я не чувствовал никакой застенчивости и был весел до безумия.

спокойно идти прямо к нашим постелям, но все лицо двигалось, брови прыгали, щеки отдувались и опускались, а ноги делали все навыворот. Николай шел около его и одну руку держал около спины, а другую около свечки на всякий случай. Карл Иваныч взошел в пустое пространство между нашими постелями, сначала грозно посмотрел на нас; от него пахло какой-то гарью с уксусом и табаком; ничего похожего не было с обыкновенным его запахом; потом, убедившись, что мы спим, он оперся обеими руками о стену даже и той рукой, в которой была свечка — сало потекло по стене, и свечка потухла; горячий фитиль остался в его ладони и должно быть обжег его ужасно, но он хладнокровно посмотрел на свою ладонь, потом опять на нас, стал улыбаться и выговорил с милым сердечным выражением: «liebe Kinder»,149 149 [милые дети,]

1 ... 10 11 12 ... 14

Мы собираем cookies для улучшения работы сайта.