* II.
ОТРЫВОК ДНЕВНИКА 1857 ГОДА.
[Путевые записки по Швейцарии.]

15/27 Мая. Нынче утром уезжали мои соотечественники и сожители в Кларанском пансионе Кетерера. Я давно уже сбирался идти пешком по Швейцарии, и кроме того мне слишком бы грустно было оставаться одному в этом милом Кларане, в котором я нашел таких дорогих друзей; я решился пуститься в путь нынче же, проводив их.

С утра в 3-х наших квартирах происходила возня укладки. — Впрочем, наши хозяева поняли нас русских и, несмотря на то, что мы все хвастались друг перед другом своей практичностью, укладывали за нас трудолюбивые муравьи Кетереры.

Долго я пытался достигнуть акуратности немецкой, но теперь уж махнул рукой, утешая себя тем, что ежели у меня и пропадают и пачкаются и мнутся вещи больше, чем у Пруского Генерала, который укладывался два дня не переставая, за то уж и никому так равнодушно не обойтись без пропащей вещи и не носить испачканного или измятого платья. Это тоже русская практичность в своем роде.

В 8 часов мы все в последний раз сошлись за Кетереровским чаем, в маленьком salon91 [салоне,]

Въ концѣ чая въ salon вошла наша соотечественница, съ своими дѣтьми. Она искала квартеру. — Старшему 11-ти лѣтнему мальчику ея ужасно хотѣлось идти въ горы, а такъ какъ мнѣ всегда казалось, что ходить по Швейцаріи съ очень молодымъ мальчикомъ, для котораго «еще новы всѣ впечатлѣнья бытия», должно быть вдвое приятнее, я предложил матери отпустить его со мной. Мать согласилась, и мальчик рысью, раскрасневшись и от радости задирая ноги чуть не выше головы, побежал укладываться. —

В 10 часов мы все были в известном положении укладывающихся людей, т. е. ходили без всякого дела кругом комнаты и растерянными глазами оглядывали лежащие на полу чемоданы и стены комнат, все что-то вспоминая. В это время приехали из Montreux русские барышни с только что приехавшей из России матерью и еще с каким то господином, тоже русским; потом приехали русские из Basset, тоже нынче уезжающие. Благодарный Кетерер за подарки, которые сделал ему наш кружок, приготовил завтрак. Не было одной комнаты свободной, везде чемоданы, отворенные двери, все комнаты сделались ничьи. Гости переходили из одной в другую. Было одно время, что как будто никто не знал, кто у кого и зачем, и кто куда едет, и с кем прощаться. Я знал только то, что расстраивается наш мирный милый кружок, в котором я не видал, как прожил 2 месяца, и эти 2 месяца, я чувствовал, останутся навсегда дорогим воспоминанием моему сердцу. Это чувствовали, кажется, и все.

В 12 часов все тронулись провожать первых отъежающих, мужа с женой П Пущиных . Я надел свой ранец, взял в руки Alpenstock, alpenschtok [альпийскую палку,] 93 Цыфра 9 переправлена из 8 или наоборот.

Погода была ясная, голубой, ярко-синий Леман, с белыми и черными точками парусов и лодок, почти с трех сторон сиял перед глазами; около Женевы в дали яркого озера дрожал и темнел жаркой воздух, на противоположном берегу круто поднимались зеленые савойския горы, с белыми домиками у подошвы, — с расселиными скалы, имеющими вид громадной белой женщины в старинном костюме. На лево, отчетливо и близко над рыжими виноградниками, в темно-зеленой гуще фруктовых садов, виднелись Монтрё с своей прилепившейся на полускате грациозной церковью, Вильнев на самом берегу, с ярко блестящим на полуденном солнце железом домов, таинственное ущелье Вале с нагроможденными друг на друга горами, белый холодный Шильон над самой водой и воспетый островок, выдуманно, но все таки прекрасно торчащий против Вильнёва. Озеро чуть рябило, солнце пря прямо 94 Клочек бумаги с окончанием слова вырван.

Удивительное дело, я два месяца прожил в Clarens, но всякой раз когда я утром или особенно перед вечером, после обеда, отворял ставни окна, на которое уже зашла тень, и взглядывал на озеро и на зеленые и далью синия горы, отражавшияся в нем, красота ослепляла меня и мгновенно, с силой неожиданного действовала на меня. Тотчас же мне хотелось любить, я даже чувствовал в себе любовь к себе, и жалел о прошедшем, надеялся на будущее, и жить мне становилось радостно, хотелось жить долго-долго, и мысль о смерти получала детской поэтической ужас. Иногда даже, сидя один в тенистом садике и глядя, все глядя на эти берега и это озеро, я чувствовал, как будто физическое впечатление, как красота через глаза вливалась мне в душу.

Подойдя к Верне, маленькой деревушке, где пристает параход, мы нашли на лавочках под высокими раинами, как всегда и везде в Швейцарии, семейство чистоплотных Англичан, пастора в белом галстуке, старуху с корзинкой и 2 молодых швейцарок в шляпках, с багровым румянцом и певучими голосками. Все дожидались парохода. Я не умею говорить перед прощаньем с людьми, которых я люблю. Сказать, что я их люблю, — совестно, отчего я этого не сказал прежде? говорить о пустяках тоже совестно.95 и не хочется. 96 что дамы закричали. 97 сизоворонка. нас и в чужой незнакомой среде людей, которые их окружали.

Там тоже махали другие платками и совсем не нам, а краснощекой швейцарке, которая, необращая на нас никакого внимания, тоже махала батистовым платком. На суше, у поворота в Монтрё, я простился еще с дорогими друзьями и с уже менее мне близкими людьми пошел в гору в Монтрё за своим молодым спутником. Наш милый кружок98 Слова: Наш милый кружок — вписаны между строк, вместо зачеркнутого: унисон.

Вместе с земляками в два часа мы пошли обедать в пансион Вотье. Несмотря на самые разнообразные личности, соединяющияся в пансионах, ничто не может быть однообразнее вообще пансиона. —

Мы вошли в низкую длинную комнату с длинным накрытым столом. На верхнем конце сидел тот самый седой чистовыбритый англичанин, который бывает везде, потом еще несколько островитян мужского и женского пола, потом скромные, пытающиеся быть общительными немцы и развязные русские и молчаливые неизвестные. За столом служили румяные миловидные швейцарки, с длинными костлявыми руками, и M-me Votier в черном чепце, с протестантской кроткой улыбочкой, нагибаясь спрашивала, что кому будет угодно. Те же как и во всех пансионах 5 кушаний с повторениями, и теже разговоры на английском, немецком и ломанном французском языках, о прогулках, о дорогах, о гостинницах. — В начале весны обитатели пансионов еще дичатся друг с другом, в середине лета сближаются и под конец делаются врагами; тот шумел прошлую ночь и не давал спать, тот прежде берет кушанье, тот не ответил на поклон. Особенно немки по своей обидчивости, и Англичане по своей важности бывают зачинщиками раздоров...

1 2 3 4 5 6 7

Мы собираем cookies для улучшения работы сайта.