— «Сказывают, и приданого за ней мало и родства не высокого». —

— «Какой! возразил Николай, нам коротко известно — 200 душ в Митюшиной у старой барыне есть, да уж так-то пораззорил барин, что ихние же сказывали — житья мужичкам не стало. Сам-то он, Бог его знает, из каких, в суде прежде служил, один, говорят, чемоданишка был.» —

— «И чего польстился, кажется?»

— «Карты все довели, продолжал Николай, через них больше и дело вышло. — Михей Иванычь мне все чисто рассказал. — Как проиграли они здесь денег много — что делать? под Петровское векселей и надавали. Пришло наконец тому делу, что платить надо, вот они в деревню и ускакали, хотели, говорят, уж вовсе Петровское продавать. Туда кинулись, сюда кинулись, никто, говорит, без залога денег не дает — шутка ли дело 120 тысячь? Поехал он, говорит, к Савиным, тоже хотел денег искать. Уж, говорит, коли меня доведут, чтоб именье продавать, так никому, говорит, не хочу, как вам. Известно, соседское дело. Ну а *** у Савиной деньги были, она и говорит, что ж, говорит, коли вы, говорит, мне такую бумагу напишете, что Петровское мое будет, я вам помогу. — Хорошо. Стали бумагу писать; а между тем делом — известно ведь не вокруг пальца обернуть — недели две прошло, что ни день, он к ним, да с дочерью ихнею, все книжки да картинки, да в санках гулять. Человек он, хоть не больно молодой, а любовный человек, да и, кажется, всем известно, она красавица, что и говорить — и барыня покойница ее любила — дальше да больше, рюши да трюши, дошло наконец тому дело до того, что довел он ее, то-есть, одно слово, последнее дело. —

— «Вишь-ты!» сказал Демьян.

— «Хорошо. Приезжает таким родом вечером, ну а уж там, через кого бы ни было — может и сама дочь повинилась, отцу с матерью все известно было. — Приезжает; она одна в гостиной сидит, он, известно, к ней, целует, обнимает, ну, известно... а тут, хлоп! из двери мать с образом. Как! говорит, я тебе добродетель хотела исделать, а ты так-то дочь мою погубил, либо, говорит, женись сейчас, либо говорит..... а тут и отец, я, говорит, в суд, я, говорит, так не оставлю, ты, говорит, мне всем именьем за дочь мою не откупишься.....»

— «Экое дело, экое дело! тц-тц-тцы!» сказал Демьян.

В тот же день папа, призвав нас к себе, сказал с улыбочкой, что мы верно никак не ожидаем новость, которую он намерен объявить нам. «Помните вы дочь Савиной?» спросил он.

— «La belle Flamande?»120 [Красавица фламандка?] — сказал Володя.

— «Да. Знаешь ли, как она тебе приходится теперь?»

— «Догадываюсь, сказал Володя, тоже улыбаясь, мачихой? Поздравляю тебя папа...»

Папа поцеловал нас и сказал, что, как только Володя кончит экзамен, то мы все поедем в деревню, чтобы познакомиться с новой родней. «Надеюсь, друзья мои, прибавил он немного грустно, что вы из любви ко мне будете».

С тех пор, как я видел перед собой пример — блестящий успех Володи, и время моего поступления в Университет приближалось, я учился лучше. Развлечения мои были теже: манеж 2 раза в неделю, девичья и мечты и размышления. Но с некоторого времени главной моей страстью сделалось общество Володи и его товарищей. Несмотря на то, что между ними я играл самую жалкую бессловесную роль, я по целым часам в свободное время проводил между ними и истинно горевал, когда они уходили, и я не мог следовать за ними. —

Чаще всех видел я у Володи 2 молодых людей, которые оба казались очень дружными с ним. Первый из них был студент уже 3-го курса чей-то адъютант Ипполит Травин, а другой — товарищ его по курсу и факультету Николай К. Н. Нехлюдов. Дубков был человек уже лет 25, и имянно его 25 лет были главной привлекательностью. Я понимал, как приятно Володе сойдтись на ты с адъютантом, человеком, который уже давно бреет свою бороду. Кому не случалось встречаться с людьми, которые приятны имянно тем, что они ограниченны. Суждения их всегда односторонни; доброе сердце дает им хорошее направление, и поэтому все суждения их кажутся увлекательными, безошибочными. Узкой эгоизм их даже как-то кажется милым, имянно потому что чувствуешь, — человек этот не может ни поступать, ни обсудить вещи иначе и все, что делает, делает от души. Таков был Дубков, но, кроме того, он имел для нас прелесть самой добродушной, гусарской физиономии, (глупость которой скрадывалась несколько воинственностью) и, как я уже сказал — прелесть возраста, с которым очень молодые люди почему-то имеют склонность соединять и смешивать понятие порядочности, comme il faut. — Рассуждая теперь, я очень ясно вижу, что Володя, который был совершенным типом того, что называется enfant de bonne maison,121 *** дитя из хорошей семьи, был в 10 раз порядочнее Губкова; но заметно было, что Володя сильно боялся Губкова имянно в этом отношении, часто делал то, чего ему не хотелось делать, и скрывал то, чего вовсе не нужно было скрывать. Особенно неприятно мне было то, что Володя часто как будто стыдился и боялся за меня перед своими приятелями. Другой его приятель К. Нехлюдов был худощавый, длинный молодой человек с белокурой головой, голубыми глазами, выражавшими упрямство и доброту, и с совершенно детской добродушной, нетвердой улыбкой. Он очень часто краснел, но никогда не конфузился до того, чтобы путаться, мешаться и делаться неловким. — Бывало у него слезы на глазах, уши, шея, щеки покраснеют, как будто в сыпи, и слезы, а он продолжает, несмотря ни на что, говорить то, что начал своим иногда тонким серебристым голосом, переходящим иногда в грубый баритон. Он не отставал от удовольствий Дубкова и Володи, но видно было, что он совсем иначе смотрел на них и часто пускался в рассуждения, на которые Дубков и Володя смеялись, и которые трудно было понимать, но которые для меня были ясны. Я часто рассуждал также сам *** с собою. И я чувствовал, что между нами много общего. Он часто ссорился с Володей и Дубковым и ссорился только за то, что с ним не соглашались. В этих случаях он вскакивал и убегал, не простившись ни с кем. Дубков и Володя видимо имели к нему чувство в роде уважения, хотя и смеялись над ним, наз называя чудаком, потому что они всегда старались помириться с ним, на что он всегда был готов. — Отец и мать его давно умерли, оставили ему очень большое состояние; он жил с старой теткой, которая воспитывала его, и в отношении которой он не позволял себе говорить в нашем обществе ни слова. Всегда старался удерживать Володю и Дубкова, когда они слишком легко говорили о своих родных, и с таким грозным и вместе детским выражением хмурил брови, когда шутя намекали на его тетушку, что видно было — он ни за что и никому не позволить, хотя невинно, шутить о таком предмете. Н. Нехлюдов поразил меня с первого раза, но чувство, которое он внушил мне, было далеко не приязненное. Разговаривая с Володей, он иногда взглядывал на меня так строго и так равнодушно (как будто ему все равно было смотреть на меня, или на обои), что зло меня брало на него, и мне, во что бы то ни стало, хотелось наказать его за его гордость. Часто слушая его рассуждения, мне хотелось противоречить ему и казалось, я мог совершенно уничтожить его, но я чувствовал, что я еще мал и не должен сметь вступать в разговоры с большими, и он становился мне еще больше противен, но противен так, что, как только я слышал его голос внизу, я не мог утерпеть, чтобы не сойдти вниз и не мог уйдти оттуда, пока он оставался там. — Один раз я сидел на своем обычном месте в комнате Володи. Дубков, Нехлюдов и Володя сбирались куда-то идти и пилибутылку шампанского, чтобы приобрести которую они сделали складчину. Был великий пост, и время приближалось к экзаменам. — «Да, надо будет приняться», говорил Володя: «у тебя есть тетрадки?» — «Будут», сказал Н. Нехлюдов. — «Скажи пожалуйста, трудно это ваши экзамены?» сказал Дубков. — «Коли держать так, как следует, очень трудно», сказал Нехлюдов. Дубков: «У нас в школе тоже было трудно. Я никогда бы ничего не знал, но умел так устроивать 1 неразобр *** . пускать пыль в глаза 1 неразобр *** . однако раз дяди Р.... не было на экзамене, а то при нем другое дело, мне из истории, из Древней и 1 неразобр *** . из всего наставили единиц. Я увидал, что плохо, знаешь, рассердился, сказал себе, что выйду же в гвардию, и принялся серьезно. Через год я первый ездок был, меня сделали вахмистром. Сам Великий Князь меня заметил, и выпустили, куда я хотел. Только стоит рассердиться. Ты скорее рассердись Володя: «Да нет, мне что? Я всегда перейду, не хочется корпеть. Что за охота мучить себя, чтоб получать 5, а не 3, разве не все равно? Напротив, еще как-то неприятно и mettre en lieu122 *** стать на равную ногу со всеми этими Заверзиными, Полетаевыми. У них своя дорога, у меня своя. Правда, тоже Г. говорит, que c’est mauvais genre123 *** что это дурной тон получить больше 3». Нехлюдов: «Этого я не понимаю. Г. говорит глупость, а ты повторяешь. Что это за гордость, что не хочешь стать en lieu с Заверзиными и Полетаевыми. Чем они хуже тебя? Может быть Заверзин учится затем, чтобы потом содержать свое семейство, а ты находишь, что тебе стыдно с ним равняться. Чем же ты лучше его? скажи пожалуйста». —

Володя: «Не лучше, а у каждого свое самолюбие: у него, чтобы лучше учиться, а *** у меня в другом роде. У всякого оно есть». Нехлюдов: «Очень дурно, что оно у тебя есть, потому что самолюбие есть только желание казаться лучше, чем есть, a хороший человек должен стараться быть лучше, а не казаться, а как скоро привыкнешь все делать для внешности, невольно оставишь существенное без ко....» Дубков: «Ну уж пожалуйста оставь твою философию — ничего веселого нет. Положим, я самолюбив, но мне кажется, что каждый тоже самое, и поэтому не вижу124 дальше вырвано сколько-то страниц.

1 ... 11 12 13

Мы собираем cookies для улучшения работы сайта.