АЛЬБЕРТ.

*№ 1 (I ред.).

Он думает, верно, что я только притворяюсь поэтом,26 мне не могу так веселиться как он. 27 На полях, против места, начинающегося со слов: Бог знает зачем пришли кончая: выступиль на поэтическое поприще). написано: у него все есть и нет поэзии. 28 На полях, против места, начинающегося со слов: Бог знает зачем пришли кончая: выступиль на поэтическое поприще). написано: у него все есть и нет поэзии.

** № 2 (III ред.).

Но о чем и зачем плакал тот, который лежал на диване? Вот о чем и зачеем он плакал. Ему теперь было 35 лет, он был очень богат и ему давно уж всегда и везде было скучно. Быть скучающим человеком сделалось даже как бы его общественным положением. И всегда особенно было ему скучно и вместе грустно там, где надо было веселиться. Кроме того у него была плешивая голова, и волосы продолжали лезть, ревматизмы в ногах и гиморой в пояснице. Каждым днем своим от утра до вечера он был недоволен, как будто раскаянье мучало его, и не только он, несмотря на доброе сердце, не мог любить кого-нибудь, он сам себе был невыносимо противен. А было время, когда он был молод, хорош собой, когда он любил и других и от себя ждал чего-то необыкновенно прекрасного. Первые звуки Меланхолии, меланхолии

Вдруг перед ним явилась старая зала, с досчатым полом, в которой еще30 В подлиннике три последних слова по ошибке зачеркнуты 31 по своей привычке кипятят молодую кровь и нагоняют какую какую-то сладостную тревожную грусть и жар в молодое сердце. — И как ей не знать, что он идет к ней, тут хоть и 10 барышень, и 10 кавалеров и другие еще есть, но ведь это все вздор, все знают, что тут только одна красавица Лизанька и один молодец — он. Никого больше нет, кроме его и Лизаньки, другие только так, притворяются, что есть. — Одна есть моя моя Лизанька! и потому моя моя Лизанька, что я весь ее, что со слезами счастия готов32 чтоб она истязала меня, била до крови, сдирала кожу,

Мы останавливаемся, она смѣется, и грудь ея высоко поднимается отъ счастливаго вздоха. Глаза на мгновенье отрываются отъ моихъ, мои тоже смотрятъ внизъ и снова смотрятъ на нее. — Ея глаза говорятъ: Ну! Мои глаза говорятъ:33 О! Я? Неужели, это ужъ слишкомъ много, и въ то время какъ глаза, не теряя другъ друга, все болѣе и болѣе сближаются, такъ что странно становится, уста сливаются съ устами и руки невольно жмутъ другъ друга. Въ это время Осипъ серьезно проходитъ черезъ гостиную будто для того, чтобы снять съ нагорѣвшей свѣчи. Да что Осипъ? Она, смѣясь глазами, глядитъ на меня и идетъ въ диванную, я, будто спокойно напѣвая тройку удалую, иду въ залу. Отирая шолковымъ платкомъ потъ съ краснаго лица и откидывая назадъ, я знаю, густые и прекрасные волосы, я протискиваюсь черезъ горничныхъ въ залу. Матреша тутъ, и даже на самой дорогѣ, хорошенькое личико вызывающе смотритъ на меня, она улыбается; но я гордо прохожу мимо, и жестоко вопросительно смотрю на нее. «Не хочу понимать» и не дотрогиваюсь до нее. Лизанька возвращается и еще веселѣй смотритъ на меня, и я тоже. Стыдиться? Чего? Мы гордимся, мы ничего лучше, никто въ мірѣ ничего лучше, прелестнѣе не могъ сдѣлать. Можетъ быть Осипъ разскажетъ Агафьѣ Михайловнѣ, а А. М. матушкѣ, и матушка по секрету составитъ совѣщаніе съ сосѣдями, и они будутъ ахать и заботиться, какъ скрыть. Да что онѣ? Да ихъ нѣту. Лизанька, вотъ она Лизанька, душка, персикъ, вонъ она, глазки, губки, зубки, которые я слышалъ и чувствовалъ нынче же вечеромъ. Я еще и еще иду танцовать съ ней. Нѣтъ для меня кромѣ нея никого и ничего на свѣтѣ. Но я вышелъ на крыльцо освѣжиться и, проходя назадъ, нечаянно встрѣтилъ Матрешу. Какія тоже у нея прелести! Я постоялъ съ ней на крыльцѣ, держась за ручку двери, поговорилъ шопотомъ и потомъ постучалъ ногами, чтобъ думали въ передней, что я только что пришелъ и не останавливался. Матреша погрозилась, засмѣялась и убѣжала, а я опять вошелъ въ залу. — Боже, какъ мнѣ было хорошо, весело, какъ я былъ счастливъ, какъ я былъ забавенъ, какъ я былъ силенъ, какъ я былъ уменъ, какъ я былъ блаженно глупъ. Всѣ на меня смотрятъ, всѣ на меня радуются. Да больше имъ и дѣлать нечего. Я перевернулся колесомъ, я будущаго зятя на рукахъ понесъ къ ужину, я перепрыгнулъ перепригнул не надобно. Они пошли спать, а я, разгоряченный, облитый потомъ, снялъ галсту[хъ] и пошелъ ходить по морозной травѣ по двору, глядя на ея окна; и все думалъ, что бы мнѣ теперь еще сдѣлать: пойти купаться или поѣхать верхомъ 20 верстъ до города и назадъ — или лечь тутъ спать на морозѣ и потомъ сказать, что я это для нея сдѣлалъ. Помню, караульщикъ тоже ходилъ по двору. Какъ я вдругъ сильно полюбилъ караульщика; онъ нашъ добрый мужичокъ, надо ему дать что-нибудь, сказалъ я самъ себѣ и пошелъ говорить съ нимъ; глупо, но прелестно я разговаривалъ съ нимъ. И Лизанька, и ночь, и я — все блаженство этаго выражалось въ его добромъ бородатомъ лицѣ.

Вот что напомнили звуки музыки тому, кто лежал на [ди] ване, и от этого он плакал. Он плакал не от того, что прошло то время, которое он мог бы лучше употребить. Ежели бы ему дали назад это время, он не брался лучше употребить его, а плакал от того, что прошло, прошло это время и никогда, никогда не воротится. Воспоминание о этом вечере с мельчайшими подробностями мелькнуло в его голове, может быть, по тому, что звук скрыпки Алберта похож был на звук первой скрыпки Жида, игравшего на свадебной вечеринке, может быть и потому, что то время было время красоты и силы, и35 Можно прочесть: а

* № 3 (III ред.).

— Расскажите пожалуйста, господин Алберт, — сказал Делесов улыбаясь, — как это вы ночевали в театре, вот, я думаю, были поэтическия, гофманския ночи.

— Ах, что говорить! — отвечал Алберт. — Я и хуже ночевал, и в конюшнях, и просто на улице ночевал..... О! много я перенес в своей жизни! Но это все вздор, когда здесь есть надежда и счастие, — прибавил он, указывая на сердце. — Да, надежда и счастие.

— Вы были влюблены? — спросил Делесов. —

Алберт задумался на несколько секунд, потом лицо его озарилось внутренней улыбкой блаженного воспоминания. Он нагнулся к Делесову, внимательно посмотрел ему в самые глаза и проговорил шопотом: — Да, я люблю. Да, люблю! — вскрикнул он. —

— Вы мне понравились, очень понравились, я вижу в вас брата. Я вам все скажу. Я люблю NN, — и он назвал ту особу, про которую рассказывал Делесову музыкант на вечере. — И я счастлив, мне нужно ее видеть, и я счастлив. Ее нет здесь теперь, но все равно, я36 сви свижусь